1996.11.02-2
— Вообще-то множество сонников врут. Понимаете, как составляются сонники? Просто берётся какое-то средне-статическое, несмотря на конкретные случаи, и описывается. Вот и получается тогда, что, допустим, первого числа сон сбывается тогда-то тогда-то, да? 15-го числа месяц, например, не сбывается — пустой сон. А закономерность-то в чём? В принципе, закономерность существует, это безусловно. Но чаще всего, понимаете, эта закономерность вообще-то ложная, потому что эта закономерность опять же придумана нами. Решили мы, что середина месяца — это вроде как переломный момент. Понимаете, начало месяца — это было вроде как все большие дела начинаются с первого дня недели. Так? А ещё бОльшие дела, так давайте уж тогда, по принципу этому, начинаем с первого дня месяца. Вот и получилось, что вроде как 15-ое число у нас вроде такое — знаете, и начало прошло, и дело к концу. Т. е. чисто психологически мы решили, что 15-ое число — это значит, что все сны — это пустые сны. Понимаете?
(Петрова) — Да.— И вот вы решили, что это будет так. Тем более сейчас, когда очень много пресса помогает вот этому массовому гипнозу. Смысл в чём? Чем лучше ты сейчас, чем красивее сейчас опишешь любую белиберду, но чем красивее она будет написана, знаете, она найдёт обязательно своих последователей. Один, два, ну пусть будет десяток, пусть будет сто человек, — создастся община, которая рано или поздно потом всё-таки рассосётся. А сейчас, если есть возможность прессы? В итоге, получается, пресса помогает. И вот эта вот дикая идея, которая выдумана чисто автором, необязательно просто с дурных побуждений, а просто, скажем, его фантазией, эта идея превращается и тиражируется. И что в итоге? В итоге уже 100000 человек, купившие эту книгу, знают эту идею, и из них найдутся наверняка те 50000, которые скажут: «Да, это верно!» — и разнесут дальше. Правильно?
(Петрова) — Да.— Вот, пожалуйста, разошлась ложная мысль. Раньше это было сложнее. А заметьте, раньше-то и религий было гораздо меньше. Ну сколько мы можем перечислить? Ну давайте вот на время… Ну давайте возьмём 1000 лет назад. Как вы думаете, сколько было религий по миру? Много или мало?
(Васильева) — Ну, если можно по названиям… Можно так?— Давайте без названий. Просто скажем, много или мало.
(Васильева) — Ну немного.
(Губин) — Штук пять.— По мировым, да. А так каждое племя имела свою религию. И причём не распространяла её, правильно?
(Петрова) — Ну да.(Васильева) — Правильно.— Нечем было. Если какой-то одинокий попадал в плен к другому племени, вряд ли он мог поменять…
(Васильева) — Мировоззрение.— …мировоззрение того племени, поменять религию и Бога. Ну хорошо. Но тогда смотрите, и всё-таки вы найдёте закономерность, что те же разобщённые племена, в принципе, имели одних и тех же богов.
(Губин) — Но у них какие-то связи были, культурные…— Ну минуточку! Связи? Связи тогда были только пленными.
(Васильева) — Особенно…— И было время…
(Васильева) — Вот в Европе.— Итак, давайте посмотрим. Итак, поклонники огня. А почему поклонники огня? Почему именно это было распространено и довольно сильно?
(Петрова) — Огонь — жизнь, тепло, пищу можно разогреть.(Губин) — Страх.(Васильева) — Огонь — это тепло, это молния, которая зажигается…— Ибо, это было самое сильное.
(Васильева) — Да.— Правильно?
(Васильева) — Да.— Правильно. И потому Бог огня мог в разных племенах быть совершенно разным. Если в одном племени это было наказуемо, а в другом Бог благодарил за то, что он это сделал, — но всё-таки это был Бог огня. Так?
(Петрова) — Ну да.— Дальше. Тот же самый Бог солнца. А простите, а Бог пня? А Бог камня? А вот богов камней было гораздо меньше, ибо камень не обладал той силой, которой обладает огонь или Солнце, той важной частицей жизни. И поэтому Бог камня или Бог реки… Бог реки — да, если вы живёте на этой реке, то для вас очень важно, потому что река даёт вам пищу и воду. А для других племён, которые не жили на этой реке, — другой Бог? Пускай он будет «речной», но это будет другой Бог. И здесь, именно здесь хранятся корни религиозных войн, ибо встречаются два племени двух разных рек: «Нет, наш Бог сильней!» - «Нет, наш Бог сильней!»
(Губин) — Потом выясняют, да?— Выясняют. Но ведь практически они выясняли не какой Бог сильней, а просто им нужно было завоевать эту землю, только и всего. Но для того чтобы придать воинский дух, сюда обязательно нужно вмешать Бога. Какой из воинов пойдёт воевать, если Бог против него. Нет? Нет. И потому Бог реки, и обычная вражда, обычная драка за борьбу земли превращается в религиозную войну. И что в итоге? А итог таков. Давайте возьмём… Назовите мне страну, которая никогда не меняла богов, даже будучи завоёванной другой страной?
(Губин) — Индия.(Петрова) — Мусульмане, наверно, какие-нибудь. Нет?— Нет, Китай.
(Петрова) — А-а… да, наверное.— Китай, Япония. Ибо захватчики принимали их веру. Захватчики постепенно принимали веру. В чём сила? Что, Бог оказался сильней или дух?
(Васильева) — Дух, наверное.(Петрова) — Дух, наверное.— Вот. Итак, религиозные войны — это что?
(Васильева) — Выяснение отношений…— Это всего лишь оправдание самой войны. Не будем же мы кричать: «Давайте завоюем вот этот колодец, потому что в нём есть вода! А у нас нет воды, у нас колодец засорился!»? Понимаете, вроде как-то неудобно, как-то это уже и времена дикие, всё-таки цивилизованные люди. Нет, братцы, ну что вы?! Бог! Бог сказал: «Избавься от иноверцев!» А это идея! За неё уже пойдёт больше.
(Васильева) — В общем-то, что мы и делаем постоянно, да.(Губин) — Только за нефть сколько людей положило.(Васильева) — Бесконечно оправдания какие-то находим. Действительно, жадность наша доводит до такого лицемерия. Лицемерим себя, обманываем себя. Кого мы обманываем?..— Давайте вернёмся в нашу страну. Итак, Россия. Народ, народные массы, кухарки — всё это правит страной. А зачем нужен Бог?
(Васильева) — Да, хе.- «Знаете, в нашей конституции Богу места не предусмотрено!» Там же не может быть, чтобы и, простите за выражение, коммунистический аппарат, да ещё и Бог? Так кто здесь главнее-то? Нет, братцы, давайте уж Бога в стороночку, и возьмём вот: «Мы и будем хозяева земли! Мы строители своей судьбы! И зачем нам Бог? В нашу теорию он не укладывается». И что? Мы создаём новую религию.
(Васильева) — Да.— Слово «Бог» мы заменяем на…
(Васильева) — Коммунизм.(Губин) — Партия.(Петрова) — Партия — да.— Партия. Слово «Рай»?
(Губин) — Коммунизм.(Васильева) — Царизм, коммунизм.— Прекрасно! Какое ещё слово осталось?
(Петрова) — Слово «Бог»?— Слово «Ад». Что у нас будет адом?
(Губин) — Капитализм.(Петрова) — Капитализм.— Правильно. Так простите, в чём различие?
(Васильева) — Да, ни в чём. (Вздыхая)— Расцвет христианства — это времена инквизиции. Расцвет коммунизма — времена репрессий. Один к одному. Всё одно и то же! Всё повторилось! Просто мы стали на виток повыше. Или мы, может быть, просто поменяли имена. А это уж кому как нравится. Итак, почему-то все решили, что чем выше по спирали, тем это значит и выше. Простите, а можно падать и вверх, а можно падать и вниз — в любую сторону можно падать. Ну давайте не будем рассуждать, падаем мы сейчас или не падаем. Давайте пока остановимся на том, что мы… ну пусть будет «по спирали», если вам будет легче, пусть это будет «спираль», но не круг. Спираль — да-да, вы изменяетесь, конечно. А теперь давайте попробуем докажем, что это всё-таки спираль, а не замкнутый круг. Найдите мне различия.
(Васильева) — Ну спираль — она имеет продолжение, а круг…— Мы говорим не об этом.
(Васильева) — А о чём?— Мы проходим урок геометрии?
(Васильева) — Да нет.— Итак, найдите мне различия. Кто именно: времена инквизиции или времена расцвета коммунизма?
(Губин) — А, ну если можно так сказать, более образованней делать эти витки.(Петрова) — Образованнее — убивать, что ли?(Васильева) — Ну единственное, что может быть, разница — это, будем говорить, что… Ну, в науке, так сказать, с научной точки зрения всё это начинают объяснять. Т. е. всё это там… ну, будем говорить так, времена репрессии.— Тогда вспомните, как была названа наука?
(Васильева) — А-а.— Вспомните это некультурное слово, что относится и к политике. И вспомните науки…
(Васильева) — Наука — это оружие для чего-то там.— О нет, мы имели в виду совсем другое.
(Васильева) — А что?— Давайте назовём мягко — пуританство. Итак, вы остановились на науке. Хорошо, вы сейчас научно можете доказать, что коммунизм должен и будет, и он неизбежен. Вы это можете научно доказать? Нет.
(Васильева) — Да.— Как и не можете доказать и обратное. Ну хорошо, тогда давайте вернёмся во времена инквизиции. Могла ли тогда наука доказать?
(Васильева) — То же самое — нет.— Нет. Так что же, — различие в науке?
(Васильева) — Нет, не в науке.— Ага, вы дали версию «цивилизованнее».
(Васильева) — Ну насчёт цивилизации, здесь я бы не сказала…(Губин) — Так что всё правильно — цивилизованнее.(Васильева) — Вот как я, например, цивилизацию понимаю. Цивилизация — это, в общем-то… ну, более образованное общество как бы.— Ну да, конечно, более образованное. И какая разница: в вас заливали смолу или вас убивают электрическим током? Смысл тот же.
(Васильева) — Ну да. Нет, я не об этом.— Но это почему-то называется «цивилизованнее». Подумать только, вы придумали смерть, и какую смерть?
(Васильева) — Гуманную.— Гуманную смерть! Видите ли, люди все умерли, а вещи остались. Здорово?
(Васильева) — Здорово.— И это называется «гуманное оружие».
(Васильева) — Да, назвали мы её так.— Так гуманизм к чему проявляется у вас, к вещам или к людям?
(Васильева) — Ну выходит, к вещам.— Вы очень гуманно отнесётесь к вещам, потому что вы их не полюбите. А для чего? Да чтобы вещь в борьбе вам досталась, да? Тот же самый грабёж, только в более массовом характере. Итак, вы не сумели доказать?
(Васильева) — Ну цивилизованность — это более цивилизованно…— Так в чём же разница-то?
(Васильева) — Да ни в чём.— Хорошо, давайте так. Давайте вернёмся во времена Мабу.
(Петрова) — Ну давайте.— Итак, возьмём Мабу и возьмём любого из нашего общества сейчас. И какие же будут различия? Только то, что тот образованнее? А как <…> образованнее?
(Васильева) — Да.— Мабу умел прекрасно точить камни, он прекрасным был семьянином, он прекрасно умел делать то, что ему было нужно и необходимо для жизни. Что делаете вы и сейчас. Вы прекрасно управляете компьютерами, машинами, потому что вам это нужно. А оттого, что у него нет машины — это не значит, что он дикарь.
(Васильева) — Да-да, это тоже.— Ну и что? Опять возвращаемся к гуманному оружию? Что вы называете дикарём? Если он не умеет писать, если у него нет машины, если у него нет техники, если у него нет завода. «Ах животные глупы! Как может дельфин быть умным, если он не строит заводов?» — А может, он умный от того, что он их и не строит?
(Васильева) — Да, это верно. (Обрыв.)— Когда-то римляне погибли от свинцовой посуды. Интересно, от чего погибнете вы?
(Губин) — От ядерной.— А в чём разница?
(Губин) — Да ни в чём. Погибнем в результате.— В удобстве. Там хотели удобства — создали водопровод. Сейчас вы хотите сделать удобства — создаёте электропровод, — если было бы ближе, чтобы легче было сравнивать. Итак, мы пришли к тому, что бег по кругу.
(Васильева) — Выходит, так.— Выходит, так. Так как его разорвать? Но сделать так, чтобы вы потом не превратились в обломки, упавшие с этого обрыва. Как вот этот вот круг превратить в спираль? А разрывать придётся, иначе, если вы, не разорвав, сделаете спираль, даже геометрически, вы получите замкнутую спираль. А это значит, что поднявшись наверх, вы не заметите, как вы опять опуститесь вниз. А это значит… Вот вам и первые, и вторые, и третьи, и пятые.
(Губин) — Цивилизации, в смысле, уже шлёпались в эту лужу.— Да, тот же принцип.
(Губин) — Интересно, а вот… ну Рим, ладно, как-то это наша цивилизация ещё, худо-бедно… А эти… (к Ольге) ну до нас цивилизация, какая была?(Васильева) — Атлантида.(Губин) — Атлантида.— Разве не рассказывали вам о ней? У вас было очень множество интересных версий…
(Губин) — Да, версий много…— …оправдывающих атлантов или, наоборот, проклинающих их.
(Губин) — А вот истину-то мы не знаем.— А вот смотрите. Итак, давайте рассмотрим версии… Ну давайте, скажем, версии прославляющие их. Во-первых, зачем нужно было прославлять? Зачем вам сейчас современникам нужно прославлять атлантов?
(Петрова) — Ну чтобы у них чему-то научиться.(Губин) — Вроде они умные были там, знающие. Умели много чего, чего мы не умеем.— А-а, чтобы вашу глупость оправдать! Понимаете, вы очень множество знаний потеряли, — вы очень множество знаний потеряли из-за чего? Хотя бы из-за создания и «шаганий» этих религий. Очень много вы потеряли. И теперь вы ищете оправдания: «Вот атланты умели, и если бы не этот несчастный метеорит, если бы море не утопило, то мы сейчас были бы ого-го как!» То бишь, оправдание самой своей глупости: что если бы нам не помешали, мы бы уже христианство развивали где-нибудь на Марсе.
(Губин) — Ну это является следствием…— Мы не против христианства, а мы против ваших принципов распространения ваших религий.
(Васильева) — Всё верно.— Понимаете, вы пришли и насильно…
(Васильева) — Навязываем.— Итак, оправдывают только для чего?
(Васильева) — Ну чтобы нам удобнее было.— Да?
(Губин) — Верить, наверное, в то, что делаешь.— Ну зачем же?
(Губин) — Раз уж верить во что-то надо…— Ну зачем же? Просто вы хотите оправдать себя, вы хотите оправдать, спрятать своё прошлое, изменить не самих себя, а природу или богов. «…Боги воспротивились знаниям атлантов, ибо атланты стали знать более богов, и хотели сравняться с ними…» — цитирую.
(Васильева) — Неужели так? Я что-то не читала, чтобы атланты знания получили больше, чем боги.(Губин) — Не больше, а сравняться.— Вы читали. Итак, вот одна версия. «…И боги, разгневавшись…» — итог вы знаете.
(Губин) — Ну да.— Для чего? Чтобы оправдать себя, оправдать вашу неповоротливость. И в то же время создать какую-то маленькую цель: «Ибо раз древние могли — значит, и мы можем!» А бедные атланты теперь чуть ли не летают по небесам. Потому что вы мечтаете теперь стать великими, вы говорите о духовном, а духовное в вашем представлении, это чтобы у вас росли крылышки, чтобы вы могли перемещаться куда хочу, — посмотреть в магазине, в Нью-Йорке. Так?
(Губин) — Ну да. (смеются)— И при этом, желательно, бесплатно. А бесплатно, это только если самому полетать.
(Васильева) — И ещё украсть что-нибудь.— Ну, это уже телекинез. (смех) И вот смотрите, вы одушевляете атлантов, уже приписываете им то, что они никогда, бедненькие, этим и не страдали. Ну а чтобы это не выглядело как-то слишком уж так похоже, что эти люди вдруг летают, а мы не летаем, что-то обидно немножко получается: какие-то древние летали, а мы не летаем. Ну тогда давайте мы их сделаем высокими и голубыми, чтобы они хотя бы немножко от человека отличались. Ну не наша же беда, что у нас природа такая. Вот они, конечно, зелёные там были, голубые, они поэтому летали. Ну Бог нам этого ещё не дал. А вот поголубеем, позеленеем, и мы тоже летать начнём.
(Васильева) — Скажите, ну вот смотрите. Конечно теперь у меня смятения какие-то, противоречия и сомнения возникли, что мы читаем всякие там…— Ну подождите!
(Васильева) — Ага, ну хорошо.— Мы только говорили, или, как говорится, возвеличивали атлантов. Но существует же теории и…
(Васильева) — Унижающая.— Унижающая их. Самое первое, что вы придумали…
(Васильева) — «Они почернели от греха».— А какой был грех, самый близкий грех к вам? «А-а, они были сексуальные маньяки!» Вот. В одной версии они приравниваются к богам, в другой версии — они сексуальные маньяки. Какая из них верная? Интересно было бы знать. Ну ладно, пока не будем говорить, какая из них верная. Итак, сексуальные маньяки. «А зачем мы их ругаем? А чтобы взять и показать, что вот мы-то не маньяки, мы только по добровольному желанию!»
(Губин) — Согласен.— Понимаете? «Вроде бы мы как получше их, древних. Они — дикари, а мы — современные люди, у нас наука. Ну там говорили, конечно, что они там летали, но это, скорее всего, на пароходах. И всё. Ну у нас тоже, мы сейчас тоже умеем летать. Но зато у нас нет вот этого сексуального маньячества, и значит, нас Бог не покарает, и значит, мы будем жить вечно, и конца света не будет». Вот. Удобно?
(Васильева) — Удобно.— Удобно. «А им так и надо! Пусть, окаянные, не делают чего не нужно!» Так, теперь вы хотите знать истинное.
(Губин) — Да, желательно бы, конечно.— Интересно. Сейчас мы вам скажем то-то, то-то и то-то, и это будет истина, провозглашённая нами. А мы можем провозгласить эту истину в двух вариантах. Или так, чтобы она вам не понравилась, и вы сразу же откажитесь от неё — это нам будет очень удобно, потому что вроде как вы нас уговорили, и в то же время мы тайну вроде как не раскрыли, потому что вы тут же и забудете, потому что она вам противоречит. А можем сделать наоборот — набрехать вам с три короба, но так, что вам очень понравится, и мы создадим ещё одну атланту, которая будет больше вам нравиться.
(Васильева) — <…> это, наверно, тоже истина, которую мы не знаем.(Губин) — А как можно истинно набрехать?— Можно, и очень даже просто. Достаточно просто поменять местами слова. И останется истиной… Что — истина в вашем мире? Что? Одна из версий, только и всего.
(Губин) — Ну точка зрения, получается.— Да. И посмотрите: светофор, горит красный цвет. А если мы превысим скорость? Как вы думаете, изменится спектр?
(Губин) — Ну да, немножко.— Изменится. И не немножко, ибо мы можем сказать, что он зелёный.
(Губин) — Ну да, наверно, так.— Уже был такой случай, когда полисмен был обманут этим. Так какой же цвет всё-таки горел? А? И тот и другой. Всё зависит от скорости вашего мышления, перемещения или чего угодно, чего хотите. Вот смотрите, вы ищете Рай, а вам говорят, Рай был на Земле. Вот только Земля имела свойство не вращаться вокруг своей оси. Так? Луна же не вращается?
(Губин) — А-а, ну т. е. она была Луной до Солнца.— И в итоге, вот вам Рай и вот вам Ад. И, соответственно, Ад — обратная сторона. Так? Как вы думаете? Смены климата никакого.
(Губин) — Ну да.— Вот вам Рай, вот вам Ад. Строго, чётко, всё ограниченно, всё, что хотите. Но пришли внешние силы, и вы назвали их богами. Встряхнуло нашу матушку Землю, и она завертелась. И появилась смена климата, появились года, месяца, дни, которых не было ранее… И всё-таки Рай оставался. Почему? А вы должны были бы помнить, что всё-таки Бог сделал за семь дней, а значит, всё-таки уже существовал календарь.
(Губин) — Ну да.— Тогда почему вы так невнимательны и не можете в этих строках увидеть, что календарь всё-таки был создан уже? Подумайте сами: «Вначале была тьма, и дух носился над тёмными водами…» Помните?
(Васильева) — Да.— О времени не было сказано ничего, время не существовало. Не существовало, правда, рая и ада. Давайте немножко дальше.
(Васильева) — А подождите, а тьма? Это о чём говорит? О говорит о темноте или о тьме много всего чего было? «Вначале была тьма».— Да, можно двояко думать, но дальше есть подсказка: «И дал бог Солнце», «Да будет свет!» Значит, речь всё-таки шла о тьме?
(Васильева) — Да. Ну, значит, Солнца не было?(Губин) — Нет, просто другая сторона Земли была, скорее всего.— Интересно. Но что было бы всё-таки верным?
(Губин) — Ну, скорей всего, другая сторона Земли.— А почему бы не так, что не было Солнца, а Солнца не может быть по одной причине: или Солнце пришло, а потом (возникла) солнечная система, или Земля пришла в солнечную систему.
(Васильева) — Да.— Как вы думаете? С такой точки зрения вы не рассматривали Библию? Что, может, Земля извне пришла. Или, может быть, Луна, что более похоже, пришла извне, и вы были жителями той Луны?
(Васильева) — Да. Ну это вы уже нам говорили.— И, как говорится, упали с Луны.
(Губин) — Да, не зря же говорят: «С Луны упал что ли?» А ведь в этом что-то же есть?(Васильева) — Ну недаром же говорят, что Луна — это осколок какой-то планеты, которой Земля…(Губин) — Ну на осколок она не смахивает вообще-то.(Васильева) — Осколок другой планеты.— Нет, это осколок.
(Губин) — Осколок?— Итак, у вас есть всего восемь строчек. В этих восьми строчках уже содержится множество информации. А теперь, давайте подумаем: кто написал эти восемь строчек? Ведь, простите, очевидцев в те времена наверняка не могло остаться.
(Губин) — Да. Как говорится, и слону понятно.— Сам Бог писал? Ну кроме него вроде как больше никого и не было.
(Васильева) — Нет.(Губин) — Ну это, наверное, сознание человека переработало информацию, и записало это, относительно Земли.(Васильева) — Не из-за человека, а кто был тогда.(Губин) — Ну человек и писал, господи.— Угу. И значит, вы уже спорите. А вы не можете допустить, что четвёртая раса писала?
(Васильева) — Может. Ну почему, может и… Ну ведь человек растерял все знания, которые раньше были ещё до человека.(Губин) — Т. е. вы хотите сказать, что на Земле было всё пока…(Васильева) — В общем-то, он, наверное, и…— Вы называете себя пятыми?
(Васильева) — Да.— Что значит, было уже четыре.
(Губин) — Нет, я имел в виду, что четвёртые пришли сюда с Землёй, если судить по версии, что она пришла. А уже..(Васильева) — Нет.(Губин) — В солнечную систему именно.(Васильева) — Нет, ты не прав.— А мы говорили вам о Луне ещё.
(Васильева) — Ну Луна пришла потом, после Земли.(Губин) — Да.— Ну давайте уж договоримся! Люди уже были, но не было ещё Луны. Рано или поздно это учёные ваши докажут, что Луна потом пришла всё-таки позже. И вы сейчас ведёте споры, сколько лет человеку. Вы всё увеличиваете его… увеличиваете и увеличиваете его жизнь, но пока вроде как ещё и не дошли.
(Васильева) — Нет, ну человек, наверное, существовал… но мы не можем назвать эту цифру.— Понимаете, учёных не интересует до человека.
(Васильева) — Ну да.— Его (учёного) интересует прошедшие расы, его интересует именно сейчас, именно человек в этом вот обличии, но немножко изменённый. Главное — найти папу. Кто же был первый папа, когда он родился, и сколько ему было бы сейчас. Вот что интересует учёных.
(Губин) — Это Адама, что ли, ищут?— Адам? Ну если вы ищете первобытного человека, это и есть Адам, вы согласны?
(Губин) — Ну да. В принципе, да, наверно. Скажите, а вот до прихода Луны, люди были на Земле, — это люди были, или они были всё-таки не то, что мы имеем в виду людьми?(Васильева) — Ну ведь, наверное, существует не только человек. Наверное, есть ещё какие-то другие жизни, будем так говорить.(Губин) — Т. е. человек… такой человек… Ну, типа, человек, не знаю… Т. е. человек-животное было? Т. е. согласовывали, гармонировали как-то с природой с земной, а мы тут свалились с Луны и начали строить города всякие.— Ну давайте скажем, что гармония с природой — это ещё не значит «верх». Понимаете, животные гармонируют с природой, но она вроде как и не превращается в лучистое человечество. Здесь не только гармония с природой должна быть.
(Петрова) — Но ещё и сознание.(Губин) — Ну да, сознание.— Это первое. И второе. Ну конечно, вы — цари, вы не можете признать, что вы неединственные на этой Земле, вы — цари. По-настоящему — множество. А кто вы? Что ваше тело? Что представляет ваше тело? Сообщество мелких животных, только и всего. Ваше тело — это всего лишь скопище клеток. И заметьте, клеток… как вы это называете такое унизительное слово? А?
(Губин) — Амёба, что ли?— Вспомните биологию.
(Губин) — Инфузория?— Ну зачем «инфузория»? У вас есть ещё от слова «первый».
(Губин) — Микробы?— Микробы — это уже…
(Васильева) — Бактерия?— Вы вспомните.
(Губин) — Молекула?— Итак, вы всего лишь сообщество клеток, тех самых примитивных клеточек. Всего лишь, всё ваше тело. А вот давайте сравним вас и государство.
(Васильева) — Ну то же самое.— Всё то же самое. А кто правит этим государством? Кто? Кто-то ведь правит? Государство вроде бы не рассыпается, у неё существуют свои границы. Заметьте, а?
(Васильева) — Да.— Государство имеет свои границы.
(Васильева) — Ум.— Ум? Надо сказать, мы не заметили ни в одном правительстве ума.
(Васильева) — Ну да, это мы тоже не заметили.— И значит, существует какое-то правительство, индивидуумы, те же самые «человеки», но они вроде как жрецы, правительство этого государства. Т. е. если провести аналогию, то вот общество клеток, человек, и несколько индивидуумов-клеточек являются…
(Васильева) — Главными управителями.— Управителем этого тела. И вот эти вот главные клеточки мы назовём монадой, и в то же время ни под одним микроскопом мы их что-то не находим. Что-то не стыковывается, не правда ли?
(Васильева) — Но почему эти клеточки мы монадой назовём?— А что управляет государством? Правительство. А что такое правительство? Несколько выбранных индивидуумов. Что такое человек? Это государство клеток. И значит, ими управляют, по полной аналогии, ими управляют индивидуумы несколько выбранных клеточек. А раз так, то получается, вот эти клеточки и называются монадой, которые дают жизнь.
(Губин) — Ну да, в принципе, по аналогии.— По аналогии. Что-то не получается?
(Васильева) — Нет.(Губин) — Не получается в том плане, наверное…— Не получается. А раз не получается, то по полной аналогии не получается и с государством. Так кто же тогда правит вашей страной? Индивидуумы?
(Петрова) — Все участвуют.— Все? И вы участвуете в управлении?
(Петрова) — Ну а как же, если все…(Васильева) — Мы даём им силу, энергию. Мы же их выбираем.— Да, вы, конечно, их кормите, это понятно, но на кухарку правящей страной вы непохожи.
(Васильева) — Ну да, но принимаем участие.(Петрова) — Какое-то же участие все принимают.(Васильева) — Кормим, как говорится.(Петрова) — Мысли даём. Ну мысли, они же летают. Всё, о чём мы подумаем, передаётся же.— Прекрасно!
(Васильева) — Ну нет, сообщество — это, опять же, когда в унисон все мысли поют. Так ведь? И выходит то, что имеем. Какое тело имеем, так мы и живём.(Губин) — Такой у нас мир.— Ну это мы сейчас дойдём и договоримся до таких вещей… И всё-таки, вы решили, что вы управляете государством. Тогда что же вы им плохо так управляете? Что же тогда жалуетесь, что вы плохо живёте? Так вы сами же и не умеете тогда управлять.
(Васильева) — Не умеем.— А может, вами вообще никто не управляет? А так, чисто физически, просто соединились и всё. Нет? «Не подходит, нам это не нравится!»
(Губин) — Ну почему?— Значит, всё-таки управление есть. Ну хорошо, давайте подумаем тогда так: если по полной аналогии с телом, с государством у нас что-то не получается — значит, государством, получается, должна управлять какая-то монада, государственная монада.
(Губин) — Ну вообще-то да.— Так получается, да? Если человек — это набор клеток, и им управляет божественная искра-монада, то, значит, существует и государственная искра-монада. Ну пускай называют её как-нибудь по-другому, но смысл тот же.
(Васильева) — Ну где-то так.(Губин) — Ну общая аура, скажем так.(Васильева) — Нет, не аура.(Губин) — Ну энергия.— А зачем тогда ваша общая аура?
(Васильева) — Ведь недаром, что… Ведь у нас русские есть, французы, китайцы и так далее. Ведь они мало того, что объединены общим, ну так скажем, каким-то национальным, ну не только внешними признаками, которые, может быть, действительно зависят только от природы, от климата, но ещё и внутренними какими-то… Т. е. как вот семья, допустим, имеет свою психологическую, так сказать, совместимость.(Губин) — Да, семья — это государство, мини.(Васильева) — Поэтому и здесь тоже, государство имеет, так сказать, сообщество людей, которые… ну, друг другу, будем говорить, притягиваются к друг другу, т. е. имеют сходное что-то…(Губин) — Интерес.(Васильева) — Ну интерес.— Итак, мы пришли к национализму. Так?
(Васильева) — Ну где-то так, да. Но мы не говорим о национализме.— Значит, национализм существует, ибо существуют раса: это русские, это евреи, это китайцы, и причём эти умнее, эти глупее, эти вообще глупые.
(Васильева) — Нет, мы об этом как раз не хотели сказать. Мы как раз говорим о том, что… ну, допустим, взять русского или взять китайца. Ну чем? Ну, в принципе, есть какие-то внешние признаки, — а внутренние? Ну, если чисто психологически, если будем говорить о…— Чисто психологически — не затрагивайте! Ибо смотрите, будьте внимательны! Глядите! Чисто психологически, но не духовно. Видите разницу?
(Васильева) — Ну чисто психологически, да.— Итак, представьте, вы русские, психологически вы один. Но попомните наше слово, если выучите иностранный язык и начнёте говорить по-иностранному, с условием, что будете делать это замечательно и хорошо, то вы начнёте думать как этот иностранец. Ибо вы, чтобы знать его язык, должны стать им. И вы будете уже тем же иностранцем, именно в тот момент, когда вы будете говорить или думать на этом языке.
(Губин) — Угу. Так, значит, резонанс… (Срыв.) (Срыв.)— …снова о любви.
(Губин) — Снова о любви?— Что вы можете назвать, и как вы можете объяснить, что такое любовь? Ну давайте первый вопрос. Что вы можете назвать любовью?
(Губин) — Ну, скорее всего, взаимодействие, взаимные чувства друг к другу, скажем так.— Необязательно.
(Васильева) — Это не взаимные… необязательно. Любовь — это присущее каждому человеку, и необязательно взаимность.(Губин) — Нет, я имею в виду с точки зрения сознания, как она описывается. Она может описываться и другими критериями.— Но даже с точки зрения сознания, всё что вы понимаете — не значит любовь. Когда сидят два профессора и разговаривают об одном и том же предмете, они прекрасно понимают друг друга, но нельзя сказать, что они любят друг друга.
(Петрова) — Да.(Васильева) — Любовь — это, наверное…(Губин) — Симпатия какая-нибудь.(Васильева) — Нет, это именно…(Губин) — Может, всё положительное, что может чувствовать человек?(Васильева) — Притяжение, что ли… Ну это, как магнит… Это чувство, конечно, это чувство…— Или комплекс чувств?
(Васильева) — Да, комплекс чувств.— И всегда ли полноценный этот комплекс?
(Петрова) — Нет, конечно.— Понятие слепой любви.
(Петрова) — Да.(Васильева) — Да, т. е. наверно, любовь — это не когда, действительно, слепая любовь, когда человек, допустим, мать — ну грубо, опять пример будет такой — своему ребёнку всё готова отдать, и всё сделает для него, но в итоге выращивает человека очень, будем говорить, не всегда хорошего.— Который мать, кстати, не любит.
(Васильева) — Да. Выходит, что мы…— Иными словами, слепая любовь никогда не может родить саму любовь.
(Васильева) — И порой, может быть, действительно, вот когда человек истинно любит, то он, наверно, выращивает, если можно так сказать, в другом человеке, — ну, если это человек, или там что-то другое… Даже это не только человек, — это дерево может быть, ну всё — выращивает то, что действительно может дать другим любовь.— Ну почему же? Простите, ну давайте скажем так. Какой-то маньяк воспитывает своего сына или дочь, очень его любит, в прямом смысле слова, но выращивает, как вы говорите, из него всё-таки маньяка.
(Васильева) — Да нет, я не то имела в виду.— Тогда говорите более. Дальше. Что в вашем понятии… ладно, мы упустим это. Давайте возьмём другой вариант. Итак, что такое любовь, вы не можете сказать, формулами не можете описать.
(Васильева) — Да, это же чувства, а чувства не всегда словами можно описать.— Хорошо, назовите мне какое-нибудь любое чувство, которое вы могли бы описать? Вы не можете описать комплекс чувств, ну возьмите тогда одно любое чувство.
(Губин) — Ну брезгливость.— Брезгливость. Опишите мне это чувство. Опишите! Вот я прилетел на вашу планету, я не знаю, что такое брезгливость, но хочу знать, что это такое. Объясните мне, пожалуйста.
(Губин) — Ну это когда тебя отталкивает от чего-нибудь.(Петрова) — Это отвращение.(Губин) — Да, т. е. ты стараешься уйти или исправить, чтобы было приятно.— Нет, ну подождите, вы уже тут назвали целую кучу чувств. Вы меня ещё больше запутали. Я вас спрашиваю, что такое брезгливость, а вы мне ещё говорите, что существует такое «приятное» — это тоже чувство. Так что же такое брезгливость? Только не затрагиваете другие чувства, а то вы меня вообще запутаете.
(Губин) — Хорошо. Это то, от чего ты хочешь уйти.(Васильева) — С чем тебе неприятно общаться, видеть, ощущать.(Губин) — C чем нет желания встречаться.— И это брезгливость?
(Губин) — Да.— Всё?
(Губин) — Ну да, если одними словами, то приблизительно так.— Приблизительно так. Хорошо, я вас очень люблю, но в данный момент я не могу и не хочу, чтобы, допустим, вас не обидеть, и я хочу уйти от вас, ну вот брезгливость такая. Это же брезгливость?
(Губин) — Да, это брезгливость и есть, между прочим.(Васильева) — Нет, не правда.(Петрова) — Нет, нет.— По каким-то причинам я чувствую, что вы хотите остаться один: я вас люблю — значит, я вас чувствую.
(Губин) — Ну да.— Я вас оставляю одним, я хочу уйти от вас. Я испытываю чувство брезгливости?
(Петрова) — Нет.(Губин) — Нет, вы не испытываете чувство, а вы не хотите уйти. Раз вы любите, вы видите, что я хочу, чтобы вы ушли.— Тогда непонятно ваше объяснение. Вы сказали, что брезгливость — это значит…
(Губин) — А это то, от чего лично Вы хотите уйти.— Ага, значит, ещё что-то личное. А вы всё-таки конкретней, пожалуйста, скажите, что же такое брезгливость? Отталкивание? Два магнита тоже отталкиваются друг от друга.
(Губин) — Ну, получается, они брезгуют, а раз они брезгуют, значит, не желают встречаться.— Итак, два магнита брезгуют между собой… А нежелание?
(Губин) — А это и есть брезгливость.— Это тоже брезгливость? «Я не желаю сейчас что-либо написать! У меня нет сейчас желания написать вам письмо!» Брезгую, да? Так получается? Я брезгую сейчас писать письмо.
(Губин) — Ну я понял. Ну одним словом, конечно, не описать чувство.— А вы пытались это сделать только что.
(Губин) — Ну я попытался, я же знал, на что шёл.— Итак, попробуйте ещё раз. Вы пытались взять другое чувство, ну возьмите другое чувство, пожалуйста.
(Петрова) — Да нет, я поняла, это невозможно.— Вы не можете описать даже что такое одно чувство.
(Петрова) — Да-да-да.— А комплекс чувств вы проще назвали — любовь.
(Петрова) — Ну там, в принципе, есть всё.— Ну давайте скажем так: ненависть, — это одно чувство или комплекс чувств?
(Васильева) — Комплекс.— Хорошо, а брезгливость, — это одно чувство или комплекс?
(Петрова) — Ну тоже, да.— Тоже комплекс или то же?
(Петрова) — Тоже комплекс.— Тоже комплекс. А отдельно просто существует брезгливость? «Вот я люблю, но у меня брезгливость!»
(Петрова) — Да нет, отдельно не существует.(Губин) — Если брезгуешь, то не любишь.— Тогда давайте скажем так. Хорошо. Вот смотрите: ага, брезгливость — это комплекс. Комплекс в комплексе? Что такое любовь? Это куча комплексов, или что? Здесь существует какое-то отдельное чувство, но только это чувство и больше ничего, никаких комплексов?
(Петрова) — Нет, не существует.(Губин) — Ну почему? Когда, например, любишь — радуешься.(Петрова) — Радуешься чему? Что такое радость?(Губин) — Радуешься, несмотря ни на что, а не чему.— Ну давайте скажем так: существует только чисто брезгливость и больше ничего, никаких больше чувств, только брезгливость?
(Васильева) — Нет.— Не существует. Отрицательное. Это эмоция отрицательная?
(Васильева) — Да.— Отрицательная. Ну хорошо, давайте так — гнев.
(Петрова) — Тоже отрицательная.— Тоже отрицательная. Может быть одним чувством просто гнев?
(Васильева) — Ну, да, гнев — это одно чувство.— Ну давайте скажем так: я могу гневаться, чисто гневаться, не обладая брезгливостью, ненавистью?
(Васильева) — Можно конечно.— Нет, я просто гневаюсь и всё.
(Васильева) — Нет, ну в какой-то момент, бывает какой-то такой момент, действительно, когда вспышка такая гнева.— Ага, прекрасно! Значит, всё-таки чувство гнева бывает одно, без комплекса. Давайте опять вернёмся к брезгливости.
(Петрова) — Опять, что ли, вспышка?— Тоже вспышка. А мы что договорились? Брезгливость — это комплекс. Без комплекса не существует, да?
(Васильева) — Ну да.— А гнев существует и без комплекса, ну просто гнев. Можно гневаться на любимого, а можно гневаться и с брезгливостью или без брезгливости, можно гневаться любя и не любя — значит, отдельно чувство всё-таки есть. Так получается?
(Губин) — Ну да, наверное. Только трудно отсеять от всех остальных.— Ага. Хорошо.
(Васильева) — Ну это как раз всё одно за другим тянется. Какие-то ниточки связывают всё это…— А давайте тогда так. Вот смотрите, гнев может быть отдельным чувством и может быть комплексом, да?
— Да.
— Ну комплексом — это понятно, — когда человек, который вас принуждает, пробуждает в вас брезгливость, подходит к вам всё ближе и ближе, вы начинаете гневаться, да?..
(Петрова) — Ну да-да-да, пробуждает.— …и всё вроде бы хорошо складывается. Интересно, а может быть, наоборот? Вот человек гневается аж до брезгливости. Благодаря гневу, он порождает брезгливость.
(Губин) — Можно. Ну как же? Можно.— Можно. Ну всё-таки давайте опять. Значит, мы решили, брезгливость — это комплекс. Гнев — это отдельное чувство, — может быть и комплексным, а может быть и отдельным чувством. Брезгливость отдельным чувством не бывает?
(Губин) — Ну, наверное, всё-таки память всех неприятных моментов и рождает брезгливость к ним, в связи с негативным их восприятием.— Ну хорошо, вы мне только скажите, — может ли брезгливость быть не комплексном, а чисто чувством?
(Васильева) — Ну может…(Губин) — Нет, она рождается из комплекса. Как же она может быть одним чувством?(Васильева) — Ну почему? Я увидела, допустим, извините, в туалете червяка, много вот этих шевелящихся червяков таких, и я испытываю чувство брезгливости. Разве это комплекс?— Ну прекрасно. Это всего лишь только, как говорится, одно чувство и не больше. А почему это вы вдруг на бедного червяка так ополчились? Что он сделал вам? Почему он вызвал в вас брезгливость? Что заставило вызвать это чувство брезгливости?
(Петрова) — Ну, скользкое, противное.(Васильева) — Вид, запах, там много чего.