1996.01.20-1
(Отвечающие: Мабу, Анур, Шаман Ор)
(Васильева) — …алфавит, вернее, начали.
(Губин) — Это не с вами?
(Петрова) — Нет.— Нет.
(Васильева) — Нет?(Петрова) — Нет-нет, это совсем другие.(Губин) — (шёпотом) Вы сами спрашивали <…>.(Васильева) — Ну мы с ними и разбирали.(Губин) — Нет.(Петрова) — Нет.(Губин) — (шёпотом) Пускай рассказывает.— Спрашивайте.
(Губин) — Спрашивай! (Лене)(Петрова) — Нет, я не буду, нет.(Васильева) — Мы что-то… мы запутались. Потому что…(Губин) — А скажите, а вообще вот эта вот смена миров, это с вашей помощью происходило или самопроизвольно?(Петрова) — Они уже говорили.(Губин) — Я не помню.— Даже это говорили вам и они.
(Васильева) — Скажите, вот вообще-то, когда мы разговариваем, будем говорить так, с разными персонажами как бы… ну, если можно так назвать — происходит смена Васи или как… Мабу его можно назвать.(Губин) — Имя не говори.(Васильева) — Сначала, когда мы с ним в первый раз встретились, нам показалось, что уже он… ну… где-то более, будем говорить, по времени ближе к нам, — с нами разговаривал человек. А потом он перешёл почти на детский голос. Вот как это объяснить? Т. е. он стал с нами разговаривать таким голосом, как будто ребёнок.— Неужели вы думаете, что он произносит слова, что слышите вы? Образы, образы. И как подаёт вам Переводчик — это его.
(Васильева) — Это его восприятие, да? Всё ясно. А мне просто как-то…— Поймите, детьми вы более правдивы, детьми вы меньше лжёте. И даже если говорите неправду, то это всего лишь фантазии, но не больше. Можете вы ребёнка обвинить во лжи?
(Васильева) — Да нет.— Первая ложь — тогда вы становитесь взрослыми, тогда вы теряете детство — первая ложь.
(Губин) — Сознательная ложь, да? (пауза)(Васильева) — Сознательная ложь?— Да. Ложью называется только то… (Срыв.) (Обрыв.)
— Теперь поиграем в слова.
(Петрова) — Ну давайте.— Попробуйте, назовите мне реку, носящую имя.
(Васильева) — А кому это «вам»?(Губин) — А, кстати, кто это?(Петрова) — По-моему, это те, кто про алфавит говорил.(Губин) — Лена. (Река в Сибири.)— Хорошо.
(Васильева) — Кто это?— Лена. Вы можете эту реку назвать по-другому?
(Губин) — Да можно хоть как назвать.— Разве? Вы можете назвать её Еленой?
(Васильева) — Нет.— Почему? Почему вы имя, носящее человеком, можете назвать, а реку же нет?
(Губин) — Ну я понял вас. Т. е. мы трактуем по-своему имя человека, да?— Представьте, всё, что говорили вам, перенесём на неодушевлённое.
(Губин) — Ну понятно.— Тогда получится слово «стул» будет иметь характер. Стул будет обладать человеческим характером. Возможно ли это?
(Губин) — Ну город обладает человеческим характером, нет?— Мы говорим о стуле.
(Губин) — А, о предмете. Ну почему, «стульчик» можно сказать.— Прекрасно. Давайте по буквам разберём, относительно человека, характер этого слова.
(Васильева) — «С».— И что получится? Стул будет обладать вашим характером? Вы можете представить эту ситуацию?
(Васильева) — Да нет.— Потому буквы и составляющие их слова должны быть относительно одушевлённого и неодушевлённого предмета. Никогда нельзя неодушевлённый предмет расшифровывать именем человека. Согласитесь, река «Лена» и имя «Лена» — это не значит одно и то же. В данном случае мы говорим об одушевлённом и нет. Хотя, если было бы точнее, река тоже имеет душу. А если быть точнее, составляющую душ.
(Губин) — Угу.— Теперь представьте… (Срыв.) (Обрыв.)
— Спрашивайте.
(Губин) — Так, а на чём мы остановились-то?(Васильева) — Река «Лена» имеет душу.(Губин) — Нет-нет, это уже не те, по-моему.(Васильева) — Мы никак… мы путаемся, ритм один и…(Губин) — Ну, он говорит «спрашивайте» (Переводчику) Вы что-то хотели сказать и запнулись… мы тут не поняли.— Спрашивайте. Ваши вопросы — это наша пища, и не задавая их, мы не будем отвечать вам. Вы же, используя машины, должны произнести вопросы вслух, иначе не будет понято. А вы уже стали… (Срыв.) (Обрыв.)
— Мы говорили вам о подготовке, мы говорили вам, что вы должны быть свободны ото всего. Вы же… (Срыв.) (Обрыв.)
(Моба) — Вася, Ва-ась!(Васильева) — Не Вася, а Петя.(Губин) — Что-что? Что такое?(Моба) — Вась!(Васильева) — Кто Вася-то?(Петрова) — Тихо!(Моба) — Вась!(Васильева) — Ну чего? Ты меня слышишь?(Петрова) — По-моему, кто-то с ним разговаривает. (Срыв.) (Обрыв.)— …кто несчастный из вас?
(Васильева) — Несчастный?(Губин) — НесчастнЕй?!(Васильева) — В смысле? Кто несчастней или несчастный?— Несчастный из вас.
(Петрова) — Несчастный? Ну я бы не сказала про себя такого.(Васильева) — Ну сказать? Произнести, что ли?— Почему же? Почему мы видим темноту? Почему мы видим печаль?
(Васильева) — Темноту? Печаль? (пауза) А кто вы?(Губин) — Вы краски?(Васильева) — Вы кто?(Петрова) — Назовите себя.— Представьте ситуацию, что мы назовёмся чужим именем. Допустим, назовёмся одной из красок. Что сделаете вы? Поймёте ли вы это?
(Васильева) — А мы уже… нас… краски с нами, так сказать, контактировали.— Раньше вам было легче.
(Васильева) — Почему?— Раньше вы могли определить по жестам.
(Васильева) — Да.— Теперь вы не можете этого сделать. Это одно из условий спектакля, в который вы играете.
(Васильева) — Ах, вон как!— Вы должны решить множество задач, и вы должны научиться определять каждого. Рано или поздно придёт чужой, и он будет играть с вами, и вы должны будете найти его. Вы должны будете назвать его пятым, хотя вы ищете и не можете найти четвёртого, и даже третьего. Он же придёт и назовётся пятым, и вы должны будете ему поверить. Потому что он будет говорить то, что знаете только вы, и тогда вы будете уверены более в других.
(Васильева) — Чем в себе?— Поймите, вы не видите правды — вы слышите только то, что хотите. Вам легче добраться, если сказать вам сокровенное. Тогда вы будете верить. Когда же придут к вам друзья и будут называть вас, и ругать вас, вы скажете «враг» и «чёрный». Ибо вы любите, когда вас ласкают, когда с вами играют, когда вам подают. Когда же говорят вам правду, вы боитесь, вы храните её в себе, и даже себе лжёте. Почему? Потому что вы артист, вы актёр, вы хотите играть и не хотите жить… (Срыв.) (Обрыв.)
— …чтобы различать, одушевлённые и нет. Можете вы назвать одушевлённый предмет?
(Губин) — Ну всё, что двигается, наверно, одушевлённое.— Разве?
(Васильева) — Если человека можно одушевлённым предметом… ой, предметом… (смеётся)— Давайте вернёмся к русскому языку. Можете ли вы сказать, дерево одушевлённое или нет?
(Васильева) — Да.(Губин) — Оно растёт.— По вашим правилам, как вы напишете «дерево»? С большой буквы или с малой?
(Петрова) — С маленькой.— С маленькой. По вашим правилам — неодушевлённый. Прекрасно, давайте сыграем опять в слова. (Срыв.) (Обрыв.)
(Мабу) — …Подглядывал.(Васильева) — Куда?(Губин) — Куда Мабу подглядывал?(Мабу) — Не скажу.(Петрова) — Скажи.(Губин) — Ты, наверное, в пещеру подглядывал, да?(Мабу) — Нет. Что вы делали.(Васильева) — Мы?! Что мы делали?(Петрова) — Ах, это ты!(Васильева) — А что мы делали?(Мабу) — А вы… Я хотел сперва обидеться, думал, что вы не только со мной говорите, а потом стало интересно, только почему-то больно.(Васильева) — Почему? А где больно?(Мабу) — Не знаю.(Васильева) — Ну просто больно где, внутри?(Мабу) — Где?(Васильева) — Где больно?(Петрова) — Внутри себя?(Васильева) — Обидно?(Мабу) — Нет.(Васильева) — А как?(Мабу) — Не знаю.(Губин) — А куда ты подглядывал?(Мабу) — Что вы делали.(Васильева) — Когда? Когда ты подглядывал?(Мабу) — Сейчас.(Васильева) — А-а. И что мы делали? Ну давай, рассказывай.(Мабу) — А вы с кем-то говорили.(Губин) — А с кем, не видел?(Мабу) — Нет, не видел.(Васильева) — А у нас есть кто-то новый среди нас, кого ты ещё не видел?(Мабу) — Я вижу только животики и головочки, а больше я не умею рисовать.(Васильева) — А ты считать-то умеешь?(Мабу) — Чего?(Васильева) — Считать.(Мабу) — Умею.(Васильева) — До скольки?(Мабу) — Э-э…(Васильева) — Ну до скольки? Сколько у тебя жён, ну-ка посчитай.(Мабу) — У меня?(Васильева) — Да.(Мабу) — Три.(Васильева) — Три?(Мабу) — Три и одна.(Васильева) — А-а, три, три и одна. Ты знаешь ка? Три… потом как? Не знаешь дальше, как считать?(Мабу) — Три.(Васильева) — Потом четыре, потом пять, потом шесть, потом семь. У тебя семь жён, да?(Мабу) — Нет.(Васильева) — Почему нет?(Мабу) — Три, три и одна.(Васильева) — Ну ладно, три, три и одна. А нас сколько? Ну-ка! Сколько нас посчитай! Сколько у нас головок?(Мабу) — Три…(Васильева) — Три и?..(Мабу) — …и две.(Васильева) — Три и две? А где две-то? Ну-ка, сколько здесь жён?(Мабу) — У меня нет здесь жён.(Васильева) — Да не твоих жён, Петиных жён. Сколько Петиных жён?(Мабу) — Две.(Васильева) — А сколько… мужчин? А кроме Пети, кто ещё есть?(Мабу) — Две его жены.(Васильева) — И всё? И больше никого нет?(Мабу) — Нет.(Васильева) — Ну ты неправильно посчитал.(Мабу) — Почему?(Васильева) — Ну смотри, сколько у нас головок? Ну-ка, посчитай головки ещё раз внимательно.(Мабу) — Три и две.(Васильева) — А кого ты ещё видишь? Вот ты кого-нибудь видишь, лежит кто-нибудь? Кто лежит?(Мабу) — Нет.(Васильева) — Не видишь? Все сидим?(Мабу) — Да.(Васильева) — Ну ты рассказывай, куда ты ходил, где тебе… А, ты, значит, за нами подглядывал, а ещё за кем ты подглядываешь? Ну-ка, рассказывай!(Мабу) — Ещё я больше ничего не видел.(Васильева) — Нет, ну ещё ты за кем-то подглядываешь?(Мабу) — Нет, это я один раз попробовал.(Васильева) — Только за нами, да?(Мабу) — Нет, один раз.(Васильева) — За нами подглядывал.(Мабу) — А я теперь всегда буду подглядывать.(Васильева) — (смеётся) Ну подглядывай, ладно. Мы разрешаем тебе, если тебе интересно. А огонь у нас есть здесь? Огонь есть в пещере нашей? Ты видишь огонь?(Мабу) — Нет.(Васильева) — Не видишь. Темно у нас в пещере? (пауза) А?(Мабу) — Нет.(Васильева) — Не темно? А где же огонь у нас?(Мабу) — Не знаю.(Губин) — Мабу, а ты долгое эхо видел в священной пещере?(Мабу) — Кого?(Губин) — А, ещё не попробовал.(Васильева) — Эхо, эхо.(Петрова) — Ходил в священную пещеру?(Губин) — Водили тебя монахи?(Мабу) — Водили.(Губин) — Ну, и долгое-долгое эхо слышал там?(Васильева) — Он уже старейшина. (к Мабу) Ты давно старейшина?(Мабу) — Чего?(Васильева) — Ну старейшиной, когда тебя сделали? Старейшина.(Мабу) — Нет.(Васильева) — Ну ты говоришь, у тебя семь жён.(Мабу) — Ну и что?(Васильева) — Ну как? Старейшина — ты же сказал.(Мабу) — Ещё сказали рано.(Васильева) — Рано ещё? Ещё не было? Ну а с монахами ты часто встречаешься?(Мабу) — Часто.(Васильева) — Ну и чему ты ещё научился у них?(Мабу) — Они меня учили глазки рисовать.(Васильева) — Глазки? И у тебя получается?(Мабу) — Получится — буду старейшина.(Васильева) — А-а, всё ясно. Значит, когда, если глазки умеешь рисовать — значит, будешь старейшина, а если не научишься — значит, не будешь, да?(Мабу) — Не буду.(Губин) — Вася, слышишь меня?(Петрова) — Какой Вася? Мабу.(Васильева) — Мабу.(Мабу) — Мабу-у!(Губин) — Ну Мабу-у. Ты же был Васей.(Васильева) — А теперь он Мабу.(Губин) — А я Петя. Ты меня помнишь?(Мабу) — Помню.(Губин) — Я тебя просил монахам передать, чтобы они поговорили с нами через тебя. Они могут это?(Мабу) — Чего?(Васильева) — Ну чтобы монахи нам вопросы какие-нибудь задали, или что-нибудь сказали, передали нам привет.(Мабу) — Вы ещё не просили.(Губин) — Просили, ты забыл, наверное.(Мабу) — Нет, я помню.(Губин) — Ну вот мы тебя сейчас просим, чтобы монахи как-нибудь это… что-нибудь сказали. (Срыв.) (Обрыв.)— Называйте букву.
(Губин) — «Р», мы остановились.— Имеет ли различие «Р» прописная и заглавная?
(Губин) — Конечно, имеет.— В чём?
(Васильева) — «Р» заглавная — замкнутая, а «р» прописная с хвостиком.— Давайте скажем, есть ли общий элемент?
(Губин) — Да есть — прямая.— Прямая.
(Васильева) — Единица.— И находится на левой стороне.
(Губин) — Да.— Как принято у вас — левое и правое. Правое — вы считаете это правда, и левое — ложь.
(Петрова) — Ну, в принципе, да.— Это значит, пришло время когда вы лжёте, когда вы можете лгать. Замкнутый круг — это вы лжёте в первую очередь самому себе. Вы делаете это всегда. Но замкнутый круг говорит о том, что ложь бьёт вас, вы ещё не умеете достаточно хорошо лгать. Возьмём прописную букву. Здесь вы видите уже волнистую линию. Договорились, черта — это ложь, ибо она находится с левой стороны. Теперь попробуйте, определите, что такое волна?
(Губин) — Ну это ложь, направленная вовне?— Мы вам подсказываем — волна.
(Васильева) — А, волна… в смысле волны. Это распространение?— Нет. Это значит, что вы ещё не имеете постоянного, вы — маятник, вы волнуетесь о каждом пустяке, волнует вас всё, у вас ещё живое восприятие мира. Чтобы не было разногласий, давайте договоримся, что мы говорим об алфавите, относящегося к возрасту человека. Если вы помните, мы начинали с нуля, начинали с младенца. Когда мы будем говорить и повторять заново алфавит, то это уже будет другая тема. Мы говорили вам о множестве значений. Сейчас же мы рассматриваем ваши возрастные изменения. Давайте далее.
(Петрова) — «С».— Круг
(Петрова) — Он не замкнут.— Он замкнут.
(Васильева) — «С»?— Вспомните, мы говорили вам о цифрах. Вы помните, мы говорили вам о нуле?
(Васильева) — Да.— Мы говорили вам о девяти.
(Васильева) — Да.— И о шести, и что обозначает замкнутый круг. И вспомните, что он всё-таки находится наверху.
(Васильева) — А, это буква «Р»!— Верх — это сознание. Сознание выросшее до той степени, что уже преобладает над чувствами. Сознание заставляет вас лгать, сознание бьёт вас, сознание — враг ваш. Иногда вы это называете «переходным возрастом», когда вы не можете сознанием понять окружающее и мечетесь, и чувствуете себя маленьким человечком, ненужным. Тогда происходят проблемы с родителями, с родственниками, вы жалуетесь на их невнимание, на недостаточность внимания. Вы согласны?
(Петрова) — Да.— И тогда вас уже смело можно обозначить буквой прописной, — малой буквой. Давайте следующую.
(Васильева) — Скажите, можно вопрос задать? Может быть, поэтому дети в основном «Р» поздно начинают говорить? Из-за этого? Нет?— Да, в этом тоже есть элемент. Тогда вы должны были бы вспомнить и другие буквы.
(Васильева) — Ну, мы ещё до них не дошли, в основном это шипящие — дети редко выговаривают их.(Губин) — «Л».(Васильева) — Да, «Л» тоже. Дальше - «С».— Есть ли разница между прописной?
(Губин) — Никакой.— Никакой, только размер. Давайте возьмём заглавную букву, и давайте всё-таки присмотримся, как вы будете писать эти буквы. Напишите большую и напишите малую, и найдите различия в них.
(Губин) — Большая более округлая, наверное.— Нет. Большая выделяется среди остальных.
(Губин) — Ну естественно.- «С» прописная всегда будет малой и всегда будет иметь тот же размер, окружающий букву. Почему тогда имя носящее «С» в начале или имя носящее «с» в середине будет различно? Почему?
(Губин) — Т. е. преобладание каких-то качеств, наверное.(Васильева) — От окружающих тоже зависит.(Губин) — По большей или меньшей степени.(Васильева) — Если начинается с буквы «С» — значит, выходит, сам человек… вот даже «Сам», «Самость» с буквы «С» начитается, так? (молчание) А если в середине, то здесь уже более, наверное, человек прислушивается к другим больше, чем к себе.— Да, но вы забываете, что это не замкнутый круг.
(Губин) — Может, стремление замкнуть?— Нет. Это стремление взять как можно больше себе. Это стремление, когда вы хотите научиться жить. Это стремление приспособиться к окружающей среде, и потому вы открыты, и потому вы более ранимы — вот вам «переходной возраст». Но это уже не начало. Здесь вы уже не лжёте столь часто, как делали раньше. Здесь вы стараетесь поставить своё «Я» выше других, вы уже хотите, чтобы с вашим мнением считались. Вы хотите завоевать весь мир, вы хотите, чтобы мир знал вас. В эти моменты вы представляете о своей смерти и о той печали, что принесёт она не вам, а другим. Здесь вы пройдёте множество вариантов своего будущего, здесь вы мечтаете, здесь мечты ваши дают корни в жизнь, здесь вы выбираете профессию — здесь, а не когда в садике говорите, что вы будете космонавтом. Возраст выбора — возраст, когда… (Срыв.) (Обрыв.)
— …растительность…
(Васильева) — Что?— …имеет зелёный цвет, но ауру чаще всего красную, — ауру жёсткости, ауру защиты. Почему? Потому что растение беззащитно, оно не может защититься: оно издаёт лучи, оно кричит от боли, но оно не может уйти. Животное может дать сдачу, животное может убежать. Человек может запомнить и рано или поздно отомстить — растение должно терпеть. Растение имеет красный цвет. Почему? Потому что ему больно не только за себя, но и за всех. Оно издаёт крик, и растения, что услышат их… лес приобретает бордовый цвет, — цвет агрессии. И когда вы топчете траву или ломаете деревья, и тогда вы чувствуете усталость, чувствуете боль: вы не можете понять и объясняете это причиной усталости, от того, что вырывали или ломали. А теперь представьте, вы идёте в лес отдыхать, и вы отдыхаете — нет той усталости, даже на той же опушке, где вы уже ломали. И представьте, когда вы идёте работать, — вашем понятии, уничтожать — это работать, — вы приходите и рубите, не разбираясь. Вы берёте и рвёте цветы любимым, и дарите им отрезанные ножки и ручки, вы дарите им уродцев. Роза имеет колючки, чтобы защититься. Они бессильны, они бессильны. Роза — самый активный цветок, который может более или менее отомстить вам, потому у вас есть приметы цвета роз. Вы же, собрав букет, приходите, и приносите радость в дом? Нет, вы приносите множество боли и множество смертей. Ничто не умирает сразу. Если человек уходит — он уходит долго, он уходит первые три дня, он уходит первые девять дней, он уходит первые сорок, потом год… И уже, если не вспомнить о нём, он теряется, он уходит туда, где уже нет возврата, он уходит откуда нельзя вернуться. И с обидой рождается здесь. И тогда вы удивляетесь, откуда у ребёнка такой характер. Вы даже не можете понять, что когда-то вы его забыли проводить, и когда-то на могилу вы принесли ему срезанные цветы — символ смерти. Именно тогда, когда он хотел от вас помощи и поддержки. Теперь вы делаете хуже: вы приносите металл и пластик. Живое, пусть уже убитое, вы заменили металлом, заведомо не имеющим никогда жизнь. Этим металлом вы оковываете его и не даёте выйти ему, и уйти с земли. Металл тяжёл, пластик ложен. Что делаете вы? Вы стараетесь обмануть себя и окружающих. Вы переживаете: «Умер!» — и в себе ищете, и давите жалость. Вы выдавливаете слёзы, чтобы… (Срыв.) (Обрыв.)
— …«Я верую, Господи!» Верую или желание верить? Видел ли кто из вас Господа Бога? Многие могут сказать, да, и даже разговаривал с ним. Не здесь ли вы осудили его? Не здесь ли вы поставили выше других? Вы приходите в церковь и молитесь, вы ставите свечку, убирая другую, потому что нет больше места. И хотя вы знаете, что свеча — это чья-то жизнь, вы её убираете. Что свеча — это поп… (Срыв.) (Обрыв.)
(Анур) — Слава Гею, я слышу их!
(Губин) — «Слава Гею»?!(Васильева) — Анур?(Губин) — Анур.(Васильева) — Анур. Мы давно не виделись. Сколько времени прошло?(Анур) — Я не знаю. Ну, года два.
(Губин) — А, Анис рядом с тобой?(Анур) — Нет.
(Губин) — Ты уже один?(Анур) — Один.
(Губин) — А куда он делся, Анис?(Анур) — Он на службе.
(Губин) — Скажи, мы так и не поняли: он приближённый или сам жрец?(Анур) — Нет, он просто один из жрецов, и он приходил и лечил меня. Он научил меня лепить горшки, он вывел меня в люди, он… (Срыв.) (Обрыв.)
(Анур) — Было время, когда я верил этому шарику. Я всегда держал его, и мне казалось, что он даёт мне тепло. Но однажды он был потерян, и мне пришлось идти за новым. Но что-то я не ощутил большой разницы, есть он на мне или нет. Я не вижу на вас шаров. Вы их не признаёте?
(Васильева) — Нет.(Анур) — Или вы тоже потеряли их?
(Васильева) — Нет, у нас это не принято.(Анур) — Не принято.
(Васильева) — Мы все считаемся людьми, у нас нет такого различия. Мы все люди.(Анур) — Люди?
(Васильева) — Да.(Анур) — А кто мы?
(Губин) — Вы тоже люди.(Анур) — Мы тоже люди?
(Васильева) — Да.(Анур) — Мы теряем это имя, когда носим… (Срыв.) (Обрыв.)
(Анур) — …пробовал со мной заниматься, но уже почему-то не получалось. Он говорил, что это связано с болезнью, а точнее, что я просто вылечился. Так зачем мне тогда нужен этот шар?
(Губин) — Какой шар? (Срыв.) (Обрыв.)(Анур) — …прекрасно обойтись и без него.
(Васильева) — Можешь.(Губин) — Можешь.(Анур) — Единственный, кого я признаю, это сына… (Срыв.) (Обрыв.)
— Сынок, не делай этого, не делай. (Срыв.) (Обрыв.)
(ШамОр) — ГОра хочет говорить с вами, он не верит мне, он говорит, что я рву.
(Васильева) — Вру.(ШамОр) — Шаманы не могут лгать. И он хочет, чтобы вы говорили с ним.
(Губин) — Хорошо.(Васильева) — Ор?(Губин) — Это Ор?(ШамОр) — ГОра хочет слышать вас. Что я должен сделать, чтобы вы слышали его?
(Васильева) — ГОра — это вождь?(ШамОр) — Да…
(Васильева) — А твоё имя?(ШамОр) — …это значит большой.
(Васильева) — ГорА?(ШамОр) — ГОра.
(Васильева) — Ну да. А…(Губин) — Что сделать, чтобы он слышал нас или мы его?(ШамОр) — Чтобы мог говорить с вами.
(Васильева) — Пусть задаёт вопросы — мы будем отвечать.(ШамОр) — Берки приходили к нам…
(Васильева) — Да.(ШамОр) — …но соседнее племя не хочет с нами…
(Петрова) — Помогать вам?(Васильева) — Общаться?(ШамОр) — И берки снова одерживают победу, и мы снова ушли. Мы ещё не успели посеять, но мы уже растеряли зерно, пока уходили, и скоро мы будем умирать с голода. И потому ГОра не хочет верить мне, я не могу привести ему какие-либо доказательства. СОра же, постоянно науськивает его.
(Васильева) — А кто такой СОра?(ШамОр) — Это его приближённый, и он постоянно говорит против меня. И ГОра больше верит СОре, чем мне.
(Губин) — Ну, знаешь что… ты объясни так ему: вот руку покажи ему — пять пальцев, да? — вот, потом сожми в кулак, и пусть он попробует его разжать. У тебя руки крепкие?(ШамОр) — Достаточно, чтобы держать оружие.
(Васильева) — Пальцы по одному слабее, чем вместе.(Губин) — Да, пальцы ломают по одному.(Васильева) — Кулак сильнее, чем когда пальцы по отдельности. Ты это ему объясни. Нужно объединяться. Только объединившись, люди могут выйти из беды, могут себя спасти.(ШамОр) — Но они ждут знак. Какой знак я им дам?
(Васильева) — Ну скажи, чтобы он… он сейчас рядом с тобой? ГОра.(ШамОр) — Да. И СОра тоже.
(Васильева) — И СОра. Скажи, пусть он задаст нам вопрос.(Губин) — Ты слышишь его сейчас?(ШамОр) — Он хочет, чтобы сам слышал. Сделайте это!
(Губин) — Не можем мы так.(Васильева) — У него нет «ушей», как у тебя. Он не может слышать.(ШамОр) — Мы одинаковы с ним.
(Губин) — Да, внешне.(Васильева) — Только внешне. А у него нет способности слышать нас, как у тебя. Этим обладают очень редкие люди. Объясни ему это, что не каждый может слышать.(Губин) — Мы тоже сидим так же…(ШамОр) — СОра не поверил, и не даст это сделать ГОре. Дайте, дайте какой-нибудь знак! (Срыв.) (Обрыв.)
— Говорите следующую букву.
(Петрова) — «Т»— Здесь вы можете сказать о кресте. О кресте…
(Петрова) — Незаконченный.— Незаконченный ли он?
(Васильева) — «Тау». Раньше эта буква называлась «тау».— Хорошо, давайте попробуем другие языки. Давайте возьмём «Т» в латинском варианте.
(Васильева) — Такая же.(Губин) — Всё правильно.— Прекрасно. Давайте возьмём любой другой вариант.
(Губин) — А какой у нас?..(Васильева) — Английский, если взять вариант, «t» — время, то же самое, только там хвостики.— В прописном.
(Васильева) — Да.— Хорошо, давайте по-другому. Черта находится посередине, её пересекает линия. Здесь есть время выбора: быть вам земным или увидеть высшее — та перекладина и стена, тот потолок, что не позволяет увидеть вам небо. Это время, когда вы разочаровываетесь в своих мечтах. Вы видите свои неудачи и вы уже не верите своим фантазиям, вы теряете способность фантазировать. Детьми вы могли придумывать многое и безостановочно. Теперь же, став взрослым, вы уже не можете сочинять просто так. Вы обязательно будете делать поправки на жизненные ситуации, вы обязательно будете вставлять технические термины, которые уже знаете. Согласны?
(Губин) — Да.— Иначе, вы уже стали применять «научный мат».
(Васильева) — Научный мат?(Губин) — Мат, в смысле, плохое слово?— Да, вы уже знаете слишком много слов, вы уже знаете слишком много терминов, вы уже знаете, что можно и что нет. И та перекладина является количеством ваших знаний, и вашей же границей возможности. Вы уже знаете, что вы не умеете и не можете летать, и вы уже не мечтаете о том, что когда-то научитесь этому. Вы уже знаете, что вы не можете плавать и увидеть подводный мир. Раньше же, в детстве, каждый из вас всегда интересовался, чем же дышат рыбки и почему они молчат. Теперь же вы знаете, что рыбы не молчат, они тоже разговаривают, но по-своему. Вы уже знаете термин «ультразвук», «инфразвук», и вы это уже стараетесь применить в свою пользу. В свою. И слава Богу, что вы не знаете, как это сделать. Вот вам буква «Т». Середина же обозначает, что вы уже осваиваетесь в этом мире, вы уже знаете себе место и стараетесь закрепиться в нём. Вы уже начинаете лга… (Срыв.) (Обрыв.)
— Каждого из вас окружает множество «черни» и «светлого». Чернь приходит извне и рождается из вас. Это когда вы желаете что-то кому-то, когда вы хотите отомстить, когда память ваша становится злобной. Это тогда, когда вы согласны заключить договор с кем угодно, лишь бы получилось. Это тогда, когда вы забываете о совести и о любви. Светлое — это в первую очередь ваша совесть, это вспоминание о нём, это любовь. Она пока что затаена в вас, пока не проснулась в вас, но ждёт своего часа. Чёрное же ставит запоры. Запоры очень просты: у вас нет времени или нет желания, вам скучно или неинтересно, вам страшно или слишком всё понятно. Схватив только верхушечку, вы уже говорите: «Я знаю! Зачем мне дальше?» — и бросаете. И тогда вы уже знаете множество-множество вещей, вы уже знаете весь мир и плаваете только по верхушкам, вы даже не собираетесь входить в глубину. Приходит время, когда эти верхушки столь многочисленны, что вы уже можете назвать себя избранным, и тогда вы уже начинаете играть в «спасителя мира». Вы тогда уже начинаете применять свои верхушки для лечения других, не замечая, что вы сами больны. Тогда вы называете себя «экстра», даже не зная о том, что «экстра» — это просто лучше, но не больше. Каждый из вас обладает всем этим, каждый из вас всего лишь проводник космических линий. Всего лишь. И чем больше ваше сопротивление, тем хуже вы проводите. Но если чуть больше вы стали проводить, чем остальные, и заметив эту разницу, вы тут же возбуждаете в себе гордость. А гордость слепа и глупа, она не даёт увидеть вам окружающее, она не даёт увидеть истинное отношение к вам. И вы создаёте кривое зеркало, в котором отражаетесь только вы и больше никто. Всё остальное для вас неверно: одни лишь только вы красивы, одни лишь только вы сильны. Вы ищете себе друга жизни. Как вы ищете его? Как? Подобно себе. И если находите, то разочаровываетесь: вам не нравится, что он похож на вас. А если быть точнее, вы замечаете в нём множество-множество грехов, именно те, которые есть у вас. И если вы жадны, то и друг ваш окажется жадным. Он повторяет вашу жадность, но вы не заметите, что вы жадны — вы заметите, что он жаден, в первую очередь. И всё, что замечаете плохое, есть в вас, потому так резко вы видите это. Удивительно, что если в вас есть что-то хорошее, то оно почему-то не увеличивается, а уменьшается в друге вашем. Заметьте, хорошими делами прославиться нельзя. Почему? Потому что доброе вы быстро забываете. Всю жизнь человек вам будет делать доброе, но если он один раз скажет «нет», вы это запомните гораздо больше, чем остальную доброту. И для вас этот человек уже будет плохим, вы уже не вспомните, что он вас когда-то спасал, когда-то вам помогал: он уже отказал вам, он уже предал вас. Каждый судит в меру своих способностей — вы знаете это, но только не приравниваете к себе. Почему? Эгоизм? Нет, не только. Это жадность! Жадность в этом мире имеет всё. Это жадность во славе. Вы хотите быть замечаемым более чем другие. Прекрасно, вы остаётесь этим другом и находите в себе противоположное, и уживаетесь. Удивительно, с противоположным вы уживаетесь более чем с подобным себе. Почему? Потому что, если вы жадны… Противоположность — что? Доброта. И вам нравится его доброта. И вы с жадностью хватаете всё, что он вам даёт. И говорите: «Каков прекрасный человек!» — и про себя: «Какой дурак! Вот идиот!» Это же ваше! Вы же не будете делать так, и вам этот идиотизм нравится. Потому что он выгоден вам. Почему? Да потому что вы не хотите видеть истинное. Вам больше нравится кривое зеркало, вам больше нравится автопортрет. Больше? Больше. И когда на вас рисуют карикатуры, вы обижены. Вы любите шутить над другими, но когда та же самая шутка будет относительно к вам, вы тут же обидитесь и будете обвинять в глупости. Почему? Потому что вы не хотите заметить глупость свою. Можно подумать, что мы ненавидим вас. Хорошо, давайте будем хвалить, чтобы как-то оправдаться. Да, вы плохи, но удивительные качества в том, что иногда ваше плохое является благом для многих. Благо — это, когда вы со злостью говорите кому-то правду, и он уже знает, что это правда. Потому что, когда вы это говорили от доброты, это могло быть и ложью. Почему вы верите больше человеку, говорящему во гневе, чем когда он обращается с вами «по душам»? Почему? Потому что вы меряете самим собою. Мы хотели вас похвалить, и не получается. Давайте попробуем ещё раз. Да, у вас есть души. Нельзя говорить об их размерах, но можно сказать о их объёмах, можно сказать о том, что вмещают они. Да, это сосуд, огромный сосуд, и в этом сосуде есть много хлама, но есть и хорошее: с жадности вы хватаете всё. И опять мы вас не хвалим. Мы не можем хвалить вас, не из-за того, что мы ненавидим вас, а из-за того, что хотим остановить вас. Друг тот, кто может сказать вам правду, даже если она плоха. Мы же не хотим быть подхалимами вам. Очень легко похвалить вас, очень легко. Потому что действительно есть в вас много прекрасного. Да, вы ошибаетесь, но это прекрасно, что вы делаете ошибки. И ещё прекрасней, когда вы замечаете их и исправляете. Это прекрасно, когда вы можете сказать: «Да, я ошибся!» — и признаёте ошибки те не только в себе, но и другим. Почему вам нужно покаяние? Почему? Чтобы открыть силы признаться другим, что вы… (Обрыв.)