2020.10.06
(Отвечающий: Мабу)
(Харитонов) — Да, Миш.
(Моисеенко) — Здравствуй, Геннадий! Как ты — жив, здоров? Рассказывай, что нового, что приключилось?(Харитонов) — Да, здесь, наверное, я виноват, что такую панику устроил. Получилось как… Просто у нас… ехали домой с работы, а он всего лишь второй год, водитель. Ну, не справился там с уп… Ну, в общем, поймал задницей. Машиной стукнул так. Ну, не удержал дистанцию. А я сзади сидел, и лицом стукнулся об этот… как её… в подголовник.(Моисеенко) — А, это ты об подголовник так стукнулся, да?(Харитонов) — Ну да. Нет, никаких переломов нет. А то мне Гера позвонил, говорит, у тебя перелом челюсти — нет. Четыре зуба… ну я их просто выкинул. И два ещё болтаются. Ну, я думаю, они там приживутся, никуда не денутся.(Моисеенко) — Угу.(Харитонов) — Вот. А так нет никаких, нет у меня там переломов челюсти, слава Богу. Ну, болит, конечно. Но не так, как я понял, что напугали. А я просто получилось, что: когда в машину… вышли… этот водитель перепугался, на меня глянул: «Всё, я тебя убил…» — что-то там орать начал. Я думаю: ну, ёлки-палки, думаю, что-то серьёзное. И я в телефон, и самый первый зво… самый какой телефон есть у меня номер, я туда звонить. Ну, что-то типа… А смотрю, получается, этот… Алексей Сидоров.(Моисеенко) — Угу.(Харитонов) — Вот. Ну а он понял, видно, я так страшным голосом говорю, наверное… Ну Гера потом звонит мне, говорит, в Германии… звонят, что у тебя там челюсть сломана. Я говорю, да нет, не сломано ничего. Нет, жить буду.(Моисеенко) — А то тут уже народ подсуетился. Решил, что, ну раз такая ситуация — может, не спроста — может, тебе надо быстренько помочь с зубами, вопрос решить.(Харитонов) — Не, не! Меня мои зубы устраивают.(Моисеенко) — Слушай, Ген, ну, может быть, действительно… ну почему, значит, устраивают? И лишних зубов у тебя нет, ещё больше шепелявить будешь. Может, правда, действительно вопрос решить с этими зубами, раз люди готовы помочь?(Харитонов) — Не, я не готов.(Моисеенко) — Ну как это не готов? Ты так и будешь «ши-ши-ши» шепелявить?(Харитонов) — Ну а что мне… Я не шепелявил, что ли? Ну, я не знаю. Ты думаешь, я буду лучше разговаривать, если я буду с зубами?(Моисеенко) — Да. У тебя будет прям дикция другая.(Харитонов) — Ну, мне кажется, я когда был с зубами, по-моему, тоже самое шепелявил. Мне так кажется. Ну возьми те же девяностые года. Что, у меня были же зубы, когда контакты были. Зубы-то были.(Моисеенко) — А, да.(Харитонов) — Ну да.(Моисеенко) — Нет, ну всё равно…(Харитонов) — У меня первый зуб, как говорится, заболел, я вообще не знал, что такое зубная боль. Ну а зуб у меня заболел, уже двадцать с лишним лет мне было.(Моисеенко) — Угу.(Харитонов) — Когда заболел. Вот, зуб. И то, оказалось не заболел, а просто рос там зуб мудрости. А я был в другом городе, они мне вырвали совершенно здоровый зуб. Вот. Ну и, может быть, оттуда и пошло, что тронулось. Вот. А так у меня никогда не… У меня до двадцать с лишним лет у меня проблем не было с зубами.(Моисеенко) — Слушай, может быть, всё-таки как бы этот момент такой продумать, что ну, может быть, раз такая ситуация сложилась и люди готовы помочь, почему там, например, на челюсть не насобирать вставную хотя бы?(Харитонов) — (вздыхает) Нет, ну зачем? Тем более сейчас такие времена пошли, не ясно с работами… Нет, я против, честно говоря. У людей своих забот хватает.(Моисеенко) — Слушай, Ген! Ну да ладно тебе! Как будто… Если народ, прям реально, активно готов чисто от сердца помочь в этом вопросе. А ты отнекиваешься. Пока все зубы не выпадут, наверное, да?(Харитонов) — Вот, а тогда уже хочешь не хочешь можно вставлять уже. А это сейчас жалко будет — выдёргивать надо.(Моисеенко) — А сколько выдёргивать осталось?(Харитонов) — Ну, минус четыре — это уже… я сэкономил… Эти два болтаются… Ну, в принципе… Я ещё экономлю.(Моисеенко) — Т. е. ты будешь до последнего жить, чтобы последний зуб был, да? — свой.(Харитонов) — Ну да, на контакт зуб такой один оставлю… (смеётся)(Моисеенко) — А-а.(Харитонов) — Чтоб болел.(Моисеенко) — Слушай, но можно… Сейчас же ведь делают как: частично твои, частично уже вставные. Т. е. частично заменяют вставными имплантами. Т. е. не имплантами, а такими вставками. И получается, что можно оставить свои и совместить их со вставными.(Харитонов) — Нет, ну я уже как бы интересовался такими подобными вещами, было дело. Но как мне врач сказал: или надо их все удалять, или дождаться, когда они уйдут. А потом заниматься дёснами, а потом уже… заниматься этим… протезом. Потому что… ну, в общем… дёсны должны зажить, как говорится. Вот. Поэтому как бы я не спешу, не тороплюсь. Как бы с этим нет проблем. Ну шепелявлю — да. Но я такого умного-то ничего не говорил, чтобы меня так внимательно слушать.(Моисеенко) — Ну т. е. ты прям категорически против, нафиг тебе не надо, или всё-таки помочь с этим вопросом?(Харитонов) — Нет, я против.(Моисеенко) — Ладно, хорошо, вопрос закрыли. Рассказывай, что ещё новенького? Давно не слышал тебя.(Харитонов) — Ну вот первая ночь после аварии… Хе! Мабу воды принёс. Дал мне напиться, такой ворчит там.(Моисеенко) — А когда это было?(Харитонов) — Ну во сне.(Моисеенко) — Так. Угу.(Харитонов) — А, авария? В воскресенье. (2020.10.04) Вот. Т. е. ну это… Ну принёс воды напиться такой. А ещё интересно: посуда какая-то… я даже не знаю. Она, как-то вот из… Не стекло… Но может быть стекло, только такое, туманное. Но вот почему-то оно шевелится такое. Вот. Как бы вот туманность. Ну вот он мне принёс воды напиться. Вот. И я как бы во сне попил, тут же проснулся наяву, и пошёл по-настоящему воды попил. И прям боль, прям сняло тут же. Пока я пил, боль…(Моисеенко) — Это вот когда у тебя такая ситуация сложилась с аварией, да?(Харитонов) — Ну да, да…(Моисеенко) — Т. е. получается, он тебе делал… дал некий эликсир во сне.(Харитонов) — Ну да, наверно, получается так. Ну я встал, и вот по-настоящему проснулся, и взял… ну, по-настоящему стал пить воду, и боль прям стала проходить.(Моисеенко) — М-м, прикольно.(Харитонов) — Т. е. я как бы… не ожидал, честно говоря, такого. Такое, знаешь, приятное, как говорится, ощущение надёжности, что ли. Не знаю даже. Трудно сказать.(Моисеенко) — И что, с тех пор у тебя не болит, как ты принял воду?(Харитонов) — Не, ну как, болят они, зубы. Но они хоть болят-то уже всё терпимо, а то как бы довольно сильно болел. И плюс ещё болело-то и губы, десна болели, а сейчас только вот… В принципе, где зубов уже нет, там уже практически не болит. А вот где шатаются зубы, там ещё болит. Вот.(Моисеенко) — А-а.(Харитонов) — Вот. Так что… Прям как-то мне очень это дело такое… Я прям даже удивлён, наверное. Удивлён такому, что как бы вот я реально ощутил вот это вот обезвоживание.(Моисеенко) — М-м.(Харитонов) — А что это там, самовнушение или он по-настоящему приходил. Ну вообще как бы он приходил во сне, а пил я наяву. Ну я не знаю, что здесь сказать.(Моисеенко) — Слушай, я вот сейчас подумал, знаешь, вот такой вопрос… Логика такая, знаешь… Ситуация, которая сложилась вот сейчас с аварией, не может ли быть попыткой… Т. е. два варианта: или это попытка тебе ограничить в общении через вот эту ситуацию, или это попытка, наоборот, создать условие, при котором ты восстановишь зубы и восстановишь дикцию, чтобы более хорошо тебя воспринимать, чтобы больше говорил.(Харитонов) — Ну тогда нужно вспомнить обратное. Контакты, когда я был с зубами и, в принципе, всё равно шепелявил. Чтобы заткнуть меня — маловероятно. Да ну, вряд ли.(Моисеенко) — М-м.(Харитонов) — Стечение обстоятельств, наверно, какое-то, и всё.— Вообще-то вы часть системы уроборос. И во всех событиях, независимо от вашего статуса: исполнитель, заказчик, жертва, поручитель, наблюдатель, познающий, отрицающий, нейтральный, — проявляются и как разрушитель, и как созидатель. Привычная вам репрезентация вечности и бесконечности, уверенности в нерушимости цикличности жизни и смерти, борьба добра и зла, любой иной дуальности, создаёт <(иллюзию)> вечного движения.
Память — свойство любой системы, обладающая способностью в ограниченное время хранить информацию о событиях и реакциях на эти события, а также многократно воспроизводить и изменять эту информацию. Любая система: человек, животное и далее, — конструктивно проявленное сознание, контролирующее воспоминание о собственном поведении, что приводит к постоянной коррекции содержимого памяти. Защитное свойство, обладающее большой приоритетностью над другими свойствами системы. Если нарушается цикличность повторения, — а мы напомним, память ограничена временем на источник искажением, — включается процесс запоминания. Естественный отбор элементов событий. Мы бы назвали это созданием копий. Слово «копия» — омоним, и является словом многозначным. Находящийся вне системы наблюдатель, ограничен параметром применяемых приборов, органами чувств, методами наблюдения. Для ускорения изучения часто применяется метод разрушения, или более мягкий эквивалент — раздражение, как прямое воздействие на предмет изучения, так и косвенное. При любом способе — изучение, наблюдение — происходит обмен информации и преобразование применённых энергий и сил. Скорость взаимных реакций, — вспомни, мы рассказывали: встречи во времени, статуи Ленжевена (фантастический рассказ), — лишь малым краем затрагивает <…> реакции <…>. Уточним: взаимная реакция. Иными словами, внутренний метаболизм не является каким-либо критерием для изучения и создания этих событий. Поэтому данное событие не является каким-либо специальным ключом… (длинная пауза)
(Харитонов) — Миша, ты тута?(Моисеенко) — Да, я тут. (пауза) Ну расскажи, что дальше.(Харитонов) — А я не знаю, что рассказывать.(Моисеенко) — Ген, ну просто сейчас на тво… вмешались «Первые» и ответили на вопрос развёрнуто, о котором мы… шла речь с тобой у нас.(Харитонов) — Ну, наверно.— Или Хранители, я не знаю, кто-то из них, как их мы называем. Я внимательно слушал и записывал. Ну они что-то там… ну потом в виде текста сбросим тебе, послушаешь. Прочитаешь. А так интересно они что-то там рассказывали, я внимательно слушал. Целых две минуты.
(Харитонов) — Нет, я… как бы я понял, что происходит что-то, но я, правда, не мог слышать.(Моисеенко) — Ага. На тебя опять холод пришёл такой, да?(Харитонов) — Да, холодновато.(Моисеенко) — А это ты тогда объяснял, когда они вмешивались, тоже холод тебе накатил. Это вот как раз вопрос по поводу того, что пытались ли они тебе заткнуть рот, или наоборот этими событиями, наоборот, создать условие, при котором ты начнёшь активно общаться. И вот на этот вопрос был ответ, я понял, развёрнутый. Я не совсем всё понял, потому что нужно разобрать это всё. Я внимательно слушал, переживая, чтоб шумов лишних не было, чтоб записалось.(Харитонов) — Не знаю. Честно говоря, такой вот момент я что-то, честно говоря… Ну, в принципе, я как бы помню, что мы с тобой как бы ожидали такого, но чтобы этот момент… Ну ладно, в принципе. Ну да, холодновато.(Моисеенко) — Слушай, ну у тебя есть что-нибудь ещё рассказать?(Харитонов) — Да я не знаю. Не знаю.(Моисеенко) — Ну хочешь, я… мы сейчас закончим разговор… надо переварить всё, что было сказано, и можем потом пообщаться, а ты, может быть, вспомнишь что-то, что ты видел, пока это было, ситуация сейчас, вмешательство.— А существует ли материальная школа душ соответствующей иерархии? Что на Земле, то в Небесах. Есть множество школ с соответственным разделением на иерархии, классы. Душа не имеет разделения, ни на иерархии, ни на какие-либо разделяющие классы, виды и прочие земные меры. Опыт души не измеряется накоплением опыта или любым количеством иного. Есть только широта применения права выбора из множественных вариантов создания событий. В отличие от наук, утверждающих одновременное присутствие всех возможных событий, мы утверждаем авторство душ, и отрицаем линейность временных событий и постоянного их существования. Все приписанные измерения более относятся к явленным и неявленным оболочкам, одеждам души. Если вы отягощение материального считаете мерилом некой иерархией — то да. Мы не разделяем ваше иерархическое разделение на миры тонкие и толстые, но мы не против естественного похудения. Излишне, но на будущее скажем, что есть одежды и внематериальные, сотканные из самого тяжёлого вещества, созданного Эго.
Вы спрашиваете, знаете ли вы истинное имя своей души? Если да, то опасно ли это? Если нет, то хотели бы узнать. Если первое слово — есть вибрация, создавшая мир, и душа — неразделимая часть мира. Но, соединив все имена, вы не получите первослово, иначе <…> рассуждать об авторстве душ. Бог — есть автор первого слова, но он не является скопищем всех душ. Душа знает имя своё, но не откликается на чей-либо свист. Для атеистов: замените слово «Бог» на более приемлемый для вас вариант.
Вы спросите, материя является утолщением? Можем назвать одним из наших измерений? Утолщение материи говорит только о плотности самой материи, о величине физической. Материя и любые производные силы, являются лишь одним из агрегатных состояний энергий проявленности эфира. Да и знакомы вы только с одним измерением — длиной. К этому измерению добавили вектора. Доказательство простое: что высоту, что ширину вы преодолеваете расстоянием, и не более. Даже время вы измеряете длиной, расстоянием между событиями.
Хм, чем тоньше материя, тем больше в ней сознания? Или вы путаетесь в пунктах, или переоцениваете сознание. Сознание — всего лишь субъективное переживание событий мира, реакции данного тела, — повторим, данного тела, — и чаще защитные реакции, созданные разумностью. Мы бы сказали по-другому: адекватность на события. При таком объяснении сознания, вопрос должен был бы звучать по-другому: чем толще материя, тем больше в ней сознания.
Сознание временно и умирает вместе с телами. Эго, отягощённое самосознанием. Самосознание — одна из форм самоизоляции души и духа. СамоОсознание — частичное признание иерархии и вашего места.
Вы спрашиваете, о следующей форме жизни после человека в иерархии; реинкарнация отвечает за события в жизни человека, создании жизни… Нет никаких строгих временных условий для реинкарнаций — ни сама логичность, ни длительность проживания, ни весовые категории грехов. И нет понятия опыта.
Вы считаете, что жизнь — это накопление? Или очередная очередь за благами человеческими? Проявление материализма — не только накопление материальных благ, но и накопление духовного «с маленькой буквы». Не жизнь, а сделка. Пока происходит торговля — ух, оговорились — жизнь в таком ключе, будет жёсткой и версия реинкарнаций. Вы не найдёте здесь судей. Вы обладаете великим даром — даром выбора. Никто и никогда у вас его не отбирал. Вы выбираете и будущие и прошлые жизни по мерам своим — ни чужим, ни божьим. Иначе бессмысленно говорить и о свободе.
События в жизни <…>. В отличие от наук, утверждающие одновременное присутствие всех возможных событий, мы утверждаем авторство душ, и отрицаем линейность временных событий и постоянного их существования.
Вы говорите, найти себя в себе можно. Это сравнить так, как увидеть себя, своё тело, как свой автомобиль, который так же производят в следующем перевоплощении. Хм. Удивительное соединение духовного и материального. Вы хотите найти себя, а не очередное тело, сотканное очередной реинкарнацией? Ну тогда задайте вопрос по-другому! Попробуйте подобрать сравнение, совершенно иное, нематериальное! Всмотритесь <…>, в друзей, врагов. Всмотритесь в вашу жизнь, отношение к ней! Там и увидите своё отражение.
Рай — это шаг вперёд, Ад — это шаг назад на дороге бесконечности. Ваш вопрос. Рай? А опишите его! Представьте! Уверены, что он не будет сильно отличаться от хлева, где кормят вас и поят, где нет никаких забот, где есть облачка, Ангелы, восхваляющие <…> как хозяина. И вы среди них со всеми благостями, и подпевающий. Никуда не нужно торопиться, ничего не надо делать. Только хвостиком вовремя подмахивать.
Ад? Жуткое место. Скорей бы убраться из него. Постоянное раскаяние в содеянном. Желание прекрасно пробуждает совесть, надежду, веру. Ах, чуть не забыли! Не слушайте Змея! Если бы ни эти запретные плоды… (вздыхает)
Вы говорите, разница в утолщении материи, одежд, которые на вас одевают. «Я не виноват. Во что одели, в том и хожу». Ну конечно же вы невиновны, если вас попутали, вас подставили. Утолщение материи — термин, придуманный духовными менеджерами. Толщина, ширина, любое измерение является ложным, ложным оправданием. Вспомните историю Земли, малых вселенных. Всегда шло утолщение, всегда. Начало — Эфиры. Потом Эфиры — зачатки материи. Менталы, носящиеся со своими знаниями, накопители информации. Пришло время обмен знаниями — появилась жадность, накопление. Явились к Эфирам, отяготили свои богатства, стали Эфиры сильны чужим разумом — родились войны. А какая война без солдат? А что солдат — пешка, и не более. Менталы — в офицеры. Знания, что регалии, лишними не бывают. Идёт война, перекраиваются вселенные во благо дела. Чивы — смешанная кровь Эфиров и Менталов. Удивительные создания — лёгкость Эфиров и мудрость Менталов, — сплав, заполонивший все уголки молодых миров, не признающие войны, не признающие осёдлость. Займут планету, засеют новую жизнь Гомункулами.
Гомункул — сплетённый из того, что было: Кальнионы, Прокариоты, более близкие форм — Органики. Гомункулы. И много-много позже, раскроет Человек тайну создания Гомункул-человека. И <…>, мы помним его. Гомункулы, созданные для войн, отказались от неё.
Мы помним первый круг — 1728 представителей каждого мира. Масса. Мне больше нравится иное — мера. Суровость, не переходящая в жестокость, стала правилом круга. Время быстро летит. Стареют миры, мудреют. Множество миров соединились: 12 миров, единый представитель. Так сократился круг угроз. Значительный, независимый, весомый. <…> — круг 12-ый. Мы, Переводчик, тесно связаны. А впрочем, мы отвлеклись.
Мы говорили про Ад, расставляющий ловушки, и про Рай, <…>. В каждом из нас, вас, осталась наивность Эфиров, жадность Менталов, от Чивы — созидание, от Великих — сила молодости, от Атлантов — заносчивость, воинственность диких Атлантид. <…> — гремучая смесь. Вот и держат в клетках до взросления. Ад страшен тем, что отбирает надежду. Если сумел удержать, да поделился со многими, никакой Цербер тебя не удержит. Райские капканы — коварны зловениями, законченностью, завуалированные под вечность. Но ни там и ни там не держат силой. Не нарушены законы воли. <…> утверждение новой точки видения реальности. Смерть — всего лишь смена одежды, и не более. Меняя костюм, вы одеваете очередную маску, но и меняете характер безусловно. Характер повлияет на ваш выбор? Если вы духовно изменились, изменится ваше тело, — а это уже отдельная точка видения новой реальности? Нет, нет. Разве не пришёл к вам Христоc в теле человеческом? А в каком теле Мухаммед читал Суры? Вы должны быть хозяином тела. И не стоит обвинять вашей слабостью, и не продолжать… (Срыв.)
(Моисеенко) — А можно вопрос задать? (пауза) Можно спросить? (пауза) Можно спросить? Если нужно пообщаться с вами, что нужно сделать, чтобы вы вышли на связь для вопросов? (длинная пауза) Аллё! Вы меня слышите? Можно узнать? Что мне нужно сделать, так чтобы вы вышли на связь для общения именно для того, чтобы вам вопросы задавать? Какие действия нужно совершить? Может, какие-то слова сказать, какой-то счёт, цифры или ещё что-то, чтобы можно было во время бесед с переводчиком вы выходили на связь? (пауза) Я слушаю внимательно. Говорите. (длинная пауза) Аллё! Говорите, я слушаю. (длинная пауза) Аллё, говорите, я слушаю. (пауза) Можно спросить? (длинная пауза) Аллё! Я вас слушаю. Говорите.— У меня сейчас два телефона. Я понимаю, что такое невозможно. Потому что, если так смотреть, то получается четыре руки. Так же невозможно? У меня две руки свободны, и в руках телефоны. В каждом по телефону. Что интересно, телефоны разные. Т. е. я… можно сказать, что у меня двоится в глазах. Но телефоны разные.
(Моисеенко) — Угу, Ген, это сейчас ты говоришь? (пауза)— А кто спрашивает?
(Моисеенко) — Миша.— Из какого телефона Вы говорите? У меня два телефона.
(Моисеенко) — А из какого телефона… Какого цвета телефоны?— Оба синего.
(Моисеенко) — Ага. А справа я говорю или слева?— Синий.
(Моисеенко) — Сле… В синем?— Цвет синий — цвет разума, разумности. Вопрос. Каждый ваш вопрос соткан, нарисован красками. Синий цвет — цвет разумности. Цвет жёлтый — ожиданий. Цвет оранжевый — сомнений. Цвет зелёный — волнений, и чаще волнений чужих, не своих. Мы бы сказали по-другому. Цвет зелёный, преобладающий в вас, говорит о том, что вы переживаете за вымышленные проблемы, не относящие к вам. Цвет красный — очень часто можно услышать, что это цвет огня — неправда. Никогда огонь не бывал красным. Иной цвет. Цвет красный — цвет раздражения. И чем больше красного, тем больше в вас энергии, но для раздражения. Не созидающий цвет, поверьте.
(Моисеенко) — А можете меня поругать за что-нибудь?— За цвет?
(Моисеенко) — Вообще. Есть ли меня за что поругать?— За цвет синий. Но мы бы не стали ругать — мы бы просто поворчали.
(Моисеенко) — Ну поворчите.— Мы уже ворчим. Что заставляет Вас задавать вопрос?
(Моисеенко) — Ну, потому что мне хотелось бы… Мне кажется, я застрял в каких-то заблуждениях и меня нужно сдвинуть с них.— Ваших заблуждений или внешних?
(Моисеенко) — Ваших — ой, моих заблуждений, моих.— Чтобы иметь свои заблуждения, Вы должны уметь мыслить, а не быть копилкой. Как вы считаете — заблуждения эти Ваши? Знания Ваши или принесённые извне? Есть ли у Вас своё мнение, или Вы собиратель мнений?
(Моисеенко) — Да, я принимаю ваш упрёк, что да, действительно, я коплю и это чужие заблюжде… мнения, которые я коплю в себя.— Смысл накопления?
(Моисеенко) — Попытка выстроить логическую цепочку, как общую картину общего мира, что ли.— Стратегия — это определённое количество, переходящее в качество?
(Моисеенко) — Угу. Скажите, а вот та ситуация, которая сейчас у нас происходит, так называемая эпидемия, — вы можете что-нибудь про неё сказать?— Нет.
(Моисеенко) — Нет? Скажите, а что нужно сделать, чтобы вы выходили на связь, вот чтоб можно так с вами было общаться? Может, какой-то счёт давать или что-то ещё?— Счёт не является в данный момент надёжностью. Вы очень часто давали неверные счёты, не заканчивали их, или не могли вовремя остановиться, что было вредно для обоих сторон.
(Моисеенко) — Угу. Скажите, а как мне дальше взаимодействовать с Переводчиком, для того чтобы, скажем так, более качественно и он развивался и развивалось общество, в котором он находится?— Вы пока занимаетесь накопительством. Вы пробовали анализировать собранное Вами? Вы пробовали поковыряться в Вашей коллекции?
(Моисеенко) — Ну вообще пытаюсь. Просто у меня нет подсказчика, который бы подсказал, что с этим материалом делать.— Вы больше похожи на черновик, в который вносится всё, что кажется нужным.
(Моисеенко) — Угу. Ну а что бы вы посоветовали? Как с этим работать, с материалом? Что выкинуть, что… Как взаимодействовать с этим всем?— Давайте мы ещё и поживём за Вас.
(Моисеенко) — Ну, конечно, я понимаю ваш упрёк, что да, действительно… Но всё-таки что-то с этим материалом надо делать, то, что я, как вы говорите, записываю и не использую. Я принимаю этот ваш ответ. Да. Но у меня ощущение, что я что-то недопонял и я жду момента допониманий каких-то.— Мы просто выполняем Вашу просьбу, чтоб Вас поругали.
(Моисеенко) — А, вот так, да? Ну, может быть, всё-таки дадите совет. Как мне работать дальше с Переводчиком, чтобы… Ну, во-первых, всё-таки, как на вас выходить, чтобы вы выходили на связь чаще?— Нам было бы интереснее и Вам было бы полезнее, если бы Вы оставили накопительство и попробовали бы всё выбросить. Выбросить всё, не разбираясь, нужно это Вам или нет. И поверьте, в этом смысла будет больше, потому что всё, что вам нужно, вернётся вновь.
(Моисеенко) — Ага. А вот можно в дальнейшем с вами вести диалог в режиме «вопросы-ответы», если будут вопросы накоплены? И в каком ре…— Мы предпочитали бы беседу.
(Моисеенко) — Просто беседу, вот как сейчас, да?— Ну сейчас Вы всё-таки занимаетесь вопросами. Накопительством.
(Моисеенко) — Ага. Скажите, пожалуйста, а вот то, что я взаимодействую сейчас с Переводчиком, — как долго вообще продлится вот эта вся… взаимодействие с ним? Вообще предполагается. Лет сколько-то, может быть.— Вы хитрите. Задайте откровенный вопрос: как долго и как много я буду заниматься накоплением?
(Моисеенко) — Да, как долго я буду заниматься накоплением?— Не принимайте за пинок, не принимайте за обиду. Но Вы чаще похожи на толстые-толстые книги, содержащие… (длинная пауза)
(Моисеенко) — Угу, да. Что содержащую? (длинная пауза) Аллё! Я вас слушаю. (пауза) Всё-таки хотелось бы услышать, как чаще выходить на вас для бесед. Что нужно сделать? Какое-то, может быть, кодовое слово назвать, чтобы вы начали общаться. (длинная пауза) Как вот понять, как попросить вас, чтобы вы выходили на связь именно? (длинная пауза) Я вас внимательно слушаю. Аллё. (Срыв.)
(Мабу) — А у меня раньше угольки отбирали. А я хитрый, я ещё горяченькие собирал.(Моисеенко) — О, привет, Мабу! Давно тебя не слышал. Как ты жив, здоров?(Мабу) — Я жив. Я здоров.(Моисеенко) — Как у тебя дела? Рассказывай, что новенького?(Мабу) — А новенький, это откуда?(Моисеенко) — А, откуда? А ты сейчас в каком времени живёшь, ты знаешь?(Мабу) — Хе, сколько у меня жён. Ты это хочешь спросить?(Моисеенко) — В каком врем… А, сколько у тебя жён? Да. (длинная пауза) Слушай, а мы же вроде бы с тобой… у тебя прощения просили. Мы же тебя за маленького считали. Разве не так? Глупеньким. Вроде ты с нами стал общаться по серьёзному.(Мабу) — Это ещё не скоро будет.(Моисеенко) — Не скоро?(Мабу) — Не, не скоро.(Моисеенко) — Подожди, мы с тобой общались несколько лет назад и попросили у тебя прощения: что мы считали тебя за глупого и маленького несмышлёныша, — так сказать, за всех спрашивающих попросили, — и ты поменялся, и стал нам умными речами отвечать. Ты помнишь это?(Мабу) — Нет, это будет!(Моисеенко) — Будет?(Мабу) — Будет.(Моисеенко) — А когда будет?(Мабу) — Запутался?(Моисеенко) — Ну я запутался, наверно. Или тут что-то запуталось.(Мабу) — И всё-таки спросишь, сколько у меня жён? Или не будешь спрашивать?(Моисеенко) — Ну хорошо, ну скажи, сколько у тебя жён?(Мабу) — А-а, хитренький какой! А не скажу.(Моисеенко) — Слушай, а ты расскажи, что ты там давал попить, чтобы зубы не болели, Переводчику?(Мабу) — Кому?(Моисеенко) — Ты давал попить Переводчику во сне, чтобы у него зубы не болели — человеку, которому зубы не болели. Что ты давал попить? Что за лекарство?(Мабу) — Я многим воду даю попить. У меня есть жёны, у меня есть дети. Я их кормлю, пою. А когда монахи ругаются, я их защищаю.(Моисеенко) — Слушай, а как ты можешь перемещаться в другие миры и подсматривать, как живут другие? Ты вообще это понимаешь?(Мабу) — Я не подсматриваю. Я честно прихожу и честно смотрю. А если мне понравилось, я ещё привожу жён, чтобы они тоже видели.(Моисеенко) — Я слышал, что это вообще удивительный факт. Как ты вообще жён можешь затаскивать и смотреть то, что видишь ты? Вот я не пойму, как ты это можешь?(Мабу) — Берёшь за руку и ведёшь.(Моисеенко) — Хм. А ты вот видишь, например, меня сейчас каким-нибудь образом?(Мабу) — Нет. Если только нарисовать.(Моисеенко) — Ну нарисуй меня. Что? Какой образ получается?(Мабу) — Волосатый.(Моисеенко) — Волосатый? А где у меня волосы? На всём теле, или в определённых частях больше, а в определённых меньше?(Мабу) — Чего?(Моисеенко) — Волосы, говорю, где больше растут? (длинная пауза) Ну что, нарисовал? (длинная пауза) Что там получилось-то? Надеюсь, не очень страшный. (длинная пауза) Аллё, ну рассказывай! Что там у тебя новенького? Что молчишь? (длинная пауза) Ну расскажите, всё-таки вы не договорили. Как можно выходить на общение с вами? Какое-нибудь кодовое слово, может, называть. Расскажите, пожалуйста. Как сделать так, чтобы с вами общаться напрямую? (пауза) Я понимаю, что вы говорите о накопительстве, но всё-таки я постараюсь, может быть, это как-то в другом русле перевести — не накопительством, а в режиме беседы. Но хотя бы понять, как вот… что сделать, чтобы вы вышли на связь? Подморгнуть, что ли, как-то хитро вам. (длинная пауза) Я слушаю. Говорите!— Почему верите нам, а не верите себе? Почему Вы ищите извне, но не в себе?
(Моисеенко) — Ну я согласен, что вот такая ситуация сейчас. Ну какой-то я тугодум, видите вот. Ну я верю чаще себе. Сейчас стал чаще верить, скажем. Но… Я, видите, в таком работаю амплуа, что я помогаю Переводчику доносить информацию в мир наш. И поэтому я, немножко, так скажем… Ну вы понимаете, да? — чем я занимаюсь. (длинная пауза) Вот. Поэтому как-то вот…— Объясните, объясните, чем вы занимаетесь?
(Моисеенко) — Ну вот я… Вот вы то, что через Переводчика вы вещали, я помогаю людям выносить это на информационное пространство, в котором люди это слышат. И они что-то находят в этом, что-то понимают, каким-то образом улучшаются жизни ихние, насколько я понимаю по отзывам.— Вы считаете, что вы занимаетесь накоплением и помогаете накапливать другим, — это и есть помощь? Или это всё-таки иллюзия движения?
(Моисеенко) — Ну ощущение, что это помощь. Но, с другой стороны, можно действительно подумать, что это иллюзия движения. (длинная пауза) А вы считаете, что это иллюзия движения?— Мы считаем это движением. Любое ваше движение чаще проявляется иллюзиями, нереальностью. Нет, мир реален — вы не ощущаете реальность. Вы создаёте картинки, вы желаете видеть то, что хотите вы. Вы — сито. То самое сито, о котором часто вам говорили. И вы боитесь растерять. И вы напихиваете в это сито, как можно больше. И если начинает что-то вываливаться, вы это рукой придерживаете, чтобы осталось. И тогда теряется смысл сита. Всё накапливаете, набиваете. И с этим тяжёлым грузом знаний пытаетесь куда-то пройти. В игольное ушко, с огромным рюкзаком позади себя.
(Моисеенко) — А у меня сейчас действительно большой рюкзак, или всё-таки я посбрасывал немножко уже?— Что вы сбрасывали последний раз?
(Моисеенко) — Ну я стараюсь работать с негативизмами и меньше обижаться, так скажем, на обстоятельства окружающего в мире. Больше принимать всё как есть.— В данном случае мы говорим об информации.
(Моисеенко) — Да.— Мы не говорили о чувствах. Ибо информация чаще руководит вашими чувствами. А должно быть наоборот.
(Моисеенко) — Информация руководит моими чувствами. Да, действительно. А вот то, что я немножко сейчас такой не очень чувствительный, мне вот это нравится состояние, мне кажется, помогает жить. Это вообще правильно, или лучше быть вот таким чувствительным, эмоциональным, прям реагировать на всё очень эмоционально?— У Вас большой рюкзак, который мешает Вам оглядеться.
(Моисеенко) — Ну вот вы видите, я так понял, рюкзак это, да? Ну вот, что бы вы посоветовали выкинуть из него?— Всё.
(Моисеенко) — Ну как всё? Вот что, например?— Всё, и рюкзак тоже.
(Моисеенко) — Ой, и даже рюкзак? Ну т. е. с чистого листа начать, выкинуть всё. А как я могу выкинуть? Я тогда, получается… А не потеряю ли я смысл бытия, если я всё выкину?— Разве мы говорили о смысле бытия? А вы попробуйте найти в своём рюкзаке смысл бытия. Там много лишних вещей. А смысл? Где он там запрятан? Где он там заглушён? И сколько вариантов, сколько вещей, которые вы можете <…> смысл бытия. И есть ли понятие «смысл бытия»? Смысл бытия — это всего лишь только материальное. Одна из уловок «духовных менеджментов», и не больше. Неужели вы думаете, что душа ваша переживает за смысл бытия? Может, всё-таки тело ваше переживает за смысл, сознание в данном теле и данное сознание? И вопросы задаёте вы, сознанием ли, душой ли? Ну пусть, пусть будут любые вопросы. Всегда найдётся ответ, всегда найдётся тот, кто вам ответит верно или неверно. Вы в этом сильно-то разбираться не будете — вы будете смотреть на нужность, на ценность. В вашем понятии, ценность ответа.
(Моисеенко) — Угу. Скажите, а может быть, мне стоит прекратить заниматься тем, что я с Переводчика информацию доношу в информационный мир нашего мира? И просто удалить все страницы, все аккаунты, и перестать этим заниматься? Это будет сбрасыванием ненужного с рюкзака, или не сбрасыванием?— Нет. Разве об этом сбрасывании мы говорили? Ну давайте скажем по-другому. Остановитесь и попробуйте прочитать хотя бы несколько страничек вами накопленного. Не просто прочитать, а попробовать понять. Не просто цитировать, а попробовать прожить, увидеть, услышать, почувствовать вкус сказанного, почувствовать смысл каждой буквы каждого слова. И тогда увидите, что некоторые буквы стоят не на своих местах. Некоторые слова выпячиваются и где-то в них спрятан мусор. Маленький, большой — сейчас это не имеет значения. Главное — увидеть смысл, идею этого предложения, и что думал в это время пишущий. И что думали вы, когда подобрали это предложение.
(Моисеенко) — Угу. Скажите, а правильно я понимаю, что вот то, что мы сейчас с вами общаемся, это как бы ваша возможность влезть в нашу ветку реальности из так называемой более высокой, более качественной ветви в более низкую ветку, для того чтобы его откорректировать в более качественном русле? Правильно я логическую цепочку разложил?— Нет. Вы пытаетесь всё изложить сложным языком. Будьте проще! Вы запутываете самого себя.
(Моисеенко) — Угу. Ну то, что вы выходите в наш мир для общения, — у вас же есть какая-то цель? Вы себя таким образом трансформируете, изменяя нас? Я правильно понял?— Примерно.
(Моисеенко) — Угу.— Вы — наша история и наше будущее. Мы говорили вам о нелинейности времён.
(Моисеенко) — Подождите, а как, мы — это ваше будущее? (пауза) А! По-моему, понял я. Т. е. мы…— Что поняли? Так, далее.
(Моисеенко) — Мы будем вами, спустя какое-то количество прожитого времени. Мы будем на вашем месте, и потом будем заниматься тем же самым, чем занимаетесь вы, корректируя свою ветку, чтобы улучшить самого себя в будущем.— Мы бы не говорили так. Мы бы говорили по-другому. Мы бы сказали так: что вы пытаетесь прожить иной жизнью, вы пытаетесь осуществить свои мечты. Давайте скажем так. И груз, который вы несёте с собой, чаще мешает вам. Неужели вы думаете, что все ваши знания будут необходимы там? Поймите, вы приходите в миры иные — там другие знания, там другие правила. И вас не поймут, вы будете иностранцем там. Вы будете говорить, что у меня свои законы, у меня свои знания, но они будут недействительны в том мире. И вам придётся учиться. Переучиваться. Потому говорим вам, что учиться легче, чем переучиваться.
(Моисеенко) — Угу. Скажите, вот такой вопрос. Вот смотрите, мы сейчас живём в этом мире: дом, работа, сон, работа, дом. Вот эта вот вся суета мирская, — вот, что мы в результате этого всего накапливаем? Для чего эти повторения ежедневные, как белка в колесе, одно и то же? Что мы накопим в итоге?— Об этом же спрашиваем и вас. Зачем вы копите?
(Моисеенко) — А зачем циклы вот эти все постоянно: сон, работа, сон, работа, дом — вот это всё повторяющееся? Каждый день я просыпаюсь, и мне кажется, что я делаю одно и то же. Зачем это нужно? Что я, благодаря этому, получаю, накопив вот это на Земле? На Земле, какой опыт я получаю?— Опыт — видеть во всём прекрасное. Вы просыпаетесь, и уже недовольны. Вы идёте домой, и уже недовольны. Идёте на работу, вы опять недовольны. Вы ложитесь спать, вы снова недовольны. Вы ведёте диалоги, и снова недовольны. Вы всегда недовольны. Вы всё время что-то хотите. И поэтому даже не знаете, что вы хотите. Вы ищете смысл, смысл бытия — как звучит красиво. И в чём смысл бытия? Хотя бы примерно представьте, в чём смысл ваш? К родным не ходить домой, или не ходить на работу? Или чтобы жёны вас любили просто так, и дети вас любили просто так? Чтоб любовь вам сваливалась на голову, чтоб у вас не было забот. В этом смысл бытия? (пауза) Вот носите, хорошо, не сбрасывайте, тащите свой рюкзак куда хотите! Забивайте его, чем хотите! Но просто попробуйте спросить самого себя: что вы видите в смысле бытия? Как вы представляете?
(Моисеенко) — Я?— Не спешите! Нельзя найти ответ на него так быстро. И чем быстрее вы его находите, тем дальше вы от истины.
(Моисеенко) — Угу.— Ответьте себе — не нам! Мы тоже искали, мы тоже шли этими дорогами, мы тоже просыпались и были недовольны, ложились спать — были недовольны. Мы ничем не лучше вас были. Да и остались. Только назывались по-другому, назывались по-иному. Мы тоже ищем смысл. Поверьте! А то, что у нас нет материи — это не значит, что мы не отягощены. Самое страшное, самое тяжёлое вещество на свете, это то вещество, которое создаётся, ткётся нашим Эго.
(Моисеенко) — Угу.— Тяжелее этого вещества нет.
(Моисеенко) — Угу. Ну всё-таки хотелось бы понять. Ну вы вот вмешиваетесь в нашу ветку реальности, да? Ведь для чего-то это вы делаете? Вы же как бы чувствуете, что что-то требует исправления в нас. Вот что вы пытаетесь исправить в нас?— Ничто. Здесь вы не правы, мы не вмешиваемся. И даже не корректируем. Вы, вы делаете всё, вы. Мы лишь только создаём соответствующие колебания, соответствующие вибрации, и не больше. И всё. Это реакции ваши, ваши реакции, личные реакции. И мы не являемся этими причинами, мы находимся вне ваших миров. И потому мы не можем никак влиять на вас, ни косвенно, ни тем более прямыми путями. И мы можем создавать энергии, точнее вибрации энергий, на которые вы будете откликаться. Как вы думаете, влияет ли на вас картина, или книга, или какое-то любое художественное произведение?
(Моисеенко) — Да.— Влияет. Каким путём влияет на вас? Физически?
(Моисеенко) — Эмоции, эмоции.— Эмоции. Всего лишь только эмоции?
(Моисеенко) — Ага.— И никаких логик, никаких тонких материй, а только эмоции?
(Моисеенко) — Ну ощущение же, что мы собираем в этом мире эмоции, и мы как бы постоянно этим занимаемся, сбором эмоциональных откликов.— Ну, здесь вы правы. Если вы считаете, что всё есть эмоции, то мы вынуждены признать, что вы здесь правы, и мы ошибаемся. Как вы думаете, корень эмоции — фильм, художественное произведение, — это есть корень эмоции? Почему же вы тогда одну и ту же книгу вы можете прочитать в зависимости от настроения? Эмоция, да? В зависимости от эмоции меняется содержимое книги, меняется содержимое любого произведения. И даже на близких людей вы смотрите по-иному: то они вам близки, то далеки.
(Моисеенко) — Ну в моём понимании, внутри эмоции человек сопоставляет себя с окружающим… (Обрыв.)(Моисеенко) — Аллё!(Харитонов) — Аллё, Миш!(Моисеенко) — Да. Через час ровно сорвался звонок.(Харитонов) — А я не знаю, кто это. У меня нет ощущения знакомого.(Моисеенко) — А, это Михаил. Можно с Вами дальше продолжить?(Харитонов) — Да нет! Я не про тебя, Миш! Я имею в виду, кто вот сейчас разговаривали, я не узнаю их.(Моисеенко) — Ну с ними разговаривал очень интересно, задавал вопросы, а они мне отвечали очень интересно. Тут вот дурацкая связь: раз в час обрыв идёт. Ровно час, прикинь, и обрыв.(Харитонов) — А ну понял. Нет — час?(Моисеенко) — Да, мы час общались с тобой.(Харитонов) — Понятно. Для меня это где-то минут десять, не больше. Ну пятнадцать, пускай.(Моисеенко) — Ну, может быть, 10-15 мы говорили, а потом просто я задал вопросы по поводу этого… разное, и они вышли на связь, и мы с ним общались. Сначала они длинную речь толкали, минут на пять. После чего, я начал… спросил: «Можно вас спросить?» Они начали отвечать на мои вопросы. Мы стали общаться с ними. Очень интересно. Они меня упрекали, что я раздутая книга, использую знания, надо выкинуть весь рюкзак, забитый у меня, начать с чистого листа, и всё такое.(Харитонов) — Странно. Я помню другое.(Моисеенко) — А что ты помнишь, расскажи?(Харитонов) — Я помню, ты расспрашивал про поляну, мол, почему она тебе поляна постоянно снится. И ты приходишь на эту поляну, и про мужчину и про женщину ты спрашивал. А я тебе про них рассказывал. Потом я рассказывал, что иногда я приводил друзей. Но это было очень редко. И некоторых друзей как бы мужчина и женщина не замечали, как бы не существует. Вот. А хотя я их как бы вижу, да? А некоторых, наоборот, я не вижу, а они меня… «Ну почему ж ты не видишь? Вот он рядом с тобой». Вот это я помню хорошо.(Моисеенко) — Слушай, и Мабу вмешался. Я с ним пообщался.(Харитонов) — Да, Мабу я помню.(Моисеенко) — Я ему говорю: «Как ты можешь жену приводить в другие миры?» «Вот так, — говорит, — и могу».(Харитонов) — Нет, этого я не помню…(Моисеенко) — А я ему говорю: «А как я выгляжу?» Я не могу, говорит, сказать, как ты выглядишь — я могу тебя нарисовать. Ну нарисуй, говорю.(Харитонов) — А, подожди, это я помню. Я даже рисунок помню.(Моисеенко) — Он говорит, что ты волосатый, — мне говорит.(Харитонов) — Волосатый?(Моисеенко) — А я ему говорю: «В каком месте больше волос?» И дальше связь прервалась. Т. е. они вышли на связь и начали говорить уже.(Харитонов) — Волосатый… Нет! Какой волосатый? Нет, ну вот он нарисовал три волосика каких-то нарисовал там, ещё… Я не думаю, что это называется волосатостью. Он тебя нарисовал с большой ручкой. Такая ручка, причём чернильная ручка. И вот ты стоишь с этой ручкой, а от неё капают чернила, и они уже такие, знаешь, уже по щиколотку тебе эти чернила. Как бы вот это вот. Вот это я помню. Я прям картинку запомнил.(Моисеенко) — Угу.(Харитонов) — Вот. Потом краски чёрные. Да, чёрные, потому что чернила чёрные. Вот. И… А, Мабу ещё оправдывается, что, мол, у меня только чёрные и белые, говорит. А, чёрные и… как же он сказал… Не пустые, а как же он… Как-то он сказал вот это вот. Он мелом не рисует, но там тоже есть рисунок, но… Как-то он называл его. Не воздушный, что ли. Нереальный. Блин, забыл это слово. Ну ты, может, помнишь. Или там записи прослушаешь.— Ага. Слушай, а что… Ты помнишь на счёт того, что ты два телефона синих в руке держал? Ты что-то говорил.
(Харитонов) — Да, я помню.(Моисеенко) — Что за два телефона?(Харитонов) — Два телефона и четыре руки. Я это помню, да, я запомнил.(Моисеенко) — И потом объяснение, что синий телефон, потому что я синим цветом разговаривал.(Харитонов) — Нет. Не это я помню. Я не так. Я помню, что меня как бы двое, как бы двое. Вот. И просто, как бы вот сейчас вот… двое встретились, и друг другу помогают, чтоб была какая-то связь. Вот. А чтоб была связь, у каждого должен быть телефон. А так как это… телефон всё-таки такой, типа материальный, физический… вот, то он должен соответствовать синему цвету, потому что он… синий цвет — это цвет, как говорится, материи, цвет математики. Вот. Вот это вот. И тут же ты стал спрашивать про это… А почему двое? А я стал говорить, что мне очень часто двоится, у меня такое… Вот стоишь, и очень часто раздвоение, порой приходится напрягаться, чтобы было только одно. Вот. И причём второе… Вот, допустим, машина едет, да? — впереди, получается, едут две машины, что они не просто раздвоились, хотя похожие… Блин, что же так холодно? (кашляет) а номера ещё… как-то вот они чуть-чуть, но различаться могут: то ли на букву, то ли на это как бы… А ты говоришь: «Ну это понятно, понятно». Вот. И говоришь, что вот Орис описывал случай, когда встречаются двойники с параллельных этих миров. Ты начал говорить про эти вещи. Вот.(Моисеенко) — Угу.(Харитонов) — А потому что-то они вмешались. Но я не знаю, кто это. Ну нет у меня ощущения, что это как знакомые. Вот правда не знаю. А они как бы вмешались, и сказали, что для того чтобы две параллели встретились, нужно или определённые события, которые довольно-то сложно воссоздать, или большие энергии, которые <…> как бы не можем контролировать. И поэтому там происходит виртуальность. Создаётся виртуальный помощник, которого мозг принимает за настоящего. Вот. А что интересно, только виртуальный помощник, чтобы он не ощущал свою виртуальность. Он считает, что он главный, а другой является виртуальным. Т. е. хе… Ну понял.(Моисеенко) — Всё наоборот. А тот наоборот считает, тот главный, а тот виртуальный, наоборот.(Харитонов) — Ну ты практически повторил те же самые слова. Да.(Моисеенко) — Слушай, я всё пытался у них допытаться, какое-нибудь кодовое слово назвать, или какой-нибудь пароль или счёт, для того чтобы они выходили на связь, когда мы с тобой общаемся, и если есть вопросы к ним. Но они там мне и не ответили. Они ответили, что там счёт нужен был для того-то того-то, начали рассказывать. Но так и не сказали, какое кодовое слово я должен назвать, или какой-то намёк провернуть, сделать, сказать что-то, намекнуть им, чтоб они вышли на связь в момент общения с тобой.(Харитонов) — Ну про счёт я помню, да.(Моисеенко) — Вот ты понял? Что за «кнопку» нужно нажать, какую, чтоб они вышли?— Нет, я про кнопку не помню, чтоб говорили.
(Моисеенко) — Это я уже, это я.(Харитонов) — Они говорили про счёт, что… ну счёт… как бы они не доверяют счёту, потому что мы делаем много ошибок с этими счетами. Вот. И они даже раньше как бы отрицали, вроде не хотели. (пауза) Блин, ну видишь, получается, раньше, а я никак не узнаю или просто не знаю что. Что, мол, это… Они говорили об ограничении не менее трёх и не более семи. А сейчас они согласны работать и за… даже, как говорится, всего двое, считая Переводчика. Вот. А ты их спрашиваешь: «Что, так плохо, что даже на это не согласны?» Они говорят: «Нет, просто меньше ошибок».(Моисеенко) — Угу. Понятно.(Харитонов) — Вот допускается тогда меньше ошибок. Вот. А про счёт, они говорили про… кода. Подожди, они не кода сказали… как-то они применили слово… Ну, короче говоря, как говорится, цифры более близки… точнее звучание цифр, более универсально, более близко к естественным вибрациям.(Моисеенко) — Звучание цифр?(Харитонов) — Звучание цифр. Звучание цифр. Именно звучание.(Моисеенко) — А-а, вот как! Получается, когда мы проговариваем эти все цифры, вот это сочетание букв более вибрационно сглажено с пространством.(Харитонов) — Да-да. Да, она более… как же они сказали…(Моисеенко) — Как бы ты приходишь в себя, когда называешь их.(Харитонов) — Не, имелось в виду, что они легко повторяемы… Ну, короче, я… Они как бы… не повторяемы, а как они… Ну в смысле, ладно. В принципе, мы будем говорить своими словами. Как-то по-другому они сказали: что это определённые вибрации, которые более часто… т. е. имеют большее… Блин, как же они сказали… Ну в общем имеют они такое вот…(Моисеенко) — Я понял. Короче, можно вместо молитв просто цифры говорить, и ходить, и будет тот же самый эффект для успокоения. (пауза)(Харитонов) — Для успокоения? А причём тут успокоение? Нет. Просто ты про числа спрашивал, они просто отвечали. Значения чисел ты ещё спрашивал…(Моисеенко) — Ага. Так, Ген, скажи, а вот то, что… Ты помнишь, я спрашивал по поводу того, что я как раз тут, — а что мне делать, чтобы сбросить лишний груз там? Как мне использовать знания полученные? (пауза)(Харитонов) — Так, подожди, сейчас я вспомню. Что-то было. Что-то было.(Моисеенко) — Ну они говорят: «Что мы должны, подсказывать вам, что ли? Вашу жизнь проживать, что ли?»(Харитонов) — А, подожди, сейчас я вспомню.(Моисеенко) — А как ты вообще вспоминаешь? Я никак не могу понять.(Харитонов) — Ну как, что было вживую, как же я не могу вспоминать? Ты же как-то вспоминаешь, так и я сейчас вспоминаю.(Моисеенко) — А-а, просто интересно.(Харитонов) — Ну а сам-то механизм у нас с тобой одинаковый. Ну это было вот, только было. Единственное, что я пытаюсь как можно ближе к оригиналу, поэтому я слова… Я ж не могу так складно, вроде как они говорят. Вот в этом у меня проблема с этим.(Моисеенко) — Ну да, я пытался у них спросить, а они меня упрекали, что ты книга, что ты там это самое… у тебя багаж, нужно сбросить рюкзак, потому что у тебя… ну, в общем, рюкзак нужно сбросить вообще весь. И сам рюкзак выбросить даже они мне предложили.(Харитонов) — Ну я не знаю, о каком рюкзаке ты говоришь.(Моисеенко) — Ну, наверно, с той фигнёй, которую я себе в голову напихал, они имели в виду.(Харитонов) — Не знаю. Это я не знаю. Потому что я… Тебя я так понял, что ты как бы проверял их, что ли. Ты стал что-то спрашивать про… какой <…> меняется на эти… параллели… как-то что-то такое ты спросил там.(Моисеенко) — Угу.(Харитонов) — Вот. И я почему-то сразу такую увидел картину, что я лежу где-то в гостинице… А-а! Всё, я понял, что это такое! Это ты уже спрашивал. Наверно, когда был, ты приезжал в Волгоград, наверно.(Моисеенко) — Да.(Харитонов) — Спрашивал. Вот. А здесь ты как бы… Ну я почему-то вспомнил, и думаю, он же это самое… типа, проверяет на… эти, на знания, что ли, какие-то проверяет, или компетентность. Вот. И они там тебе целый монолог напрочитали, что не зависит метаболизм от… Внутренний метаболизм — вот, я вспомнил. Они сказали, внутренний метаболизм — он не влияет, никак не влияет на изменение тех реальностей. Вот. И привели пример… каких-то каменных инопланетян каких-то привели в пример, что вот… я не знаю даже… случай такой. Потому что они привели пример, таких вот каменных инопланетян, которых люди приняли за статуи, а оказалось, что это просто вот <…> метаболизм. Но, честно говоря, совместное с… как же это… (выдыхает) Сейчас я. Совместное такое вот. Получается, что если человек, у него больше метаболизма, то все изменения событий, все расстояния будут меняться относительно его. И мир… реакции этого каменного человека… т. е. изменение <…> с тобой будут происходить с соответствующей скоростью, которую человек сейчас производит, изменение. А ответная реакция его, этого каменного гостя, то будет только после уже… Т. е. у него произойдёт изменение, но об этом он узнает гораздо позже. Вот. А они: вы поняли намёк, что и вы так же, ваши понятия тонких и толстых миров, мол, это и есть вот это вот ваша реакция…(Моисеенко) — Угу.(Харитонов) — … и которым пытаются объяснить числами. Вот 48, 49… что-то вот они, я помню, такое какое-то вот. Вот. Он пытается изменить. Вот. Хотя практическое понятие… Как же сказать, сейчас. Сейчас скажу. Ну пусть. Ну, в принципе, ты сам должен помнить эту запись. Ну я попробую повторить. Вот интересно, что, как говорится, что на кассете у тебя записано, и много ли я вру.(Моисеенко) — Угу.(Харитонов) — Как говорится, перевираю. Вот. И если мы находимся внутри этой системы, то мы не можем преодолеть скорости, максимальные скорости этой системы. А если система обладает околосветовыми скоростями, то мы не можем создать прибор, который… находясь внутри системы, а мы будем использовать все элементы этой системы. А, соответственно, мы никогда не можем создать прибор, который превысит эту скорость света. Вот. Вот так вот, да.(Моисеенко) — Угу.(Харитонов) — Но мы, ибо это уже доказано физически, что сист… Они сказали про какие-то поля, что это изменение полей… а происходит множество полей с большей скоростью, чем световая. Потому что световая, это всё-таки материальная основа. Вот. Пусть это будет… т. е. это, в данном случае, фотон является материей, частицей, и поэтому он как бы ограничен этими скоростями. А поля, более тонкие поля, яркость этих полей, могут превышать скорости этих материальных скоростей, потому что они более тонкие. Что-то такое вот. И причём это доказано нашими учёными, ну, в смысле, вот этими нашими учёными уже прям доказано, это не является какой-то фантастикой. И они назвали это… А, ещё с квантовой механикой что-то там…(Моисеенко) — Слушай, а ты помнишь, я спрашивал у них по поводу того, что вот они в наш мир пришли и с нами общаются. Я их спросил, что они фактически, изменяя нас, они изменяют себя. И они согласились.(Харитонов) — Да, я помню, да. Но они сказали, что нет, это неправильно. Они не могут никак влиять на наш мир, потому что они… Они создают только как-то… Давай по-своему скажу, да и всё, как я понимаю…(Моисеенко) — Да.(Харитонов) — …а не как они сказали? Ладно? Пойдёт так?(Моисеенко) — Да, пойдёт.(Харитонов) — Вот. Подумаешь, будет два рассказа, ихний и мой. Делай, что хочешь. Вот. Они находятся вне нашей системы, скажем так, и даже не в параллельных мирах, потому что параллельный мир — это тоже материальное. Они находятся вне. Если понимать нашу вселенную, за какой-то, скажем так, за пузырь, а множество вселенных принимать за множество пузырей, которые имеют тонкие плёнки, соединяясь между собой тонкими плёнками — и вот на границе этих вот плёнок происходит обмен информации этими вселенными, и они же проявляют защитную функцию. Потому что в других вселенных могут быть совершенно иные законы. Вот. Но всё равно они будут иметь общее. Потому что общее нача… потому что, как говорится, большой взрыв имеет общее начало. Вот. Т. е. они все родились от одного маленького взрыва, как говорится. А взрыв, как они объясняли, что… что взрыв… и они приводили в пример, что вот человек растёт, душа растёт-растёт, и вот ей уже мало этой вселенной, как говорится, и она уже не делает выбор в этой вселенной выбирать какие тела, а просто становится самой вселенной, как говорится. И не той вселенной, в которой она жила, иначе она будет рабовладельцем, а она просто создаёт новую вселенную. Т. е. происходит вот этот взрыв, как говорится. Это пузырь. Что такое пузырь — это большой… такой переход, энергетический переход изменений энергий на другие энергии, и поэтому выделяется очень большая мощность такая. Энергетическая мощность, которая влияет и как на вселенную, которую она покидает, Душа, и соответственно, на ту вселенную, которую она создала. Вот.(Моисеенко) — Угу.(Харитонов) — Т. е. как бы вот эта вселенная и есть какое-то единое такое понятие души, как говорится. А первоначальные элементы, те же Предохранители… А, ну это же было, они же говорили, сами Предохранители в сеансах говорили, как бы повторяю их слова, что это уже вторичное, как говорится. И поэтому для вот этого вот Душа, первопричина, мы можем принимать её за Бога. Т. е. первопричина, в данном случае, Бог, это вот эта вот вселенная. Вот. Т. е. часть вселенной. Вот это и есть как бы Бог, который содержит в себе всё и вся. И, соответственно, эта Душа имеет своё Эго, имеет своё как бы самоосознание. Что интересно, не сознание, а самоосознание. Потому что сознание — это тоже материальное, короче говоря. Она меняется. Вот стал ты собакой, у тебя сознание изменилось. Стал ты этим… А самоосознание — это вот… как бы вот… Подожди. А, ну они вот сейчас же говорили, да?(Моисеенко) — Да.(Харитонов) — Самоосознание — это частичное признание иерархии. О, я даже всп… Скорее вот так, по-моему, сказали: Самосознание — частичное признание иерархии. Вот.(Моисеенко) — Угу.(Харитонов) — И получается, как бы вселенная обладает самоосознанием.(Моисеенко) — Да.(Харитонов) — Получается, первые, вот эти первые, первые элементы — они, соответственно, элементы очень лёгкие. Вот. Потому они, грубо говоря, первоатомы. Они очень лёгкие, они, как говорится… Вот. Они создают понятие такого эфира. Вот этот эфир, огромный такой вот, заполняющий всё и вся эфир, они и нет там в то же время, и в то же время он как бы существует. И этот эфир начинает всё время отягощаться. Происходит такое отягощение, постоянное отягощение, отягощение. И в итоге, получается, вся эволюция в этой вселенной, это отягощение. Т. е. если мы пятая раса, то шестая раса будет ещё тяжелее нас, в прямом смысле. В прямом физическом материальном смысле, она будет ещё тяжелее. Происходит такое вот отягощение. Т. е. рождается… т. е. меняется таблица Менде… появляются новые элементы таблицы Менделеева, скажем так. Т. е. сперва было соединилось два атома, потом три. Получается, получился азот, водород, озон там, потом дальше, дальше, дальше. И уже пошли такие, урановые пошли все, более тяжёлые такие. Вот. Т. е. здесь происходит такое отягощение. Вот. И совершенно неправильно считать, что… нельзя связывать духовность и, как говорится, отягощение. Т. е. понятие… А, ну вот понятие толстого, тонкого мира, как говорится… А, я вот что вспомнил, но я не знаю, правда это было или нет…(Моисеенко) — Угу.(Харитонов) — Короче говоря, это они, наверно, так пошутили, что ли, вначале, что они не признают нашу меру толщины, там, и тонкости миров, но они не против похудения. Естественного похудения. Не взрывного какого-то там, вот, а есте… они не против естественного похудения. Это вот такой…(Моисеенко) — Да-да, я помню, помню. Они длинный, такой рассказ у них был, наверно, по мотивам того, что ты… Они понимают через наш мир, что-то воспринимают, и они должны были что-то довнести. И вот они что-то рассказывали, рассказывали, пока я их не спросил: можно ли вас спросить? И дальше начал с ними разговаривать. Ген, а ты помнишь, когда я у них спрашивал по поводу того, что… Вот они меня начали упрекать, что я — багаж, у меня рюкзак, который надо сбросить, и сам рюкзак выкинуть. Что они имели в виду под тем багажом, который мне надо сбросить. Хотя бы какие-то элементы, можешь назвать?(Харитонов) — Нет, я вообще про рюкзак, я не знаю, про какой ты рюкзак говоришь.(Моисеенко) — Ну я про себя спрашивал, а они меня… Я их спросил: можете меня поругать? Ну они начали рассказывать, что я ношу рюкзак, ну, в смысле, что багаж всякой ерунды, который у меня в голове, и который давно пора сбросить, и сам рюкзак выбросить. Т. е. не только то, что в рюкзаке, а сам рюкзак ещё, чтоб больше я ничего не набирал в него.(Харитонов) — Подожди, я помню, но я помню это картинкой. Ты идёшь…(Моисеенко) — Картинку можешь вспомнить?(Харитонов) — Да-да. Ну да, конечно помню. Я помню, что… Получается, ты, да? Ну да, наверно, ты. Похож, во всяком случае. Вот. Нет, не так. Точно, точно ты, только нарисованный Мабу с тремя волосинками.(Моисеенко) — Угу.(Харитонов) — У тебя три волосинки там наверху, значит. Вот. И вот ты идёшь такой, ну, хорошо нарисовано, надо сказать. Идёшь, а у тебя в руках какой-то типа… это, как его… школьный ранец.(Моисеенко) — Угу.(Харитонов) — Школьный ранец. Вот. Да, школьный ранец. И вот ты идёшь, а очень такая яркая улица, и, похоже, такое утро, потому что ещё темно и видно, что Солнце как бы встаёт, именно утро. Вот. И как бы кругом магазины, они уже открыты. А магазины почему-то все такие, книжные магазины. Ты тоже заходишь в магазин, и тебе кто-то подарит, или сам что-то купишь. Ты покупаешь какие-то книги. Вот. Ну, или покупаешь, или тебе подарили книги. А, даже на лавке лежит книга, ты подходишь: «О, интересная книжка лежит!» Полистал, и раз, себе её в рюкзак положил. И ты складываешь не в рюкзак, а в ранец. Ты сказал слово «рюкзак», теперь буду его говорить. Ранец. Именно ранец. Вот. Такой, знаешь, одевается.(Моисеенко) — Да-да-да-да.(Харитонов) — Вот ранец. А на нём нарисована морда… блин, не знаю, кто там нарисован. Мордочка такая. Почему-то я подумал, что это Мабу там нарисован. Да нет, вроде бы. Блин, ну нарисован в стиле Мабу, как Мабу рисует, вообще-то, мордочка. Такая, как говорится, чёрно-белая, скажем так. Мордочка такая. Вот. Ну ладно. Вот. И это вот ты складываешь в этот ранец, а я ещё думаю: блин, ранец прикольный какой. Сколько ты туда пихаешь, а тебе всё лезет и лезет туда, а ранец и не растёт. Вот. А потом вдруг я замечаю, что ранец не растёт, а растёт эта мордочка, нарисованная морда растёт. И она уже начинает не помещаться тебе в этот, как… ну, на ранце. Она у тебя уже не помещается эта мордочка. Она уже такая, знаешь, выпячиваться начинает. Вот. И ты заходишь в какой-то магазин… У меня название… Там много «и». В названии там много «и», я помню. (Иисиидиология) Вот. И ты заходишь в магазин… Постой! Пытаешься зайти в магазин, ты-то проходишь, и ранец как бы твой проходит, а вот эта морда не проходит, застревает в дверях. И ты как бы ворочишься, ворочишься. А тебе говорят: «Молодой человек, не беспокойтесь! Я сейчас к Вам подойду!» И всё, и на этом как бы картинка кончается.(Моисеенко) — Ага. Да, я всё понял, что это всё про меня, очень похоже: что я всё знания впитываю, и, получается, надо сбросить. Они мне посоветовали сбросить, что я тогда всё пойму, нечто больше после сбрасывания.(Харитонов) — Нет, я не помню, чтобы там кто-то что-то говорил тебе сбрасывать. Нет, это я врать не буду, это я не помню.(Моисеенко) — Ну вот всё-таки понять бы, как бы работать с этими знаниями, чтоб они в то же время работали и для меня, и… как сказать… ну, как их сбросить. А я их ещё спросил: «Ну если я всё сброшу, не получится ли, что я потеряю смысл бытия?» И они начали, развернули тут, о смысле бытия речь толкать начали.(Харитонов) — Я помню, это не сейчас, а давно было, ещё в 90-ых годах, тоже вопрос поднимался. По-моему, Белимов, что ли, спрашивал, про… И получилось там, что Мабу… Белимов-то у них спрашивал, а я как будто с Мабу… получается как бы с Мабу… Ну вот. Но они не поняли ответа. Там получилось так, что, в общем, как бы этот вопрос, о применении знаний, перекликалось на то, что: «А где ты угольки берёшь?» Белимов Геннадий Степанович спрашивает: «А где ты угольки берёшь?» Он говорит: «Как, они везде есть. Их не надо искать, они везде есть. А если мне хочется такое, что-то такое особенное что-то, я беру с костра, они ещё горяченькие. А так, куда бы я ни пошёл, они везде есть». И Белимов: «Ну а с собой, на всякий случай. Вдруг ты попадёшь в такое место, где нет уголька, а тебе рисовать охота. Вот я пишу книгу, а бывает так, что мне пришла идея какая-то хорошая, я хочу записать, а я не могу записать. То ли я в транспорте где-то еду или что, что потом эту идею теряю, я не могу её толком вспомнить». Вот. А Мабу говорит: «Нет, почему? Я не таскаю с собой никаких угольков, а просто они всегда везде есть. Мне не трудно наклониться, взять этот уголёк. И я не капризный, мне любой уголёк подойдёт, лишь бы он писал». (пауза) Аллё, ты тут?(Моисеенко) — Да-да-да, говори!(Харитонов) — Вот. Вот это я помню, такое вот. Но это не сейчас.(Моисеенко) — Слушай…(Харитонов) — Т. е. уголёк не надо с собой таскать, они всегда есть. Мне не трудно поднять, и мне любой уголёк подходит. Написал и всё. Вот это вот. Может, это как-то вот?(Моисеенко) — Слушай, а помнишь, я у Мабу спрашивал? Говорю: а ты помнишь… а что ты, говорю, сейчас это самое, ну, мы же вроде у тебя прощения попросили и ты стал умным… Нет, говорит, это будет потом, позже. Т. е. он как бы понимает, что это будет, он видит во времени ветки событий… И он говорит, это будет потом. Я говорю: «Как потом?»(Харитонов) — Это я помню. Да, я помню.(Моисеенко) — И он говорит: «Нет, потом!» Я говорю: «Но мне казалось, что это было».(Харитонов) — Нет, это я помню. Он ещё даже стал объяснять, что, мол, это событие ещё произойдёт, но я уже, как говорится, знаю о нём, и поэтому тебе отвечаю так, а не по-другому. А так бы я сейчас бы… Ну, типа, что как бы он знает об этом, и пытается как бы… ну как, изменение произошло с ним.(Моисеенко) — Угу.(Харитонов) — Но незначительно, незакреплённое. Потому что оно только произойдёт. Но оно уже повлияло на него сейчас как бы в прошлое. А ты спрашиваешь: «А как же так, — вот прошлое, будущее, так спокойно гуляешь, разбираешься, где прошлое, где настоящее, будущее?» А он говорит: «Нет, я не разбираюсь, для меня всё настоящее».(Моисеенко) — Угу.(Харитонов) — Вот. Для меня всё настоящее, и я не разбираюсь, где прошлое, где будущее. Вот. И типа меня монахи так научили.(Моисеенко) — Угу.(Харитонов) — А ты спрашиваешь: «А зачем тебе это нужно?» А он говорит: «Ну так я же буду монахом». Вот. Я буду монахом. Я буду последним монахом. Вот как. Последним монахом. А потом со мной что-то произойдёт, но я ещё не знаю, что со мной произойдёт. Но я будут помнить богом. Вот, вот так вот.(Моисеенко) — Угу.(Харитонов) — Вот. Ну типа я ещё не знаю, что. А ты говоришь: «Ну это хорошо, что ты не знаешь». Вот. А он: «А ты знаешь?» А ты говоришь: «Да нет, я просто сказал». Ну, в общем, отбрехался.(Моисеенко) — Угу.(Харитонов) — Вот. Вот это я помню, да.(Моисеенко) — Слушай. А ещё я чего-то спрашивал у них по поводу того, что… Вот почему мы, у нас такая жизнь — дом, работа, сон, дом, работа, сон — каждый день просыпаемся, делаем одни и те же действия, и что в результате этого мы накапливаем? Смысл этого всего повторения.(Харитонов) — Не, я не помню.(Моисеенко) — Что мы накапливаем в результате этого… вот этих циклов ежедневных? Что мы накапливаем? Зачем это нужно, повторение постоянное? Сон, работа, дом, работа, сон — вот это всё.(Харитонов) — Да. Да-да-да. Было, было. Ты, наверное, подсказал так. Да было. (длинная пауза) Подожди. Если для нас всё будет одинаково… если вы будете принимать всё это одинаково, то для вас это будет цикличность, бег по кругу. Но если вы научитесь различать день сегодняшний от дня вчерашнего и уж тем более от дня будущего… вот… и если вы будете к людям… как-то относится… не по штампу, что ли, то… А! вот этому вы научитесь. Вот. Вот этому вы научитесь. Что научитесь отличать день вчерашний от дня сегодняшнего, и уж тем более от дня завтрашнего. И научитесь видеть изменч… как меняются люди. И тогда вы увидите, как меняется ваша жизнь. Вот, вот, да, вот так. Это я помню.(Моисеенко) — Ну это, то, что ты сейчас рассказал, вроде на словах понятно, но глубина вот этого погружения в эту информацию — она очень глубокая. Ведь на самом деле, что за этим стоит? Получается, что нам предлагают: вы, ребята, можете рассчитывать элементы во времени и управлять реальностью. Вот как и происходит в реальности. Так ведь? Благодаря этому всему в последствии. Не так?(Харитонов) — Нет. Не знаю.(Моисеенко) — Это я уже разложил логику так.(Харитонов) — Не, не знаю, может быть. Но просто, дело в том, что я никак не восприму их. Как новенькие, что ли, они для меня. Хотя, видишь, они ссылаются «мы говорили»… Получается, у меня как-то… то ли я отвык от них, или это новый формат, поэтому я не узнаю их. Ну вот как голос, допустим, по телефону не узнаёшь.(Моисеенко) — Угу.(Харитонов) — Но у меня нет ассоциации такого, как знакомого чего-то. Вот.(Моисеенко) — Нет, я тебе сейчас скажу.(Харитонов) — И никакого нету насилия. Вот как бы получилось, как само собой получилось. Я не чувствую насилия, и причём у меня порой было такое ощущение, что отвечают даже как бы не они говорят, а как бы я говорю, но только вот, как подглядываю куда-то.(Моисеенко) — Ага. Ну сейчас, это самое, люди… А и самое интересное, что смотри, как было: сначала они вмешались в разговор, толкнули речь на несколько минут, потом ты включился, и я тебе объясняю, что вот они вмешались, что они что-то рассказали. И я говорю: хочешь, говорю, давай прервёмся, и я переварю, что там типа они сказали, и тебе перезвоню. И они тут же продолжили, и дальше продолжили общаться. Понимаешь, как произошло?(Харитонов) — А, в смысле, мы перезванивались?(Моисеенко) — Нет, не перезванивались. Это был разговор тот же самый. Просто они вмешались в разговор, пообщались, толкнули речь, как бы одностороннюю речь, после чего ты очухался как будто бы, я объяснил тебе, что они вмешались, и после этого я предложил, я говорю, я сейчас просто записываю всё. И я говорю, можно попозже, я прослушаю, пойму, что они там сказали, и тебе перезвоню, расскажу. А они взяли, и давай дальше продолжать. Опять, значит, тебя отрубили, ты где-то там в своих мирах, да? — и они через тебя вещали, дальше уже ещё речь толкали, минут на пять, может быть, на десять. А потом я уже думаю, надо спросить что-нибудь, может, разговор затеют. И я на самом деле спросил, и они затеяли разговор.(Харитонов) — Не, я не помню, чтобы я выходил. Вот как бы вот у тебя пропала связь, ну вот как шок какой-то… как будто у сеанса пропала связь, и я вот тебе позвонил, и всё. Или ты мне даже позвонил, — я запутался, кто кому звонил. Вот. А чтобы я, как ты говоришь, приходил в себя, я не помню этого.(Моисеенко) — Ага. Вот. Ну, в общем, такие дела. Интересно, конечно. Они вот так вот… мы с ними пообщались, и они так интересно. Т. е. долгий разговор. Ну потом народ на канале поможет перевести это в текст. Может быть, ты прочитаешь, или сам сможешь прослушать, если сможешь.(Харитонов) — Нет, прослушать, я, наверное, вряд ли прослушаю.(Моисеенко) — Ну то, что ты пересказал, немножко, в некоторых моментах отличается от того, что слышал я.(Харитонов) — Нет, ну я своими словами же говорил.(Моисеенко) — Да-да. Т. е. какие-то моменты я не спрашивал вопросы. Но я понимаю, почему так происходит. Потому что идёт накладка с других веток реальности, где это произошло. И они очень близко к друг другу эти ветки. Поэтому происходит такая накладка, что ты говоришь, что ты это спрашивал про Ориса там что-то такое, а я вообще этого не спрашивал. Я даже не намекал на Ориса.(Харитонов) — Не, не знай, я чётко прям помню.(Моисеенко) — Ну вот, почему я и говорю, вот это да, ситуация произошла.(Харитонов) — Ты спрашивал про изменение реальности что-то, и вот они начали говорить, что-то… про каменного, про статуи говорили, про метаболизм, что у каждого свой, но это <…> устраивается. И они так типа с упрёком, что вы ожидаете нас услышать там «сорок девять», что-то такое вот. Вот. Мы же скажем вам, что происхо… И они начали объяснять, что там типа… ну <…>, что-то такое вот стали говорить. Что сейчас <…> в какой системе находимся, вот максимальная скорость изменения в этой системе, это и есть порядок изменения. Он не может превысить, в данном случае, допустим, скорость света. Вот. Но на утоньшении наших мол… тонких вот этих вот, тоже поля, создающие вот эти вот, а изменение их может произойти гораздо с большей скоростью, чем световая. И это типа даже доказано учёными.(Моисеенко) — Вот я что забыл спросить. Смотри, Ген. Вот ты, когда они вмешивались, ты в каком положении был? Ты стоял, ходил, сидел, лежал? Что было?(Харитонов) — Нет, я туда-сюда хожу.(Моисеенко) — Ты ходил туда-сюда.(Харитонов) — И сейчас хожу.(Моисеенко) — А, вот как. Просто мне интересно было, кто контролировал твои движения в этот момент? Где они были? Под контролем вообще? Ты мог где-то упасть, ударится обо что-то.(Харитонов) — Мог. Потому что света нет абсолютно, я в темноте.(Моисеенко) — Ха-ха! Обалдеть! Слушай, так там, наверно, какие-нибудь грабли бы стояли, по лбу бы получил.(Харитонов) — Получил бы. Но я, знаю, что здесь граблей нету, поэтому я туда-сюда хожу. У нас вырубили свет, а его включат только, по-моему, в два часа ночи, что ли.(Моисеенко) — А-а. Слушай, и ты что, в полнейшей темноте, что ли, там ходишь?(Харитонов) — Да, в полной темноте.(Моисеенко) — Обалдеть. Слушай, получается, что… А ты ходишь, — там тебе негде присесть или просто ты не хочешь садиться?(Харитонов) — Не, я не хочу садиться. Нет, у меня тут что… я хожу… Сейчас скажу. Вот, раз, два, три… четыре шага. Четыре маленьких шага туда, четыре шага маленьких обратно. Ну, бывает, что я иногда пристукиваюсь. Свет-то есть такой небольшой, а он идёт от этого… У нас окна тут как бы закрытые, но у меня здесь ворота через окошко, и такой маленький тоненький луч солнца проходит. Такой, чтобы просто контура видеть. Но всё равно, допустим, ручка того же холодильника, я спокойно об неё постоянно цепляю. Потому что она, по сравнению с холодильником, мне не видна.(Моисеенко) — Угу, понятно.(Харитонов) — Вот. А телефон, он вначале как бы светил чего-то. Он даже слепил. Наоборот, ещё хуже было. А потом у него экран гаснет, я с тобой разговариваю с потухшим экраном, и всё. Я пытался до этого вначале как бы нажимать, чтобы он засвечивался. Вот. Но он бьёт по глазам сильно, довольно-то неприятное такое. И у меня…(Моисеенко) — Подожди, ты телефон возле уха держишь или как? Или на громкой связи.(Харитонов) — В руке перед собой.(Моисеенко) — Ты на громкой связи.(Харитонов) — Да-да, на громкой связи.(Моисеенко) — А-а, я понял. У тебя кнопочный телефон.(Харитонов) — Да.(Моисеенко) — Ага.(Харитонов) — Сименс какой-то (Siemens). У него даже интернета нет.(Моисеенко) — Слушай, и получается, ты с одним аппаратом обходишься, или с двумя?(Харитонов) — Нет, ну в реальности я с одним. А тогда я как бы с двумя ходил.(Моисеенко) — А я ещё у тебя спрашиваю: ты… какого цвета телефоны? А ты говоришь, то ли оба синих, то ли… И потом начал рассказывать, то ли ты, то ли они, что какой цвет отвечает за что. Жёлтый, красный и синий, и чёрный. И начали перечислять, что там за что. И ассоциировать, как я понял, меня, как спрашивающего, цвет телефона, в той виртуальной реальности, в которой ты находился. Он соответствовал той энергии, которой я тебя спрашиваю. Т. е. синей энергией я тебя спрашивал.(Харитонов) — Да, я помню, они говорили, что синий — это цвет цифр, как говорится, информации. Жёлтый — это ожидание. Оранжевый — это… Ну я могу путать, но, по-моему, так. Оранжевый — это сомнение. Фиолетовый — это попытка с помощью своих знаний, физических знаний, выделиться. Ну, как бы выделиться отдельно. Вот. Это вот фиолетовый. Потом ещё… А, ещё бронзовый цвет они ещё говорили. Бронзовый цвет — это цвет надежд, цвет начала, цвет расцветания. И в то же время он содержит в себе цвета… Часто, если неправильно применяются цвета, то это… ну, погибель. Погибель — это бронзовое. Вот. И если всё правильно, то это переходит на другое… на более высокий уровень сознания. Осознания. Не сознание, а осознание.(Моисеенко) — Угу.(Харитонов) — Это бронзовый цвет. Вот. Редкий цвет. Мол, фиолетовый — это такой, очень, достаточно, распространённый цвет. Потом синий — это, как правило, сухари, — такие учёные там или, как они сказали, ходячие библиотеки. Вот это ты имеешь в виду, да?(Моисеенко) — Ну да, наверно. Ты просто развернул более широко ещё раз.(Харитонов) — Нет. Наоборот, мне кажется. Они сказали больше, мне кажется, чем я сказал.(Моисеенко) — Нет, они, наоборот, поменьше сказали. Поменьше, ощущение такое. Хотя я, может быть, запамятовал.(Харитонов) — Ну они даже белый цвет говорили: что белый цвет — это не цвет, а отсутствующий… Хотя многие принимают именно так. И поэтому боятся этот цвет, и не двигаются. А белый цвет — это всё-таки все цвета, все содержащие цвета. И перед вами, как правило, при рождении белый лист, на котором написано всё, что вы хотите. Или нарисовано, или написано, всё, что вы можете знать, что вы желаете, что вы хотите. Ваша задача только выделить это, и всё. Все книги на этом листке, все абсолютно книги всех миров, они на этом листке уже есть. Ваша задача только выделить, и всё. Для того вы и учитесь, для того вы и живёте, чтобы уметь выделять.(Моисеенко) — Ага, вот! Вот ты сейчас хорошую важную вещь рассказал.(Харитонов) — Ну это не я сказал — это они сказали.(Моисеенко) — Ага. Слушай, я ещё помню. Знаешь, что я у них спрашивал? Вернее, они упрекли… Ну как… не упрекли, ну так я это назвал «упрекли». Значит, то, что вот я, как раздутая книга, впитываю знания и не использую, да? И в то же время, то, что я передаю знания другим людям, например, через Ютуб тот же самый, вещание идёт, да? — передача информации. Фактически то же самое люди накапливают, но ничего с этим не делают. Понимаешь?(Харитонов) — Нет, я не помню о накоплении.(Моисеенко) — И получается, что…(Харитонов) — Я понял, с чем это связано. С картинкой, где ты шёл. А так…(Моисеенко) — Да, да. Нет, вопрос в том, что, то, что делаю я с собой, я делаю с другими людьми. Т. е. помогает ли это людям? Они меня спросили. Ну я считаю, говорю, что я помогаю людям.(Харитонов) — Ну да, я так тоже считаю, наверно.(Моисеенко) — Ну, в общем, вот такие дела. Ну давай, Ген, смотри, ты если что вспомнишь, или позвони, или пришли там запись, если тебе возможно будет. Или просто напиши, что готов пообщаться, и я позвоню тогда, что вспомнишь, если что ещё.(Харитонов) — А я не знаю. Да нет, я забывать сейчас стал быстро. А у меня только писать сообщение тебе, я стараюсь <…> это делать. Потому что у меня такие… по нескольку раз надо нажать на клавиши.(Моисеенко) — Ага.(Харитонов) — Вот. Довольно-то тяжело смс-ки эти писать. Нет, ну я напишу. Ты не пропадай… Честно говоря, я в принципе ожидал такую возможность. Допускал, что… Мы с тобой оба допускали эту возможность — значит, получилось, да?(Моисеенко) — Ага. Я думаю, что просто… это таким вопросом хитрым я их вывел.(Харитонов) — Понимаешь, вот…(Моисеенко) — Я сам не ожидал.(Харитонов) — Мне было бы легко сейчас сказать, что ничего этого не было. Я бы поверил, честно говоря. Потому что не осталось вот это вот во мне… Ну как, знаешь, в контактах.(Моисеенко) — Угу.(Харитонов) — Вот единственное, что да, вот после контактов, как говорится, в туалет очень сильно хочется, — да, хочется. Но… Хе-хе <…> выскочит, надо будет осторожно идти с телефоном свячённым. Ну нет такого послеконтактного состояния.(Моисеенко) — Ну когда вот они общались, у меня ощущение было, что… Немножко речь, скажем так, не те, которые до этого вмешивались, а немножко другие, но тоже на хорошем уровне.(Харитонов) — Не знаю, не могу сказать. Но у меня нет сейчас… я правда, я не узнал.(Моисеенко) — Ладно, Ген, короче. Тогда давай сделаем так. Мы тогда закругляемся, да? Если у тебя есть, что сказать говори, а если нет ничего, тогда закругляемся. Если что вспомнишь — пиши. Созвонимся, и я запишу тебя.(Харитонов) — Ну я хочу извиниться за панику. Просто я как бы не испугался — меня напугали. И поэтому я как будто под этим впечатлением как бы, что создал панику, что люди восприняли с переломом там — нет, всё у меня хорошо, всё нормально. Вот. Ну а как Гера правильно сказал: ты сэкономил нам удаление зубов.(Моисеенко) — Ага.(Харитонов) — Нахаляву удалил четыре зуба. Так что ты ещё должен этому радоваться. Ты ещё и должен. (смеётся) Вот я с ним уже согласен. Чёрный юмор, но подходит. Так что прошу прощения за эту панику… Вот я так понял, что на страницах где-то появилось это, да?(Моисеенко) — Что?(Харитонов) — Ну вот это…(Моисеенко) — Да, да. Алексей Сидоров сразу сделал пост в группе, и народ сразу начал паниковать, и пытаться найти тебе деньги на хорошие протезы.(Харитонов) — Нет, не надо, спасибо!(Моисеенко) — (смеётся) Ну видишь, Ген, тебя поддерживать готовы. Так что это…(Харитонов) — Нет. За это спасибо большое! Но я отказываюсь не из-за того, что я там такой гордый или что — нет, ни в коем случае. Ну просто как бы вот <…> жизнь надо менять будет так капитально, я ещё не готов.(Моисеенко) — Ага, хорошо.(Харитонов) — Скажи так. Ну ладно, всё тогда. Всем привет! (Обрыв.)