2021.12.08
(Сидоров) — Аллё-аллё, привет!
(ХГМ) — Аллё!(Сидоров) — Алексей на связи.
(Моисеенко) — Всё, отлично. Гена на связи, Ильватан на связи, я всё… Как нас… как слышно, приём?(ХГМ) — Я хорошо слышу.(Сидоров) — Отлично-отлично.(Моисеенко) — Так, ладно. Геннадий, скажи, что там привело тебя к тому, что нужно было поднять губернаторов областей на срочную онлайн-беседу?(ХГМ) — Хе-хе.(Сидоров) — Ха-ха.(ХГМ) — Да нет, я просто неправильно понял Лёшу, и всё. А так-то… Ну, в принципе, есть что поговорить, а так не было цели поднять всех, именно разговаривать там что. Просто в первый раз в жизни, как говорится, я поговорил с монахом. Ну, правда, с Мабу, но с монахом. Это как бы вот так, а не так, что прям надо всех срочно поднять. Потому что он в принципе не говорил, что завтра конец света будет, просто как бы так общее было. Т. е. здесь как бы нет ничего такого страшного. Вот.(Сидоров) — Не с Мабу, а с Моббу.(ХГМ) — С Моббу, да, получается Моббу, да. Правда, я что заметил: а ведь здесь у меня Моббу — это монах, а в паллиативной помощи, вот когда с мальчишкой, — Мобу, тоже Мобу. Но он там не думаю, что он как монах всё-таки. Я не знаю, как он там, в какой форме он там был. Но он с ними общался напрямую, получается. Причём именно помнит момент… Т. е. он с мальчишкой общался. Т. е. не помимо… Ну, скажем так, человек в коляске, и плюс ещё с мальчишкой общался напрямую.(Сидоров) — Блин, плавает звук.
(Миссаров) — Да, очень сильно плавает.(Моисеенко) — Я думаю, это просто канал не выдерживает.(Миссаров) — Он, получается, Миш, знаешь, такой захлёбывающийся звук просто.(Сидоров) — Подожди, но почему я слышу хорошо. И Ильватана, и Мишу отлично слышу сейчас?(ХГМ) — Нет, я вас тоже хорошо слышу.(Моисеенко) — Ген, просто старайся поближе в микрофон говорить.(ХГМ) — Ну а как близко? Он у меня, не знаю сколько, — сантиметров 7-8, не дальше.(Моисеенко) — Угу. А у тебя какой оператор мобильный сейчас там?(ХГМ) — Билайн. У нас не очень хорошая…(Моисеенко) — Ну давай, продолжай.(ХГМ) — Ну я не знаю, мне, наверно, проще вопросами, что ли, или как, чтобы отвечать. Отвечать мне легче, чем рассказывать. Ну попробую, ладно, я попробую. Случилось так, что такие вот бурные события, причём такие как бы повторяющиеся, а смысл один и тот же — что надо где-то убежать откуда-то, что-то такое. Ну знаешь, как в детстве <…> что-то подобное, только я был не один, а с множеством, с множеством. И такое как бы глобальное. Вот. И я такой в испуге. А я слышу, что где-то Мабу. Я говорю: «Что, конец света что ли?» Он смеётся: «Не, — говорит, — это чтоб ты…» Я не помню, как он сказал, но смысл такой, что <…> подготовка. Ну и всё, тут же получается, Мабу уходит, появляется монах. Такой, довольно-то… Ну, честно говоря, такой, знаешь, не хочется с ним поспорить. Такой очень внушительный, причём я вижу, что это как бы Мабу, но как Мабу я не могу его назвать, потому что всё другое, всё иное в нём как бы. И он такой строгий, в этих белых одеждах…(Моисеенко) — А он сам к тебе пришёл рассказать?(ХГМ) — Сам, да <…> совершенно. Он такой, белый балахон, такой большой-большой балахон белый, и капюшон такой как бы объёмный, он такой, знаешь… Вот повернись он, я и знать не буду, где лицо, где не лицо. Я вообще не очень-то понимаю, как он вообще через эту материю видит, через капюшон. Т. е. не было каких-то выраженных глаз или ещё что-то там такое. Но я чётко понимал, что это Моббу. Причём я во сне чётко стал понимать, что я должен именно «Моббу» говорить, а не «Мабу». Ну и получается, что он… «Что видишь, что ты сейчас видишь?» Ну я стал рассказывать, что <…> конца света что ли <…>. Ну в общем ладно. <…> всё равно я где-то не так скажу. Просто самое интересное получается, что есть циклы, есть большие циклы, и материя рано или поздно <…> чтоб переродиться в новое качество. <…> но всё равно надо будет начинать всё с нуля.(Сидоров) — Ген, извини, я прерву, всё-таки. Невозможно, 30% только слышно информации от того, что ты рассказываешь. Сначала звук есть, а потом пропадает, и в трубу, ничего не слышно.(Моисеенко) — Алексей, давай я попробую Гене просто позвоню, и с ним поговорю, и вас уже не буду отвлекать, хорошо? Попробую, может лучше будет, мне кажется, разговор.(Сидоров) — Ну что значит «отвлекать»? Мы тоже хотим это всё узнать. Просто, может быть, другой канал какой попробовать?(Моисеенко) — Не-не, смотри, мне кажется, что просто надо сейчас собеседников уменьшить количество, например.(Сидоров) — Ну это Гена пусть решает, что и как сделаем.(ХГМ) — Да это вы решайте. А я как…(Моисеенко) — Я предлагаю кому-то отключиться, если не к спеху, потом это всё послушает, и посмотреть, как идёт дальше беседа.(Сидоров) — Гена?(ХГМ) — Да-да.(Сидоров) — Тебя хотим услышать. Как мы поступим? Потому что я ждал этого вечера, специально время выделил. Тут нет такого, что к спеху, не к спеху. Можно было и вдвоём тоже поговорить мне с Геной, потому что он мне сбросил это всё. Вопрос не в этом. Давай попробуем, может, в другом ресурсе это. В Viber… а, у тебя Viber-а нету. Какие ещё варианты у нас?(ХГМ) — У меня тут всё есть, по-моему. В этом телефоне, по-моему, всё есть: и Viber, и Skype.(Моисеенко) — Давай по скайпу попробуем! У тебя какой номер, Ген, на этом смартфоне, Skype?(ХГМ) — О, а я не знаю. Это надо смотреть.(Миссаров) — Михайлович, а у тебя микрофон есть?(ХГМ) — Нет, здесь нет.(Миссаров) — Другой, другой микрофон?(ХГМ) — Нет, нет. Ну я вас хорошо слышу.(Моисеенко) — Нет, Ген, ты просто плаваешь. Такое ощущение, что звук плавает то в низкую частоту, то в высокую идёт, вот так вот.(Сидоров) — По-моему, микрофон у него из строя вышел там.(ХГМ) — <…>(Моисеенко) — Давайте, или попробуй ещё раз сбросить, и ещё раз перезвоню, может так?(Сидоров) — Давай я попробую перенабрать, я ближе нахожусь, может быть, лучше будет соединение с ним.(Моисеенко) — Давай попробуй, может быть, да, ты набери, а потом ты соедини попробуй.(Сидоров) — Давай. (Обрыв.)(ХГМ) — Вот. Просто начну смысл. Причём это как бы мне говорил именно как Моббу, говорил. Довольно-таки строго, я с ним поспорить не мог. Смысл такой: что всё в циклах, всё-всё абсолютно в циклах. И материя, она тоже, у неё тоже есть циклы: большие, малые циклы. И как бы мы ни были свободны от этой материи духовно, мы всё равно присутствуем в мире материи, и поэтому душа будет реагировать на циклы, и материя будет реагировать на циклы души, т. е. взаимно это будет. Здесь без отрыва никак не получится. Не слышно, что-то пропало тут, или слышно?(Моисеенко) — Слышно-слышно, говори, да, говори.(ХГМ) — Вот. Т. е. вот так. Понятно, что «оторваться полностью от физики» — такое не получится, потому что ты живёшь в мире материальном. А для того чтобы оторваться полностью, это ты должен уйти вообще из этой Вселенной или стать самой Вселенной. Стать самой Вселенной ты можешь свободно. Но в данном случае ты не становишься Вселенной, значит происходит такое взаимное подчинение циклов как духовных циклов, так и, соответственно, физических. Ну, воспринимается для нас, это может восприняться как концом света, скажем так, допустим. Но это примитивно. Ну в общем пойдём дальше. Раса, род там пропадают — нет, сейчас речь идёт о душе. Душа может реинкарнировать множество раз. Здесь это называется «малый цикл». Причём эти циклы, они не имеют строгой стабильности по времени, — они изменяются от заряда. Как говорится, душе необходимости. Может через тысячу лет она возродиться, может… Нет, я имею в виду, реинкарнации. Вот. Ну происходит какое-то определённое время, а материя как бы должна схлопнуться снова. Т. е. она когда-то возродилась, а теперь она должна снова схлопнуться. И происходит такой конец света, скажем так, самой Вселенной. Это что значит? Идёт распад. Идёт распад, и даже составляется вот это вот… души, которая не смогла оторваться от материи, не освободилась от материи, она тоже, получается, для неё тоже происходит конец света. Это описывается как бы в Библии, что надо ждать с зажжённой свечой, потому что не знаешь, когда тебя призовут. Вот. И здесь происходит разрушение тоже, распад. Не разрушение, — неправильно я сказал, — распад такой. Т. е. родилась она из эфира, и она опять уходит в эфир. Всё как бы уничтожается, но остаётся не в этой Вселенной, а в иных Вселенных <…>. А остаётся, так называемая, библиотека тех изменений, которые произвела так же душа. Ну здесь у «Акаши» называется, но я попробовал сказать про Акаши, и он говорит… получается, как бы я неправильно сказал. Т. е. есть некая библиотека… точнее не так. Библиотека, которая в этой Вселенной — она тоже схлопывается, соответственно, ничего в этой Вселенной не остаётся, абсолютно ничего. Но всё превращается в эфир, в нечто «ничего», как говорится, и эта библиотека тоже. Но миры, которые соприкасались с этими… с этой Вселенной, у них остались вот эти вот, грубо говоря, косвенные данные — изменения все остались. Теперь происходит возрождение, снова начинается возрождаться душа, совершенно новая душа, свободная от всего и вся, т. е. всё с нуля. Но т.к. у нас варианты всё-таки ограничены, хоть мы и говорим о бесконечности, очень много происходит повторов. Т. е. повтор событий как бы происходит. А раз происходит повтор событий, то очень многие души просто повторяют как бы путь тех душ, которые были до них когда-то. Ну смысл поняли, да?(Моисеенко) — Да.(ХГМ) — Вот. И тогда получается идёт такой принцип резонанса, идёт подключение к этой библиотеке, скажем так. К библиотеке, и здесь она… Душа начала расти, здесь начинает создаваться библиотека. Но по принципу резонанса он связывается с библиотекой, и по этому же принципу резонанса, данные, которые похожи на эту же библиотеку, они совмещаются. Происходит некий резонанс, большой резонанс. Да, большой резонанс, там так и сказано. Т. е. когда полностью копируется. Вот и душе остаётся вопрос. Ну когда слабая душа, у неё нет выбора, она просто повторяет один к одному. А более сильная душа, у неё появляется такой выбор. Не подчиняться библиотеке, ни в коем случае нет, потому что библиотеку пишет сама, сама душа пишет. Но она пишет в понятии инерционности. И вот она будет соблюдать эту инерционность? Будет не соблюдать эту инерционность? Это первое. Второе. Учитывая, что произошёл резонанс, и практически можно сказать, что это одно и то же. Т. е. душа может получить очень большой опыт, который был. Библиотеки же слились. Т. е., грубо говоря, ты начал собирать библиотеку, <…> у тебя маленький появился букварик, ещё что-то. А тут тебе приносят <…> целые многотомные сочинения, понимаешь вот. Ты можешь резко увеличить знания те. Но ты понимаешь, что это как бы не твои знания: не твои события, не твоё прошлое. У тебя просыпается борьба эгоизма. Блин, вот что значит монах — он умеет говорить, а я вот как-то начинаю блуждать.(Моисеенко) — Ну ты его позови, пусть сам расскажет.(ХГМ) — Ну а как его позвать?(Моисеенко) — Ну трубку передай ему, скажи, что с тобой хотят поговорить.(Сидоров) — Миш, да не путай карты, хорош, а то он и так забывается.(ХГМ) — Ну в общем получается, что вот это всё — это и есть ты. Вот эта библиотека, которая есть, это и есть полностью ты. Достаточно полное совпадение, абсолютно полное совпадение. Это получается некое возрождение той души той Вселенной, некое возрождение. Но примешь ты её или не примешь? Если ты её не принимаешь, тогда в принципе тебя можно назвать в какой-то мере самоубийцей. Потому что ты отказался от себя. И ты являешься в любом случае убийцей — ты не дал возродиться той душе, которая, скажем, твоей прошлой реинкарнации, только уже большой реинкарнации. Не малой, где человек что-то, а большой реинкарнации. Ты от неё отказываешься как бы. Такая некая непокорность. Тогда ты ограничиваешь сознание, потому что ты полностью отрекаешься от этой библиотеки. Но у тебя остаются все возможности этой души, как она может делать. Соответственно, раз она отказалась, отказалась от библиотечки, соответственно, она начинает просто жить воровством. Самым обычным воровством. А для того чтобы её получить, легче было своровать, она должна у чужих душ, просто должна возбудить их. Проявить некую отрицательную реакцию, чтобы на этот момент просто как бы украсть, просто украсть. Вот это и есть как бы грехопадение такое. Если ты соглашаешься, значит, получается, ты получил эти знания, ты получаешь знания, опыт того прошедшего. Ну т. е. вот ты молодая душа, но у тебя вдруг появляются те знания той души, которая прошла полный большой цикл Вселенной. Ну поняли, да?(Моисеенко) — Ген, это получается, что некий элемент квантового преображения. Мы подходим к нему, на некоей границе находимся, правильно я понял?(ХГМ) — Ну я не знаю, но он не применял такие <…>.(Моисеенко) — Ну да, там, наверно, он не применял, но это, наверно, подразумевалось. Потому что насколько я знаю по информации из других источников, мы пришли в этот мир, конкретно в данную планетарную реальность, чтобы осознанно пройти переход. Во всех остальных вариантах происходит автоматически неосознанный. А именно в этой, именно эта изюминка данного мира — осознанный переход. Можно сказать, что та история, которую ты рассказываешь, является той чертой, когда мы должны пройти этот переход осознанно, и мы должны увидеть какие-то большие преобразования вокруг себя?(ХГМ) — Да, можно сказать так, но <…>, я так понимаю. Нет такого понятия, что есть миры, где делается просто автоматически. Просто ты выходишь на уровень, когда ты можешь сознательно сделать переход, а не бессознательно, и от чьего-то выбора, а не твоего. В данном случае у тебя происходит, грубо говоря, твой выбор.(Сидоров) — Дайте я тоже свои пять копеек вставлю. Получается, наслаивание возрождений, как я понял, двух кругов: малого и большого круга. И если ты не принимаешь библиотеку малых кругов, то ты возрождаешься со своим потенциальным мнением Эго, и уже воруешь у других библиотеку других возрождений малых кругов. Так я понял.(ХГМ) — Да-да. Можно сказать так, вот если круги, понятие круга брать. Имеется ввиду, как? Если мы возьмём по принципу реинкарнации человека, да — просто человека А здесь реинкарнация Вселенной, реинкарнация души. Именно души, реинкарнация души. Она соглашается воспринять? Если соглашается, происходит возрождение и воссоединение. Вот я вспомнил вот эти важные слова: происходит возрождение души и воссоединение. Это единая душа становится. Если же ты отказался, то у тебя происходит, в общем, происходит двойственность. Ты знаешь, что ты отказался, ты знаешь, что ты уничтожил, не дал возродиться, и в то же время в тебе по принципу резонанса всё равно всё осталось, в тебе. В тебе невольно живёт такой невольно возрождённый тот, который был там, ну, до неё был. Вот. И происходит тогда вечная борьба, борьба внутри себя. Происходит жестокая борьба. И для того чтобы утолить и получить силы на эту борьбу, надо питаться тёмным. Надо тоже какую-то душу надо возбудить на что-то отрицательное, и в этот момент надо просто украсть: украсть её знания, украсть её опыт, украсть её энергию.(Сидоров) — Т. е. внутри борьба с собой — это ты борешься с другими душами, которыми ты раньше возрождался.(ХГМ) — Да-да-да-да.(Сидоров) — Ребят, отключите микрофоны все, кто не разговаривает! А когда будете говорить — включайте, а то эхо идёт.(ХГМ) — Во, сразу прям тихо стало.(Моисеенко) — У Ильватана не отключён.(Сидоров) — Ильватан, отключи микрофон!(Миссаров) — Лёш, не могу отключить, потому что, если я отключу микрофон, отключатся и наушники.(Моисеенко) — Не-не-не, там прям на WhatsApp кнопка отключения микрофона.(Миссаров) — А, всё, понял.(Сидоров) — Крест нажимаешь, она действует. Вот, всё, тише стало намного.(Моисеенко) — Да, там без звука… Там на твоей картинке написано «без звука».(Сидоров) — Продолжай, Ген.(ХГМ) — Что ещё было такого. Ну я не знаю, я как-то сумбурно всё это рассказал. Он как-то рассказывал очень коротко, ясно. Единственное, что просто во сне, но было всё ясно. Ну я проснулся таким вот… И причём это не вызывало какого-то понятия, что конец света скоро будет — нет, это был просто как бы очередной урок, такой глобальный урок был. Вот. И вот это событие как бы очень многое объясняет из наших книг. Как он назвал, «книг наук и вер» — так он сказал. Потом ещё что. Мы научились рвать странички истории. Мы пишем книгу, и мы вырываем листочки, нам неугодные. Но, к сожалению, мы позволяем вырывать листочки и другим. Ну, не только сами мы, но и другим вырывать эти листочки. Я это как понял? Да шут знает, как я это понял. Я понял прекрасно, а сейчас что-то не знаю, как понять. М-да. Наверно всё-таки ты правильно, Лёш, говоришь, надо записывать сразу всё, как только проснулся. Вот. Мы… что, значит, ещё?..(Сидоров) — Ты зацепись за какой-нибудь диалог. Ты с ним разговаривал, или он монологом всё рассказал?(ХГМ) — Нет, с Моббу — это был монолог с его стороны. Я пытался там вклиниться несколько раз, но как-то у меня не получалось это. Довольно-то строго, ощущение какого-то могущества, и ты стоишь такой, знаешь, беспомощный такой.(Сидоров) — Ну ты попробуй начать заново, может, у тебя выстроится. С чего он начал вообще?(ХГМ) — Ну давай попробуем с начала. Получилось так, что какие-то заводы, такое что-то… В общем началась беготня. Какие-то страшилки, бегаешь куда-то, убегаешь, и я чувствую, где-то Мабу рядом. И я этого Мабу спрашиваю такой испуганный: «Что, конец света, что ли?» И причём я понимаю, что это как бы я во сне, но это всё на реале отражается. Поэтому я испугался, думаю: что, конец света, что ли? А он смеётся и говорит, что нет, это просто тебе, как говорится, чтоб ты понимал, о чём будет дальше речь идти. Такое что-то. И он тут же…(Сидоров) — Т. е. он участвовал в том, что произойдёт, т. е. Мабу тебя как бы представил ему, да?(ХГМ) — Ну да-да, получается так. Вот. И вдруг вместо Мабу стоит очень высокий… Вот этого я так и не понял, почему высота меняется, как. Стал как бы очень высокий, в белом таком полностью скрывающем до земли балахоне, а сверху даже не капюшон, а вот именно как бы колпак, на котором нет вырезов ни для глаз, ни… ничего абсолютно нет. И вот этот голос, знаешь, как бы с таким эхом. Знаешь, как в пустом помещении, можно было б сказать, а здесь эхо какое-то другое, такое ощущение, что оно во мне это эхо. Не с наружи, а во мне.(Сидоров) — Как мантры такие: «Ом-м», — да? — с продолжением.(ХГМ) — Наверно, да-да, наверно, да-да, точно. Точно так.(Сидоров) — Это вибрации у него такие сильные.(ХГМ) — Да. И вот получается, что он начал говорить, что все миры подчиняются циклам. Я пытался там вставить вопрос, что, а кто эти циклы создаёт, но я не услышал ответы. Но явно он меня услышал, мне кажется. Ну ладно. Всё подчиняется циклам. Есть жизнь, есть смерть. И всё рождённое рано или поздно должно умереть. Это относится как к материи, так и ко всему. Из эфира родилась душа. Рано или поздно она вернётся туда, и завершится её цикл. И будет новое возрождение, и снова всё начнётся с нуля — молодая душа.(Моисеенко) — Но в другом качестве, немножко изменённом, правильно?(ХГМ) — Нет, ничего изменённого нету. Всё начинается полностью с нуля.(Сидоров) — Миш, не перебивай, пожалуйста!(ХГМ) — Всё начинается полностью с нуля. Будто ничего не было, для этой души ничего не было, всё начинается с абсолютного полного нуля. Именно с абсолютного нуля всё начинается, потому что исчезла сама Вселенная, в которой находились. Ещё значит. Взаимосвязь. Кто бы ни говорил, что душа свободна от материи, это неправда. Она не может быть свободна, она не может от неё отказаться. Раз она находится в мире материальном — значит, она будет подчиняться и циклам материи. Но и материя находится в духовном мире — значит, материя будет подчиняться и духовному миру. А т.к. они равны, то значит, между ними не будет борьбы, и подчинение будет согласованное и обоюдное. О как! Я прям практически так, как и он сказал там. Вот, правильно. Ну ладно, отвлекаюсь. И уничтожена материя, уничтожено всё, всё начинается с нуля. Нет материи, есть эфир, есть начало. И будет произнесено слово, и начнётся всё с начала, полностью с нуля — новая душа, абсолютно всё новое.(Моисеенко) — Ген, какое слово, он сказал?(ХГМ) — Просто сказал, что слово, и всё. Это слово, я так понимаю, нельзя повторить. Иначе мы бы сейчас создали бы мир какой-нибудь. Ладно. Так, что-то сбился.(Сидоров) — Пусть, пока волну поймал, Миш, не перебивай, я тебя прошу! Ну потом это всё назад. Он сейчас волну поймал, пускай выскажется, потом обсудим.(Моисеенко) — Да-да, Ген, всё, продолжай. Произнесено слово, и пересоздаётся опять Вселенная, продолжай.(ХГМ) — Всё абсолютно, всё начинается с нуля. Исчезла материя, исчезли все виды информации, исчезли все библиотеки. Но миры сдвинуты по времени, и поэтому цикл других миров соседних, ну… Благодаря сдвигу времени, миры соседние сохранили изменения, которые произвела эта Вселенная. У них остались все библиотеки. Пусть они будут косвенные, пусть они будут переписанные. А, изложение, изложение, слово изложение. Пусть это будет изложение, но они содержат информацию. Новая душа. А т.к. миры не являются бесконечными, и множество событий повторяется, невольно создаются те же самые дороги, те же самые Вселенные начинают развиваться практически так же. И по принципу резонанса тогда библиотеки начинают воссоединяться. И душа, которая пишет книгу для этой библиотеки, по принципу резонанса приходит сразу полная информация прошлого цикла, в которой нет понятия прошлого, будущего, настоящего. Она пришла полная, единая информация. У души появился соблазн принять всё это или отказаться. Почему соблазн? Потому что у души есть возможность получить все знания все сразу, и ей уже нет необходимости обучаться чему-то ещё. Вот такой соблазн. Почему это называется соблазн — потому что это отрицательно. И в то же время, если она полностью откажется от этих знаний и скажет, что я пойду новой дорогой, это будет неверно, потому что по принципу резонанса она вступила уже на эту дорогу. Дорогу менять не получится. Т.к. мы находимся в мире материальном, мы достаточно инерционны, и по принципу подчинения материи к духовному и духовного к материи инерционность сохраняется как в материальном мире, так и в духовном мире. И поэтому дороги просто так поменять нельзя. И мы начинаем повторять эту дорогу. Если душа воспринимает эти знания и перерабатывает эти знания не для того, чтоб просто всё знать, а перерабатывает эти знания, происходит возрождение и воссоединение — возрождается душа прошлого цикла, прошлой Вселенной. Возрождается… ну, именно слово «реинкарнация» неприменимо здесь, хотя я бы всё-таки назвал реинкарнацией. Возрождается душа, и происходит воссоединение. И тогда эта душа обладает огромными знаниями, огромными возможностями. И у неё, скажем так, ещё множество времён, чтобы получить новые знания. Потому что всё-таки рано или поздно цикл закончится, и этой Вселенной тоже. Таким способом получилось возрождение и воссоединение. Если же душа отказывается, но хочет воспользоваться этими знаниями, то здесь происходит такой… Как это называется… Ну в общем эта душа закукливается. Закукливается душа, и она просто…(Сидоров) — Зацикливается?(ХГМ) — Что делает?(Сидоров) — Зацикливается?(ХГМ) — Закукливается, нет, закукливается.(Сидоров) — А как это понять?(ХГМ) — Не знаю, честно говоря. Ну как бабочка, наверное. Закукливается, именно закукливается. Я не знаю, что за слово такое, от слова «куколка», может быть. Ну она, получается, как бы не зациклена.(Сидоров) — Неважно, продолжай, Ген.(ХГМ) — Да, происходит как бы такое закукливание. Если душа закукливается, и она хочет продолжать свой путь, но у неё единственный стал вариант: она не получает никаких знаний, ничего, потому что в данном случае она попыталась украсть. И по закону инерционности она будет продолжать красть. Для того чтобы ей украсть, но сперва она крадёт энергии: создаёт фон эмоций, где эти энергии можно получить большие, создаёт эмоции окружающим. И получается отрицательное влияние. И плюс ещё, если она отказывается полностью, её обвиняют в убийстве: она не дала возродиться той старой душе. И учитывая, что это всё-таки она одна и та же, потому что она шла той же дорогой, — значит, одна и та же абсолютно, — получается, её обвиняют ещё в самоубийстве. Что является довольно-то страшным грехом. Как бы так.(Сидоров) — Ну они, получается, наслаиваются, правильно? Я, кстати, об этом не задумывался, что душа возрождается, пользуясь библиотекой других душ, и наслаивается, проходя свой цикл, и какая-то взаимосвязь ещё Вселенной и душ есть. Т. е. души привязаны к Вселенной.(ХГМ) — Да-да. Вот. А мы должны, — ну это я уже, как говорится, их прошлых бесед, — мы должны научиться как бы не освобождаться от материи, а использовать силы материи, чтобы пойти дальше, уйти от этой материи, уйти в другие Вселенные. Если мы уходим в другие Вселенные, то у нас появляется огромная библиотека других Вселенных, иных знаний. Тогда мы получаем, расширяем свои знания абсолютно. И вот когда мы приходим на край вот этой Вселенной, и нам остаётся сделать один шаг, чтобы уйти с той Вселенной, у нас есть вариант, где мы шагнём в пустоту, потому что мы ошиблись в пути, или шагнём в иную Вселенную. И здесь, когда мы входим в иную Вселенную, а в контактах объясняли, мы можем растеряться, потому что, получается, как бы «всё начинай сначала», а для чего вообще это было нужно тогда, вот эта растерянность? Или мы можем стать самой Вселенной, создать Вселенную. Смотри, сколько вариантов: шагнуть в пустоту; шагнуть в другую Вселенную, что в принципе тоже не очень хорошо, потому что перешёл на другую дорогу, и всё; и стать Вселенной. Вот такие варианты.(Сидоров) — Ну стать Вселенной — это тоже, наверно, начать сначала, это можно спутать с пустотой.(ХГМ) — Можно. Это тоже пугает. Но в том-то и дело, что если у тебя есть знания библиотек, если ты используешь эти знания библиотек, то ты сможешь это отличить. И вот как раз это возрождение и воссоединение — это и есть моменты перехода в другие Вселенные, или создавая Вселенные. Но здесь ты стоишь перед выбором.(Сидоров) — Но мы сейчас отошли, Ген. Ты по диалогу с монахом, — это вся информация, которую он дал?(ХГМ) — Да нет.(Сидоров) — Может быть, вспомнишь ещё, чтоб мы в сторону не уходили, а всё, что он хотел передать, услышали.(ХГМ) — Так, тогда надо мне опять вернуться мне туда.(Моисеенко) — Как мы должны себя вести в моменты будущих трансформаций?(Сидоров) — Подожди, Миш! Это твоя точка зрения, что трансформация… Может быть, там вообще трансформации нет. Пусть он просто передаст именно текст, а дальше мы уже обсудим.(ХГМ) — Так, я остановился на том, что закукливание. Так, дальше что…(Сидоров) — Что душа — цикл.(ХГМ) — Да-да. Дальше идёт о книгах. Нам дана воля писать книги, нам дана воля вырывать листки, нам дана воля перепи… что-то ещё… А, переписывать, да, переписывать. Писать, вырывать, переписывать, именно почему-то такой порядок.(Моисеенко) — Может, вклеивать ещё страницу?(ХГМ) — Нет, переписывать, нет-нет, нет склеивания. Писать, вырывать, переписывать. Книга. Чаще мы мнём страницы, пытаясь вырвать их. Но мы не знаем, как вырвать страницу, мы ещё не обладаем энергией вырвать страницу, мы просто мнём эту страницу. И когда мы мнём эту страницу, то буквы… А, вру, не буквы — символы. Символы нашей жизни смешиваются, перемешиваются, и становятся не в том порядке, в котором писали, а в совершенно ином. И вы уже, пытаясь распрямить этот листочек, вы читаете иные… вы видите иной порядок символов, иную жизнь. И вы порою удивляетесь тому, что помните, и что есть, несовпадение этого, и вы пытаетесь править. Вы пытаетесь исправить и накладываете символы на символы. Зачёркиваете, давите и лишь только тогда вы получаете силу и понимание символов, истинное понимание символов. И начинаете применять их сперва бездумно. А пример — крест. Пример — звезда. Пример — круг. Где искажены все понятия этих символов. Так, дальше что. Вы стали позволять вписывать в ваши страницы чужими руками. А, вы стали позволять чужим рукам вписывать в свою страницу. Почему говорим «рукам» — потому что мы говорим о физике, но не об уме вашем. Вот как-то так сказано. Вот, что ещё дальше. А, дальше вот ещё. Мы много говорим о книге, о которой вы даже не понимаете, которую многие из вас никогда не видели и даже не понимают, как её читать, уж тем более писать. Но поверьте, каждый из вас пишет страницы, вырывает страницы, и, к сожалению, забывает… Блин, а что же он забывает-то? Ну ладно, забыл я уже.(Миссаров) — Скорей всего из этих страниц, которую вырвал.(Сидоров) — Книга — это воплощение, каждая страница — это, мне кажется, воплощение души. И каждая страница, он пытается забыть, а не прочитать и на этом основании дальше жить, принимая прошлые страницы. Он пытается прошлые переписать страницы или вырвать прошлые жизни, которые не нравятся. Т. е. каждая страница — это воплощение души на физике.(ХГМ) — Да, здесь получается прямая аналогия идёт. Он хоть и не говорил слово «реинкарнация», но здесь получается, что идёт понятие слова «большой реинкарнации души», о чём я сейчас говорил: принять и воспринять возрождение и соединение. Вот, и «малая реинкарнация», когда душа просто меняет тела.(Сидоров) — Ну, книга — это воплощение души, а библиотека — это воплощение Вселенной. И они завязаны вместе, чтобы цикл пройти все вместе.(ХГМ) — Да-да. Это как-то один раз где-то было выражение: «Вы используете одни и те же чернила». А, «Все используют одни и те же чернила — что Вселенная, что вы».(Сидоров) — Потом ещё говорил он?(ХГМ) — А?(Сидоров) — Ещё что-то говорил, вспоминай.(ХГМ) — Да, говорил о подобии бога. А я уже забыл, что-то очень серьёзное такое. В чём наше подобие бога?(Сидоров) — Ничего себе информация.(ХГМ) — Блин. Ну объяснение «мы созданы по подобию и образу божьего…»Что-то с именами связано. Блин, склероз. Каждому из вас дано право давать имена, каждому их вас дано имя: имя — которое носите вы; имя — которое знаете вы; имя — которое знают только ваши родители; имя — которое знают только ваши дети; имя — которое дал вам отец; имя — созвучная часть слова, создавшего мир. Вот так вот как-то.(Сидоров) — Молодец. По-моему, подключение было.(ХГМ) — Не знаю, но я помню, что я сейчас сказал. Обычно я как бы не помню.(Сидоров) — Продолжай.(ХГМ) — Так сейчас ещё. Не-не-не, там много было, много. Причём как-то…(Сидоров) — Попробуй вспомнить резонанс голоса, как он произносил. Резонанс, настроиться на волну. Интонацию, которая с продолжением.(ХГМ) — Сейчас попробую. Да всё равно бы я так не запомнил, даже если писал бы я. Пока бы вышел на улицу, не буду же я диктовать. Дети проснутся, не поймут, что это папа там заговорил.(Миссаров) — Михайлович, можно я тебе немножко помогу? Ты слышишь меня?(ХГМ) — Слышу.(Миссаров) — Михайлович, это из твоего блокнота. Я буквально сегодня перелистывал блокнот в «Иные»(сборник). И это было в блокноте про имя, что каждому дано. Если тебе это поможет сейчас вспомнить, как бы я тебе не то что подсказку, предлагаю попробовать вспомнить свой блокнот, и наверно тебе много придёт воспоминаний и ассоциаций.(ХГМ) — Блокнот. У меня были тетради, 11 тетрадей, очень таких плотных, мелким почерком написаны карандашом. Блокнот — это маленькая часть.(Сидоров) — Ты говорил, что ещё хочешь отозвать книги у RST и переписать. Может, на этом зацепка будет?(ХГМ) — Да. А я писал такое, да?(Сидоров) — Да, ты говорил, что я хочу отозвать книги, флешки, и дописать некоторые моменты, которые ты по-другому осознал.(ХГМ) — Мабу рисует картинки. И каждая линия состоит из множества штрихов. Мы привыкли рисовать одним движением. Мабу рисует точками. Каждая точка — событие нашей жизни. В каждой точке мы видим и себя, и его взгляд на нас. Мабу пишет стихи. Мы так их зовём, потому что слышим рифму. И не ведаем, что мы слышим не рифмы, а слышим ритм. Один из… Блин, сбился. Я пытаюсь повторить как бы.(Сидоров) — Не переживай, очень хорошо получается.(ХГМ) — Да я…(Сидоров) — Сейчас чётко прям было. Мабу рисует чёрточками. Этот ритм точками, даёт ритм или рифму каждая чёрточка.— Мабу пишет стихи. Когда Мабу рисует, он поёт песни. Есть песни без слов, и тогда просто поёт душа. Есть песни со словами, когда мы пытаемся описать движение души. Есть движения души, которые заставляют перечеркнуть рисунок, стереть рисунок, уничтожить рисунок. Но есть и движение души, когда мы хотим поделиться с каждым из вас. Мы приходим, протягиваем руки, пустые руки, вы видите пустые руки, потому что вы не видите того листка, того рисунка, который хотим подарить вам. (пауза)
(ХГМ) — Что-то у меня с головой явно не в порядке. Что-то провалы…(Сидоров) — Отлично, это тебе помогают, помогают, не волнуйся. Тебе помогают, Гена, всё хорошо. Продолжай, не переживай, всё отлично. Мабу рисует рисунки, а они протягивают руки, хотят показать эти рисунки, но мы их не видим.— Он устал, и через усталость увидел бесполезность своих дорог. Он встал на краю, чтобы сделать последний шаг. Мы стояли рядом с ним и разделяли его боль. Но мы были молоды, и не знали, как помочь ему. Да и, честно говоря, мы боялись больше не за него, а за себя, ибо мы хотели видеть его миры, быть в его мирах. И тогда мы усилили ему боль. Даже не подумав, что она останется, останется навсегда. Останется памятью, останется злобой, останется любовью, останется любым движением души, — это будет боль. Он сделал шаг вперёд. Мы подхватили его и вместе с ним кинулись вниз. Что было дальше? Дальше мы пришли на поляну. И стали ждать мальчишку, который придёт, мы встретим его, обнимем его, и он примет нас, и забудет о боли той. Забудет, но она не исчезнет, она останется — и с ним, и нами, ибо мы вместе прыгали.
(Сидоров) — Встретили его на поляне?(ХГМ) — Что сделали?(Сидоров) — Вы встретили его на поляне?(ХГМ) — Кого на поляне встретили?(Сидоров) — Мальчишку.(ХГМ) — Вопрос не понял, Лёш.(Сидоров) — Ну было подключение, ты просто часть текста не слышал. Они рассказывали, что Мабу прыгнул в пропасть, а они не хотели, чтобы он прыгал, чтобы не терять связь с его миром.(Моисеенко) — Ты уверен, что это про Мабу, а не про Гену молодого?(Сидоров) — Ну это реинкарнация скорей всего, но они сейчас конкретно про Мабу говорили. Вот, просто скорей всего это связь через века идёт, либо реинкарнация души и повторение ситуации. Прыжок, и они прыгают постоянно вытаскивают его на поляну и сопровождают в следующую реинкарнацию, либо смещение ветки жизни.(Глеб) — Я всегда хотел родиться, но я никогда не имел тела. Я мог быть зародышем, я мог быть началом, но мой конец всегда был печален: меня всегда уничтожали — уничтожал врач, уничтожала мама, уничтожали яды. Я искал маму, я всегда её искал. Ту маму, ту маму, у меня не было других мам, только та мама. Я всегда ходил за ней, я всегда из жизни в жизнь приходил к ней. Из жизни в жизнь она отказывалась от меня, даже не зная обо мне, просто отказывалась. Потом я узнал, что это было наказание — и меня, и её. А за что наказали меня? Что сделал я такого? В чём провинился я? Что нарушил я? И мне ответила тишина. Я не стал ждать ответа. Я не воспринял её ответа, я продолжал искать. И тут я нашёл того, кто услышал меня. Я пришёл к нему, и рассказал о нём всё: рассказал о маме, рассказал о себе.
(Сидоров) — Продолжай. Глеб?(Глеб) — Вы дали это имя, не я. Зачем вы дали мне имя? Если вы даёте имя, я должен быть рождён. Я не родился никогда. Я всё рассказал этому человеку: рассказал всё о себе, рассказал о маме. Он был не один в этом, он был с другими, и они дали мне имя. Потом пришло время, когда я встретился с мамой, не там, где я хотел. Я нерождённый, и мама сейчас нерождённая.
(Сидоров) — Ты рад этому, что всё-таки встретил маму?— Как вы думаете, почему вы разговаривали со множеством персонажей?
(Моисеенко) — Это хороший вопрос для многих.(Сидоров) — Это воплощение души, это страницы, которые наслаиваются, и друг друга должны воспринимать эти души, как библиотеку своей книги.— Как сложно вы выражаетесь, как сложно ваше восприятие. Попробуйте простыми словами. И поверьте, вам будет более понятно даже самим.
(Сидоров) — Это одна и та же душа, я думаю.— Хорошо. Краски — душа? Или всё-таки ваши чувства?
(Миссаров) — Это наши чувства, который сейчас каждый испытывает вот в этой беседе. Каждый по-разному, у каждого сейчас свои чувства.— Хорошо. Душа, как относится к чувствам? Или чувства к душе? Вы будете говорить о части души? <…>
(Сидоров) — Чувства — инструмент.— Инструмент?
(Сидоров) — Ну, с помощью чувств душа общается, насколько я знаю. По-моему, даже говорилось об этом.— Давайте попробуем снова. Предохранители, кто для вас они?
(Сидоров) — Предохранители?— Да.
(Сидоров) — Это какая-то часть чувств…— Давайте напомним. Почему предохранители? Потому что перегораемы.
(Сидоров) — Ну из-за сильных чувств можно перегореть, можно умереть, можно… От избытка чувств можно предохранять человека, чтобы он не перегорел.— Хорошо. Кого вы сейчас слышали? Мы назвали его Глебом. Напомним, что имя дали вы. Кто он для вас?
(Сидоров) — Нерождённая душа, которая должна была воплотиться у матери, которая была участником многих контактов.— Какое он отношение имеет к вам, к контактам, к Переводчику, к спрашивающим?
(Миссаров) — В первую очередь имеет отношение, указывает на наши ошибки, на то что иногда как мы низко падаем, и как потом тяжело подниматься.— Связь?
(Миссаров) — Связь. Нам показывают то, что когда-то уже происходило. И что это является именно той историей, которая напрямую связана с развитием нашей души.— Мы сейчас говорим о душе или мы говорим о <…>? Зачем вы простые вещи усложняете?
(Сидоров) — Возможно, вот это обучение от монаха, которое было, что нужно принимать прошлое, и пример приводится этой нерождённой души, которая пыталась сделать всё правильно, и чтобы воплощение души взять те прошлые опыты и на основе их найти свой цикл, а не пытаться самостоятельно что-то делать по своей воле. Не основываясь на прошлом.— Как это относится к персонажу по имени Глеб?
(Сидоров) — Он не ушёл в сторону, он шёл своей дорогой. И это пример.— Хорошо. Почему тогда было применено слово «наказание»? Мы можем понять причину наказания матери. В чём наказание Глеба? (пауза) Не спешите. Думайте.
(Сидоров) — То, что ему были предложены пути, а он тоже упёрся и хотел именно этот путь, хотя, в принципе, выбор пути — это тоже невозможно самому. Т. е. было, по-моему, от монаха такое изречение, что, если есть дорога, и ты самостоятельно хочешь идти, куда хочешь — это не всегда правильно.— Если вы идёте по дороге, вы не можете идти, куда хотите, вы идёте по дороге. Вы можете плутать на дороге. Вы можете кружить на ней, вы можете стоять на месте, прыгать, скакать, делать что угодно, но вы на дороге, вы не сошли с неё. <…> Герой, о котором мы сейчас говорили, сошёл ли он с дороги? Сходил он с дороги или всё-таки шёл одной дорогой?
(Сидоров) — Он, получается, шёл по своей дороге, он уходил в другой цикл. Не в дороге жизни по развитию в спирали, а шёл по одной и той же дороге циклично.— Попробуйте ответить ещё раз. Только не спешите. Пусть ответит каждый из вас. Попробовали так, давайте попробуем ещё раз. Пусть каждый из вас ответит. Сходил ли он с дороги, и подчинялся ли он циклам, раз вы упоминали их?
(Сидоров) — Я считаю, что он сходил с дороги и зацикливался на одном и том же пути, хотя дорога была по спирали вверх. А он её зациклил по кругу, пытаясь выйти хотя бы в каком-то месте на одном и том же пути. А дорога была вверх, либо по спирали. Он сошёл с дороги, по сути, развития.— Пусть это будет Вашим домашним заданием. Пусть ответит другой.
(Миссаров) — Поначалу он шёл по дороге, но потом он решил как бы хитростью, наверно, я не знаю, можно применять такое слово, и обмануть. И понёс наказание за то, что… В беседе было сказано, наказание несла его мама, потому что мама поняла на своём опыте, как это. В итоге, получается, придя к ней, он попытался изменить, он попытался ей помочь. Тем самым облегчить её страдания, облегчить её боль. А получается, облегчая ей боль, он делает ей медвежью услугу, и она понимает. И получается, что оба понесли наказание. Но это в любом случае должно было произойти. Потому что, видать, настолько сильна была любовь его, что, несмотря даже на свой путь развития, который он должен проходить, он смог выйти, как правильно выразиться, не из этой спирали. Он смог пойти по другому пути совсем. Не по-своему, не по тому, по которому должен был пройти. Он изменил её, и невольно изменил дорогу другого.— А вы не меняете дороги друг другу? Не меняете друг другу, нет?
(Миссаров) — Меняем так же.— Хорошо. Пусть для Вас это будет домашним заданием. Но Вы упомянули слово «обман». Подумайте, где Вы нашли здесь обман <…>. Мы ждём следующего вопроса.
(Моисеенко) — Я думаю, что история с этой неродившейся душой, которую мы назвали этим именем, она шла своим чередом, и когда задаём имя, мы присваиваем свойство определённой жизни. И фактически данный персонаж не пошёл, он свернул на этом отрезке и не родился. Это свойство жизни он не развернул в реальность, с которым он шёл, и которое мы ещё дали, назвав имя. Потому что душа ищет мать и отца, в которых должны родиться и это свойство реализовать.— А вы не допускаете, что любовь хотела оправдать, реабилитировать, как вы говорите, его маму? Вы обрисовали довольно-таки отрицательного героя. И этот отрицательный герой умудряется попасть к Хранителям. Подумайте об этом.
(Сидоров) — Получается, он всё правильно сделал, если он так по иерархии вышел на серьёзную такую позицию. А с чем связана встреча с монахом? Есть какая-то ситуация, которая необходима для обсуждения?— Давайте скажем так. То, что вы сейчас услышали, это всего лишь только малая толика. Мы говорили когда-то вам, что вы очень многого не помните во снах. Поверьте, было тем раскрыто гораздо более. Но рано или поздно вспомнится в диалогах, в монологах, в беседах.
(Сидоров) — Т. е. ситуация экстренная какая-то существует, что первый раз за столько лет монах смог выйти на диалог? На монолог, точнее.— Почему вы считаете это экстренным?
(Сидоров) — Ну, возможно, какой-то переход в наших реинкарнациях. То, о чём говорили, что близко.(ХГМ) — Значит, я помню ещё, когда снова как бы пришёл Мабу, ну, стал снова Мабу. Ну я ему говорю: «Ты такой страшный…» Он сидит на меня смотрит, и такое ощущение, что <…>. Что страшного? Что, я страшный монах, что ли? Чудовищем, что ль, становлюсь или нет? И он мне говорит, что не изменился, просто стал говорить по-другому. Стал говорить более серьёзно, и тут же испугался. «Ну что, я буду продолжать с тобой хихикать и хахакать? Мы уже это пробовали. Я помню, как вы мне тут жён считали». Я говорю, да нет, я не имел в виду в этом смысле. А он тогда говорит, что…— Вы разбрасываетесь словами, как <…>. Вы <…> понятие слов. Для вас слово — это просто слово. Кинул слово, и всё, и пожалуйста, и тут же про него забыл. А то, что это слово изменило чью-то жизнь и что-то натворило — вы этого даже не заметите, не поймёте, что произошло. Будете потом винить кого-то, но не себя.
(Сидоров) — Ильватан, выключи микрофон.— <…> Мы подобие бога в том, что мы обладаем словом. И хоть мы ещё не знаем тех заветных слов, которые создают жизнь, но мы уже знаем слова, которые могут изменить эту жизнь и в добрую, и в хорошую сторону. Мы не знаем силы слов, и мы разбрасываемся словами. Мы говорим «люблю» с задними мыслями. Мы говорим «ненавижу», и чувствуется в этом слове любовь.
(ХГМ) — Куда-то я выпал, похоже, да?(Моисеенко) — Ну да, было подключение, по всей видимости, наших первых друзей. Они нас спрашивали, мы им отвечали.(Сидоров) — Сейчас серьёзно, конечно, получилось. Очень здорово. Единственное, жалко, что мы не поинтересовались о состоянии Геннадия, и что, может быть, опять же, надо сделать. Потому что столько времени прошло, Мабу предупредил, чтобы мы не исправляли цифровые эти эксперименты, надо было уточнить всё-таки. Просьба была к нам с Ильватаном, чтоб мы повторили, но мы не смогли это всё исправить, к сожалению. Было бы здорово, конечно, если бы они дали нам ещё раз инструкцию, стоит ли попытки исправлять или, как Мабу сказал: не надо — вы ещё хуже делаете.— Если бы взяли на этой дороге втроём, и пробежали бы вместе, убежали бы в сторону зари, легли бы у края дороги, дотронулись бы до горизонта, протоптали бы дорожку в цветах втроём да вместе, держась за руки — вот это было бы правильно. Всё остальное — всего лишь возня, всего лишь попытка обвинять друг друга, и не больше. И так хорошо, когда вы всё-таки встречаетесь на одной дороге, встречаетесь, хоть и не узнаёте друг друга, но всё-таки встречаетесь. Рано или поздно научитесь здороваться, научитесь говорить, научитесь доверять друг другу, и возьмётесь за руки, и пойдёте одной дорогой. Тогда будем говорить: «Вот воссоединение, вот друзья». Пока мы видим, видим просто разрозненные, отдельные брожения по дорогам, а мы бы даже сказали — бродяжников. Неплохо было бы, если б собрались на полянке. На вашей полянке, на любой полянке. Пригласили бы друзей. Поверьте, к вам на полянку пришли бы друзья. Не пришли б другие, не пришли бы иные, ибо чудища, которые видел мальчишка, охраняют поляну, и не дают пройти другим. И всё остальное обман. Когда-то мы видели их вдвоём и порадовались, и радовались за них. Но увы, быстро всё забываем, быстро. (слышен лай собаки во дворе) (пауза)
(ХГМ) — Собака лает. Я понял, что она лает. Ей там косточки давали. Сейчас, я это… телефон не бросаю. Но только такое ощущение, что я куда-то, как вы говорите, звук плавает, а у меня что-то как-то восприятие плавает: здесь я или не здесь.(Моисеенко) — Да, там подключения. Обратите внимание, друзья, на щелчки. Эти щелчки — и происходит подключение в эти моменты.(Сидоров) — Ну, конечно, сегодня замечательный сеанс получился. Я, честно говоря, до мурашек сижу, у меня прям даже мутнеет в глазах немножко. Похоже, я тоже подключался чуть-чуть. Жалко, что про поляну не было слышно до конца. Но здорово, конечно, что они хотят, чтобы мы научились видеть друг друга истинно. Ген, как самочувствие? Ты там просто без контроля выключаешься-включаешься. Как ты себя чувствуешь, ты там не упал, ничего нигде?(ХГМ) — А мне куда падать, я только валяюсь на диване, и разговариваю с вами. Ну, правда, то ли засыпаю, то ли… да нет, вроде спать не хочу. Так вот — раз — вроде на месте. И сейчас только вставал, собаку запускал.(Сидоров) — Сейчас очень плотный был диалог, минут 20, наверно, через тебя общались.(Моисеенко) — Они напоминали о смысле Глеба и взаимосвязи с Глебом, почему он к Хранителям попал.(Сидоров) — Ну не то что объясняли, они больше спрашивали.(ХГМ) — Ну дело в том, что видишь, там получается, что… Начнём с того, что я не знаю, кто Сергей Иванов — я это или не я, я не спорю. Хотя я чётко понимаю, что девчонка, которая с заячьей губой, немая — это похоже всё-таки я. Ну, во-первых, это было чётко сказано, что это я, во-вторых я чётко помню все эти события. А вот Глеба я помню только со стороны.(Сидоров) — По-моему, Глеб ни разу не воплотился вообще, и он сразу перешёл в Хранители. Он не встречался на Земле, он не был воплощён, поэтому ты не мог быть им на Земле.(ХГМ) — Да мне кажется, и так я им не мог быть.(Сидоров) — Он встретился с Ольгой уже нерождённым, — они сказали сейчас только что. Поэтому, может быть, какое-то он имеет отношение к твоей душе, но в виде воплощённого человека на Земле ты не был через него. И ещё один момент, они сказали, что то, что ты рассказал про диалог или монолог с монахом, это очень маленькую часть ты рассказал. Там было намного больше, но они надеются, сказали, что ты вспомнишь постепенно через диалоги, через мысли, и постепенно донесёшь это всё. Потому что там очень мало из того, что он хотел пересказать. Я просто спрашивал: что за ситуация, почему монах в первый раз вышел на контакт с тобой во сне? Они не обозначили причину, но сказали, что информации было намного больше, чем ты пересказал за 20 минут. Но это не в упрёк тебе, Ген, просто я тебе говорю как есть.(ХГМ) — Просто, понимаешь, я почему-то вдруг, когда ты мне писал… когда я про Федьку написал, и вот твоя реакция, — я прям очень сильно испугался, честно говоря.(Сидоров) — Ну это было в 5 часов утра, и естественно, я сам не понял, что происходит сначала.(ХГМ) — М-да.(Сидоров) — Ты не переживай, главное, абсолютно. Всему своё время.(ХГМ) — Нет, о чём мне переживать… Просто ты сказал… Ну, что вспомню — расскажу. Да нет, я не вижу в этом смысла, в переживаниях. Как-то я более-менее спокойный стал, уж очень даже спокойный.— Мы бы это назвали «сжатой пружиной». Она тоже находится в покое.
(ХГМ) — Так что мне нет смысла что-то такое там. Здоровье — нормально.(Моисеенко) — Подожди, про сжатую пружину, ты сейчас сказал?(Сидоров) — Нет, да конечно нет, это не он. Миш, ты уже научился бы воспринимать.(Моисеенко) — Угу, я воспринял.(Сидоров) — Они пытаются прям… Угу. Ну это он сжатая пружина, получается, хотя он в покое. Значит, всё-таки есть ситуация какая-то, которая… похожа.(Моисеенко) — Когда может резко распрямиться.(Сидоров) — Только догадываться можно.(ХГМ) — Понял, ладно. Если я не услышал, значит, мне и не надо это, честно говоря.(Сидоров) — Сказали, что сжатая пружина — это тоже состояние покоя.(ХГМ) — Гениальная мысль. Хе-хе. Мне это ни о чём не говорит, я не знаю, о чём вы сейчас.(Сидоров) — Ну в плане того, что есть внутреннее напряжение, но оно в состоянии покоя. Т. е. ты говоришь, у меня всё спокойно, всё нормально, а в результате, может быть, по-другому это можно воспринимать.(ХГМ) — Всё, понял-понял, ясненько.(Сидоров) — Судя по всему, что столько информации и подключения, и монах, и Первые — минут двадцать мы общались. Честно говоря, по-моему, в первый раз такой плотный контакт через телефон. Чтобы двадцать минут непрерывно. Не подключения, а прям диалог был. Причём они спрашивали по Глебу у всех троих. Т. е. они не рассказывали по Глебу, а интересовались, как мы это воспринимаем. И даже дали домашнее задание, что, как вы высказались, подумайте самостоятельно над этой мыслью. И в конце подсказка была, что мы создали отрицательный образ Глеба, более в общих чертах, но он в итоге перешёл в Хранители. И вряд ли, если он что-то делал не так, он может быть отрицательным персонажем с таким ростом в иерархии. Наверняка Хранители — это серьёзный рост после души невоплощённой.— Как вы представляете взрыв? Что было в начале взрыва? Кто заставил?
(Моисеенко) — Мысль.— Мысль? Мысль имеет носитель?
(Моисеенко) — Да, имеет носитель.(Сидоров) — Идея, может быть.(Моисеенко) — Мысль имеет носитель.— Хорошо. Что такое для вас носитель?
(Моисеенко) — Это уже сформировавшаяся жизненная позиция по определённым выборам.— А мы говорим о начале миров, о начале взрыва. Совместите начало взрыва, и уже с личностью, сформировавшуюся. А в вашем понятии, сформироваться — надо время.
(Сидоров) — Ну мысль она ищет для воплощения материю, — это было в диалогах, — что сама по себе идея или мысль, она не может воплотиться без материи, чтобы проявиться. Естественное создание Вселенной — оно нематериально однозначно, поэтому мы не можем его, наверно, воспринимать, как что-то нас окружающее, и мы не можем, у нас нет того слова, наверно, скорее всего.— Мысль. Достаточно ли просто мысли, чтобы создать Вселенную? Требуются ли какие-либо орудия, для создания Вселенной, это мысли?
(Миссаров) — Да, скорее всего энергии.— Откуда взялись энергии, если мы говорим о начале, и мы говорим о первовзрыве?
(Сидоров) — Из желания, может быть.— Желание? Чьё?
(Сидоров) — Желание создать.(Моисеенко) — Интерес, интерес в направлении мышления каком-то создаёт. Вообще во Вселенной, я думаю, энергия даётся интересу.(Сидоров) — Нет, смотри. Сначала — осознание себя. Чтобы что-то создать, нужно самого себя осознать.— Мысль — не есть сознание.
(Сидоров) — Но чтобы её произвести, нужно осознавать себя, чтобы мыслить.— Разве? Тогда в любую психиатрическую больницу зайдите, и посмотрите. Поглядите, много ли сознательных и многие ли лишены мысли от того, что у них нет сознательности. Мы начали с того, что мысль должна иметь носитель — вы сказали, заметьте.
(Сидоров) — Да.— Речь не шла о сознании. У вас есть выражение «бессознательное». Как вы думаете, бессознательное рождает мысль или нет? Требуется ли мысль сознанию? Требуется ли интерес? Давайте даже упустим вопрос, кто заинтересовался. Вы говорите слова?
(Моисеенко) — Т. е. порождение нашего мира — это чей-то насущный интерес кого-то, кто находится в другой Вселенной?— Если Вселенная создастся в другой Вселенной, произойдёт коллапс. Для того чтобы создать другую Вселенную, вы должны уйти от старой Вселенной. Если хотите — сделать шаг в пустоту. И сделав шаг, вы уже расширили пределы Вселенной. И сколько бы вы ни шагали, вы расширяете старую Вселенную. Вы никогда не будете в пустоте — вы будете просто расширять старую Вселенную. Как быть? Поверьте, Вселенная во Вселенной — это абсурд.
(Сидоров) — Надо чтобы расти, нужно место.— Надо прежде шагнуть в пустоту. Мы повторим. Шагая, вы расширяете границы старой Вселенной, той Вселенной, в которой сейчас живёте. Что вы должны сделать в первую очередь? Уйти с этой Вселенной. Уйти. Как вы считаете, вы должны уйти осознанно, мыслью, интересом, сознанием? — ваши слова.
(Моисеенко) — Ну да, мы должны как бы… Ну я так понял, что мы должны осознанно осуществить переход в данной жизни. Я правильно понимаю, осознанно именно?— Вы всё делаете неосознанно. Все делаете неосознанно. Направление вы выбрали верное, вы говорите «осознание». Осознание рождает и интерес, и рождает мысль, направленные мысли, имеющие вектор. Ибо есть мысли, которые не имеют направления. Вероятно, что они могут что-то создать. Не хаос — шум. <…> создание Вселенной, создание душ, создание материи, применяя эфир. Мы хотели бы спросить. Эфир является частью Вселенной?
(Моисеенко) — Да, является. Я считаю, что является.(Сидоров) — Я думаю, нет. Я думаю, что это, как основа, кристаллическая решётка такая, как бы фундамент, на чём можно строить из энергии Вселенные. Т. е. это как кристаллическая решётка, которая не имеет отношение ко Вселенной. Т. е. она, как скелет, а на ней уже формируется Вселенная, как основа, как шаблон. И которая имеет все компоненты для создания Вселенной.(Моисеенко) — Эфир — это взаимообменивающаяся среда между всеми дышащими существами.(Сидоров) — Да причём здесь дышащие, не дышащие? Здесь вопрос вообще о не материи, а о том, что эфир — это промежуточное звено между энергией и материей. Он промежуточное, он не относится ни к тому, ни к другому, но он даёт взаимодействие между ними. Дышащее здесь, не дышащее — здесь вообще не причём.(Моисеенко) — Причём. Мы взаимообмениваемся через эту среду.(Сидоров) — Ну я так не думаю. Ну пусть они скажут, давай, у нас есть у каждого своё мнение, доказывать смысла нет. Что по этому поводу скажут наши эксперты?— Мы не называли себя экспертами. И мы хотели бы услышать ваши ответы. Когда-то задавали вопросы вы, теперь мы хотим услышать. У вас есть сын, у вас есть дочери. Какое отношение имеете вы к ним? К ихнему телу? Хотя бы поговорим, давайте, о материальном, более понятном вам. Имеете ли вы какое-то отношение к их телам на данный момент?
(Моисеенко) — Ну на данный момент я явился лишь определённой частью энергоинформационной для сопровождения его в эту жизнь. А дальше он выстраивает свою жизненную позицию, так сказать, жизнь свою строит.— Мы подчеркнули сейчас о материальном. Мы даже применили материальное слово «тело».
(Миссаров) — Да, имеет, они носители генного фонда. Они, получается, продолжение рода, продолжение именно той составляющей, которая, как правильно сказать, применить слово «костяком».— А попробуйте всё это теперь применить <…> Эфира — Вселенную. Молодой Вселенной мы подскажем вам. Видите ли вы здесь аналогию? Является эфир частью Вселенной?
(Миссаров) — Прямая аналогия, что является, потому что, скорее всего, эфир — это, как я говорю слово костяк, тот костяк, из которого образуется всё вокруг него, как Вселенная.(Сидоров) — Ну это, примерно, как я говорил, что эфир сам по себе — он промежуточное звено между энергиями и материей, формируя Вселенную.— Вы разделяете материю и энергию.
(Сидоров) — Я думаю, что эфир — это намного плотнее вещество какое-то, на основе которой всё крутится-вертится, и энергии заставляют планеты, вселенные, галактики кружиться. Т. е. он — это основа для формирования Вселенной, всех её правил, законов, по которым двигается материя и перерождается. (длинная пауза) Вы на связи?(Моисеенко) — А по иерархии, которая была названа, — человек, животное, и далее, — эфир на какой ступеньке стоит?(Сидоров) — По-моему, там не было эфира вообще.(ХГМ) — Иерархии? Я понял, Миш, что ты… Нет, я думаю, что здесь, наверное, всё-таки эфир, а от него потом всё остальное появилось: материя, праматерия, и всё появилась, я думаю так. Ну если эфир является началом.(Сидоров) — Эфир высших, эфир низших было, по-моему, — такие ступени.(Моисеенко) — Нет. Человек — животное, животное — растение, растение — камни, камни — аура низших, аура низших — материя, материя — праматерия и праматерия — сила. Силой я назвал мысли в одном из своих последних роликов.(Сидоров) — Но эфира не было в этой лестнице?(Моисеенко) — Не было. Смотри, аура низших — это вода, сразу говорю.(Сидоров) — Ну подожди, ну твоё мнение опять же.(Моисеенко) — Это очевидно просто, просто очевидно.(Сидоров) — Может, вода — это вообще и есть эфир.(Моисеенко) — Нет, аура низших — вода.(ХГМ) — М-да, аура низших…(Моисеенко) — Ты согласен, Ген, что аура низших — это вода?(ХГМ) — Не знаю, не могу сказать. Я по-своему тогда. Эфир — это некое такое… Ну да, наверное, если сравнить, то это будет, наверное, самая-самая последняя таблица.(Сидоров) — Выключите микрофон все!(ХГМ) — Самый-самый последний будет элемент, как вот таблица, допустим, Менделеева, вот чтоб представить. И вот он разделяет. Получается что. Эфир — он везде, он есть и его нет. Он есть почему, потому что он является отцом материи, как говорится, и матерью душ, скажем так, в какой-то мере. Алё, слышите вы меня?(Моисеенко) — Да, мы тебя слышим, продолжай.(ХГМ) — Там что-то пикнуло (в телефоне). Вот. И проявляются такие некие сгустки, где происходит сгущение. Течение неизвестно, я не знаю причин течения, изменения в этом эфире, но здесь происходит какое-то такое сгущение. И всё готово разорваться как бы. И здесь появляется некто, кто может этот пузырёчек взять, как говорится, и лопнуть. Этот некто, кто дошёл до этого уровня. До уровня не физики, а именно совмещённого и физики, и духовного. Т. е. по иерархии — самое-самое высшее. И он тогда вот это пузырёчек, этот нарыв он просто берёт и взрывает, и создаётся Вселенная. И он является создателем этой Вселенной, автором этой Вселенной. И он какое-то время живёт этой Вселенной, потому что он является этой Вселенной. Он является и отцом, и матерью этой Вселенной, и поэтому он волнуется за это дитя. Он понимает всё, что хочет это дитя. Он переживает за него, он отдаёт все силы свои. И приходит момент, Вселенная растёт и уже…(Сидоров) — Информация супер-важная, только связи нет, может переподключиться, я не знаю, что делать.(Моисеенко) — Почему, есть связь, я всё слышу.(Сидоров) — Ну отлично, просто у меня, значит, заикается.(Миссаров) — Михайлович, продолжай.— <…> автор <…> создатель. Заметьте, мы сказали отдельно «автор» и сказали отдельно «создатель». В чём разница?
(Миссаров) — Создатель создаёт, а автор пользуется тем, что создал создатель.— Разве? А не наоборот? Если уже создано, где будет автор?
(Миссаров) — Автору, наверно, вначале надо быть, потому что он же, как правильно объяснить… рождение…— Вы говорили об идее. Идея рождает мысль, правильно? По иерархии, по вашей иерархии. Есть идея. Не будем говорить, кто создал эту идею, но мы назовём «автором». Автор идеи, есть идея. Теперь есть мысль. Теперь есть осознание этой мысли, осознание этих желаний, осознание, нужно ли это вам. У вас есть желание… (Срыв.)
(Моисеенко) — Да-да, говорите. (длинная пауза) Да-да, мы всё слышим, говорите.— Я стал умничать, рассуждать там о чём-то, а дедушка сидит, смотрит на меня, смотрит. А у меня в руках мячик. И он меня спрашивает: «Вот как ты думаешь, мячик — пустой?» Я: «Пустой, конечно». - «А почему пустой? Ты же не знаешь, что там внутри». Я задумался: а правда, что там внутри? А потом говорю: «Дедушка, ты что меня путаешь? Если сейчас я узнаю, что там внутри, он не станет мячиком, он лопнет, и всё, и он уже не мячик». А он меня спрашивает: «Значит, ты никогда не узнаешь, что там внутри у него, у мячика?» - «Почему, могу заглянуть». - «Но он тогда перестанет быть мячиком». «А я быстро-быстро, я так быстро это сделаю, что он ещё не успеет сдуться». - «Попробуй». Смеётся. Ему смешно, а я задумался. Правда, что в мячике? Пошёл спросил у папы - «Отстань!» Ладно, пошёл к маме. Мама: «Подожди!» Я пошёл к бабушке. Бабушка посадила на коленки. Я очень редко от неё слышал, когда она говорила «отстань». Там, говорит, воздух. «Какой воздух?» - «Ну вот такой, которым ты дышишь, вот который вокруг нас». А я и думаю: чем тогда мы все отличаемся от мячика, если у нас воздух, в мячике воздух. Мы одинаковые? Бабушка смеётся. Почему все смеются, почему нельзя объяснить, что к чему. Пошёл, утащил нож. Порезался, но зато и мячик победил. Я сделал хитро: я сделал дырочку, и быстрее ртом дышать. Думал, буду сейчас как мячик. Действительно.
— На рыбалку давно уже меня дедушка приглашал. А, говорит, вот станет потеплее, грязи не будет, а то знаешь, как рыбка не любит, когда грязно, она не любит, когда ветер. Мы возьмём с тобой удочки, ты отпросишься у папы у мамы, и мы с тобой пойдём на речку. Я долго просил, не знаю кого, про бога я тогда ещё не знал, ну я просто кого-то просил, чтоб быстрее стало тепло, чтоб быстрее ушла грязь, чтоб быстрее наступила весна. Про папу-маму забыл, забыл, что у них тоже надо спрашивать. Наверно, потом спрошу, когда уже станет тепло и не грязно, тогда и спрошу. Проснулся. Проснулся от того, что шумит: что-то ходят, шумят, что-то случилось. Смотрю: дедушка сидит. Смотрит на меня такой: «Уж прости, на рыбалку тебя хотел взять. Обманул я тебя». - «Почему обманул?»
— Если честно, то смерть я представлял как-то немножко по-другому. Я представлял её привычно как старухой такой с клюкой, такой злой, такой злобной. Обязательно почему-то беззубой, это уж точно. Не знаю, видно, признак старости или ещё чего-то. И как-то я один раз поделился на поляне своей мыслью о смерти. «А почему беззубая?» — меня спрашивают. «А потому что долго жила». Они смеются: «Ну это хорошо. Если у тебя смерть связана, что долго жила, то это даже неплохо». <…> - «Ах ты какой хитренький. Зачем тебе это знать?» - «Ну я буду знать». - «Для чего?» - «Ну, не знаю». - «Вот когда ты поймёшь, для чего это тебе нужно знать…»
— Нет, ну подвели меня, говорят: «Вот шар. Вот этот шар есть твоё высшее я». А я не вижу шара. Тогда я стал его представлять. Человек же говорит, что он есть, он же не может врать — он есть. Не получается у меня никак: представляю, а шар не получается. И вдруг я стал маленький. Маленький такой, тем самым мальчишкой. Всё, вот он, шар появился. Я маленький — и шар появился. Мальчишке-то проще, у него фантазии много. Вдруг я слышу: «Это твоё высшее я. Высшее я, войди в него!» Я испугался. Где моё высшее я? А что такое высшее я? У меня было такое ощущение, что я полетел по какому-то колодцу, я не знаю, что это такое. Я появился на поляне. Появился на поляне в те самые долгие времена далёкие, когда ещё были цветы, когда ещё не было тропинки, не было никаких заводов, просто была поляна с цветами, всё было прекрасно, и дождик меня радовал, а не пугал. Мужчина и женщина, счастливые обнимали меня. И я вдруг задал для меня почему-то тогда глупый вопрос: что такое высшее я? А они смеются: «Это ты». - «Я? Я шар? Какой шар?» А я пытаюсь объяснить им, что мне говорили, что высшее я — это шар. Смеются. И я вдруг вспомнил мячик. Мячик, и когда дедушка говорил, что в нём, спрашивал. Я почему-то подумал: высшее я и мячик — по-моему, это одно и то же.
— На полянке, слышу где-то издалека: «Иди по ней!» Я по дороге шёл. По дорожке шёл, кто-то мне говорит: «22-22». А я остановился и думаю, почему на такой красивой дорожке такие некрасивые слова? (длинная пауза)
(ХГМ) — Люди, хе, что тишина такая?(Моисеенко) — Да-да, просто так ты начинаешь немножко выпадать, и тишина, и идёт блокировка звука, чтобы фонового шума не было.(Сидоров) — Ну это просто мы думали, ты подвисаешь, не хотели тебе мешать.(Моисеенко) — Сейчас был рассказ с той историей, когда были названы случайно цифры и ты там на полянке, эта вся история как бы вылезла. Ты такой говоришь, а почему вдруг эти цифры странные на дороге я слышу.(Сидоров) — Некрасивые слова.(Моисеенко) — Да.(ХГМ) — Не очень понимаю, о чём вы сейчас говорите, если честно — не в обиду.(Сидоров) — Фантастический монолог сегодняшний, конечно. Я, честно говоря, последние полчаса практически ничего не слышал. Нормально вы слышали его?(Моисеенко) — Ну я слышал, так иногда выпадало, но в целом понятно всё, можно при прослушивании понять суть.(Сидоров) — Ну хорошо, я специально не отключался, думал, что если у вас есть нормальный звук, то и слава богу. У меня почему-то перепады по интернету.(ХГМ) — Я хорошо слышу. Но я правда ещё слышу кого-то. Четвёртого кого-то я слышу. Вас же трое?(Сидоров) — Ну это кто микрофон не отключает, просто эхом на него выходит. Ген, ну ты сегодня очень молодец прям большой.(ХГМ) — <…> какой-то такой пожилой голос.(Сидоров) — Ну может быть у нас кто-то… как я сказал, они кураторы, они обиделись, восприняли, что это не так. Неправильное я подобрал слово жёсткое.(Моисеенко) — Они сказали, что это самое… они начали рассказывать эту историю… Т. е. они как будто что-то хотят донести, суть какую-то. Но мы никак не догадаемся.(Сидоров) — Чтобы мы сами подобрали слова. Как чувствуешь себя, как на уроке геометрии, когда всё вроде просто: вот же параллелепипед, гипотенуза, а что в итоге получается, никто не знает. (смеётся) Я себя почувствовал, как, действительно, в третьем классе на уроке высшей математики. Хотя, конечно, чувствами что-то подсказывает на самом деле. Я больше пытаюсь настроиться на интуицию, на ощущения, на эмоции. Ну они сами говорят: выражайтесь проще. Вы чем заумней слова применяете — как Миша это всё делает издалека, фразами такими сложными, — тем как бы вам самим трудней разобраться. Ну я вроде стараюсь проще, но всё равно не получается до конца вникнуть.(Моисеенко) — Ничего не сложными, я стараюсь простыми, это тебе кажутся они сложными.(Сидоров) — Ну это не моё мнение, большинство здесь так думает.(ХГМ) — Хе-хе, понятно.(Моисеенко) — Это всё влияние разных идеологий.(Миссаров) — Да, ещё единственное хотелось бы Мабу тоже услышать. Было бы очень приятно с ним пообщаться сегодня, чтобы монолог был полностью, как бы беседа.(Моисеенко) — Да, я тоже хочу. Да, Мабу хотелось бы услышать.(Сидоров) — Нет, ну конечно. Он присутствовал, интересно?(ХГМ) — Мабу?(Сидоров) — Да. В сегодняшней беседе присутствовал?(ХГМ) — Не знаю. Не знаю, потому что я как-то не во всей беседе участвовал.(Сидоров) — Ну мы ему привет передаём, махаем ему ручкой, пускай тоже нам помахает. Про него сегодня вспоминали, как он рисует классно.(ХГМ) — Да, он пытался меня учить рисовать.(Сидоров) — Ещё и песенки поёт, стихами, чёрточками. Каждая чёрточка — это жизнь.(ХГМ) — Видишь, он получается, у него есть… У него в каждой пещере рисунки только кого-то одних. У него есть ещё одна большая пещера, которую он описывает постоя… на которой он рисует всех, из других всех пещер. Но это значит, он просто смотрит, подсматривает, но не вмешивается. Просто как наблюдатель, не больше. Если он хочет с кем-то поговорить, он идёт в ту пещеру, и рисует его. Беда в том, что он ещё очень чувствителен. А беда в чём? Что когда у него плохое настроение, у него и рисунки получаются более резкие. И тогда он, получается, приходит на тот момент, когда человеку больно. Он вдруг понимает, что человеку больно, и он не может воссоединить, он не может, подозревает себя в том, что, а не он ли сейчас сделал плохо человеку. И он старается быстрей зарисовывать. Он старается эти линии сгладить. Чтобы не было острых углов, не было что-то. И он видит, что есть улучшение. Он всё больше убеждается, что его рисунок влияет на состояние. И тогда он ругает себя, бьёт себя по рукам, бросает, разбрасывает угольки — я больше так не буду, так нельзя, я делаю плохо, — и начинает заниматься самобичеванием. И когда он занимается самобичеванием, он заходит в пещеру, и видит, что там человек присмерти вообще, хотя он даже не рисовал его. Тогда он начинает понимать, что он всё-таки умеет ещё рисовать мысленно, без уголька. Тоже происходит влияние.— Он пришёл к монахам и сказал об этом. Они сказали, что нет, просто чья-то болезнь рисует твоей рукой и управляет тобой. «Почему, зачем?» - «Может, он просто хочет, чтоб ты ему помог? Может, он хочет что-то спросить, а ты от него убегаешь?» Мабу уходит. Приходит в пещеру. Борется сам с собой. Ему хочется нарисовать, но не знает что. А просто так он не хочет рисовать. Нет, дело не в том, что он бережёт угольки, не в том, что мало стен, — просто не знает, что ему хочется нарисовать. Тогда он делает проще: он уходит в ту пещеру, в которой множество рисунков, где он просто наблюдатель, и не больше. И он просто рассматривает каждый рисунок. И он видит, что рисунки меняются. Через эти рисунки он приходит к людям и наблюдает за ними: он видит их печали, он видит их горести. Однажды подглядывал за берком. Страшно, конечно, но он хотел нарисовать, нарисовать его по-настоящему, а не как рассказывают о них. Он очень удивился, что рассказы не совпадают, совершенно не совпадают. Если честно, берк выглядит всё-таки красивее, чем о нём говорят. И он его нарисовал. Ушёл в самую-самую дальнюю пещеру, боясь, что берки узнают об этом. Нарисовал берка. Он увидел его. Увидел у такого же костра. Увидел, что он тоже с жёнами, что у него тоже есть дети. Но он не увидел монахов. Он стал искать монахов у берков. Но он их не нашёл. Но нашёл другое, нашёл колдунов. Тех колдунов, которые почему-то воюют с монахами. Тогда он пришёл и спросил у монахов: «Почему они воюют с вами?» Монахи ответили: «Потому что они боятся нас». - «Разве можно воевать с кем-то только из-за того, что боишься его?» Он: «Да, можно. Чаще так и бывает». Страх.
— Мабу ушёл в пещеру. В ту самую пещеру, где он боролся с собой. Взял мелки. Он уже знал, что нарисовать. Ему нужна была другая пещера, совершенно новая пещера, в которой ни разу не был, никогда не был. Он пошёл искать эту пещеру. У него появилась мечта нарисовать себя и берка, взявшись за руку и сидящих у одного костра. Он заблудился. Заблудился, и в нём проснулся страх, что он не вернётся. Идея быстро растаяла в страхе. Монахи кинулись не сразу. Они привыкли, что он убегает. Слишком долго его не было. Монахи стали искать. Нашли его уже умирающим. Он держал в руках мелки. Почему мелки? Потому что они были цветные. Он нашёл угольки, цветные угольки. Он стал рисовать цветом.
— Однажды он пошёл к мальчишке. Мальчик, мальчишка, сидит что-то рисует. Мабу подсунул ему журнальчик «Моделист-конструктор» с рисунком самолёта. Так Мабу решил научить мальчишку рисовать в объёме. У мальчика всё время были плоские картинки, а здесь объём. Хорошо. Мальчишка стал рисовать объёмные картинки, но не хватало красок. Мабу нашёл человека, у которого было множество красок. Множество-множество красок. Сколько сделал он рисунков в пещерах, множество рисунков, где он пытался воссоединить, чтобы они встретились: мальчишка с этим человеком. Чтобы они встретились, и этот человек поделился своими красками. Множество картинок, картин, просто набросков. Вся пещера была исписана этим. Но ничего не выходило, ничего не получалось. Почему? Всегда же выходило, почему же так? Он тогда стал рисовать отдельно человека с красками и отдельно мальчишку. Даже выделил специально пещеру, в которой стал рисовать их всё-таки вместе, вместе-вместе-вместе и никогда не вместе. В один прекрасный день совершенно незнакомый человек случайно, совершенно случайно, поверьте, без злого умысла, без ничего. Он просто ошибся дверью, он просто пришёл не туда. Постучался, назвал чью-то фамилию — сказали, что здесь не живут. Он растерялся: «А как же так, а можно я оставлю у вас пакетик, а то мне ещё надо туда-то, туда-то». - «Да, конечно можно, только не забудьте…» Но он забыл. Он забыл, потому что он пришёл случайно, и он не запомнил, куда он приходил. Он искал этот дом, он искал, хотел вернуть этот пакетик. Пакетик долго лежал — месяц, а может два. Мальчишки — они все такие, везде всё надо полазить, всё надо увидеть, всё надо узнать. И вот однажды пакетик попался мальчишке. Он раскрыл, а там множество красок. Скажем честно, поступил он нечестно: он утащил эти краски. (пауза)
(Моисеенко) — Да, мы слушаем, говори.(ХГМ) — А что говорил? Что-то мне вдруг напомнило. Я любил рисовать. Не знаю, к чему это правда, ну неважно, просто напомнило — значит нужно. Любил рисовать, но я почему-то цвета менял. У меня небо могло быть зелёным, а земля могла быть вообще каким-то жёлтым быть или ещё чего-нибудь. Вот единственное, что у меня вода всегда была вроде как положено — синяя, голубая. Вот вода вроде как, как положено должна быть. А всё остальное я мог менять спокойно, как хочу. У меня краски, цвета зависели от настроения. Когда мне было весело, хорошо, я старался применять побольше ярких красок. Но я почему-то не любил красный цвет, я очень его не любил, хотя это был, наверно, у меня самый яркий цвет. Но почему-то для меня тот же оранжевый, жёлтый, мне казалось, он всегда почему-то гораздо ярче и гораздо красивей. И я применял его, эти краски.— Нарисуешь что-нибудь — надо похвастаться, всё-таки я старался. Я бегу к маме, к папе. А им не надо. Бабушка. Бабушка радуется и складывает. У неё был ридикюль, большой такой ридикюль. И там она хранила лекарства. И вообще, ридикюль, я вспомнил, это именно как раз он рассчитан как раз для лекарств. Потому что, когда приходила няня… и вот она всё время говорила: «Ох уж этот ридикюль меня замучил: ни согнуться, ни разогнуться. Да когда же это кончится?..» Ридикюль. Ну ладно, что ж теперь делать. Как-то раз, не знаю, что случилось — может, я что-то испачкал там красками своими или ещё что-то — я не знаю, не буду врать. Но я услышал, что родители хотят спрятать от меня эти краски. И я, конечно, умный, я же самый умный — не то, что родители — я решил их спрятать. А куда? Самое лучшее, куда спрятать? К бабушке в ридикюль, потому что родители туда не лазили. Это бабушкина. И бабушка меня ни за что <…>. Я спрятал туда краски, но только плохо закрыл: все её лекарства были запачканы этими красками. Самое удивительное, что бабушка никому не сказала, даже мне, не сказала про пролитые краски. А я-то видел. Я видел, как всё было залито, я видел вот эту всю кашу. И вдруг в один прекрасный день я вижу, что мои краски стоят на столике в ридикюле, чистые прекрасные лекарства, и бабушка сидит и смотрит на меня. Я смотрю на бабушку, на краски, на ридикюль, на лекарства. Подхожу к бабушке и просто обнял, поцеловал. Зачем нужны слова? И без слов и так всё ясно.
(ХГМ) — Блин я не знаю, у меня такое ощущения, что я… Да не сплю вроде бы. Ну у меня нет ощущения как… Миш… Ты слышишь?(Моисеенко) — Да, я слушаю, говори.(ХГМ) — Знаешь, как когда вот я, раньше были, как ты говоришь, включения, да?(Моисеенко) — Да.(ХГМ) — У меня нет сейчас таких, как его… ощущений. У меня совсем по-другому, у меня ощущение просто уснул, вы что-то там говорите-говорите, причём я слышу, причём я слышу вас, о чём вы говорите, слышу ещё какой-то старый голос такой. И я как бы засыпаю, знаешь, как под телевизор засыпают, засыпаю — потом раз — просыпаюсь снова.(Моисеенко) — Да, есть такое.(Сидоров) — Как состояние вообще?(ХГМ) — Да шут его знает.(Сидоров) — Ну бодро себя чувствуешь или засыпаешь как-то? Комфортно?(ХГМ) — Да нет, нормально чувствую. Ну, наверно, комфортно.(Сидоров) — Ничего не болит?(ХГМ) — Нет, ничего не болит.(Сидоров) — Ну отлично.(Моисеенко) — Здесь получается, Ген, было подключение к старым историям твоим детства, и ты как бы рассказывал истории с красками связанные, там ещё что-то было.(Сидоров) — То, что подарили ему краски. Тебе, Ген не дарили краски случайно, свёрток большой с красками?(Моисеенко) — Нет, ему кто-то принёс и забыл.(ХГМ) — Я не помню, чтоб мне дарили.(Сидоров) — Ну он-то об этом не знал. Он как ребёнок. Он, может быть, помнит, что появились краски откуда-то случайно.(ХГМ) — Не знаю. Не буду врать, не помню, не знаю.(Сидоров) — Нет, ну мы потом расскажем. А много красок было?(ХГМ) — Много. Я помню такие баночки, знаешь, как диафильмы были, вот типа подобных баночек.(Сидоров) — Гуашь, наверно.(ХГМ) — Ну да. Нет, акварель.(Сидоров) — Акварель не жидкая, акварель сухая.(ХГМ) — Тогда, наверно, гуашь. Не, я помню, что это баночки такие с крышечками. Я помню, баночки сами такого же цвета, как и краска, это я помню.(Сидоров) — Это гуашь, гуашь. Тем более если старая, с СССР ещё. Сейчас акриловая есть, а это гуашь была. Сухие краски — акварель, но они сложные, и масляные, больше вариантов нет.(Моисеенко) — Ген, по твоим ощущениям, сколько времени прошло?(Сидоров) — Скорей всего была гуашь.(ХГМ) — Я акварель помню хорошо, знаешь почему? Потому что я с пацаном… напротив, там Толька у нас жил с бабушкой. Ну без родителей, с бабушкой Толька жил. А у них там дверь… мы постоянно его дверь обстреливали то пугачом, то копьями этими. А у него бабка такая, знаешь, она немножко подслеповатая, и мы этим пользовались, что она не очень-то видела, что дверь убитая… Сейчас, я водички попью.(Моисеенко) — Ген, а по твоим ощущениям сколько времени мы болтаем?(ХГМ) — Ну не знаю, минут сорок, наверное.(Моисеенко) — Да второй час пошёл.(ХГМ) — Не знаю. А о чём я сейчас говорил, я забыл. <…>(Сидоров) — Ты рассказывал про бабушку соседей.(ХГМ) — А вот для чего я говорил про этих соседей?(Сидоров) — Акварель.(ХГМ) — А-а. Вот, вспомнил. Мы это… акварель лизали. Они плиточками такими. А мы что-то лизнули, нам что-то вкус понравился. А у кого-то мамка работала в каком-то кафе или буфете, я уж не помню. И она принесла много мороженого такого, знаешь, просто большую массу. И мы туда эти… мы зачерпываем, накладываем в этот, как его зовут.(Сидоров) — И добавляете акварель, да?(ХГМ) — Да, и у нас были цветные мороженые, вот это я помню. (все смеются) <…> мороженое едите — а оно вкусное. Придумали хитрые названия им, я уж не помню, какие названия. Ну вот так, да, цветные мороженые мы ели. И я помню, что было очень вкусно.(Сидоров) — Ты представляешь, что ты нам рассказывал? Что Мабу исписал целую пещеру, чтоб тебе краски попали в квартиру.(ХГМ) — А причём здесь Мабу, я не понял?(Сидоров) — Ты сейчас рассказывал историю такую, что Мабу маленьким тебя хотел научить рисовать. Сначала он тебя учил рисовать в объёме, а потом хотел, чтоб ты красками начал рисовать. И он нашёл человека, у которого было много красок — наверно, какой-то художник. И сделал так, что он случайно попал тебе в квартиру и оставил свёрток, думал, что он ошибся. И всё, он потом не смог найти вашу квартиру, и остались у тебя целый пакет красок, которые он принёс. А потом ты их нашёл и начал ими рисовать. Это сделал всё Мабу, и он целую пещеру изрисовал, чтобы соединить вас с этим мужчиной.(ХГМ) — Я примерно понял картину… Подожди…(Сидоров) — Он рисовал тебя и рисовал этого мужчину с красками. И добился того, там сотни раз вас рисовал, пока вы не соединитесь вместе. Представляешь?(ХГМ) — Я был ещё практически ползунком. Мама убирала на кухне. Я сидел возле батареи и ныл. Что-то меня не устраивало, наверно. Ныл-ныл-ныл-ныл. И мама разозлилась, и маленькое красное ведёрко пластиковое кинула в меня, и попала в бровь. У меня шрам до сих пор остался. Пошла кровь, она очень сильно испугалась, кинулась. И вот этот момент, когда она ко мне бежала, мне показалось, так очень долго, очень-очень долго было. И тут вдруг кто-то… Ну в общем я испугался, получается, и глаз перестал видеть, и вдруг появляется кто-то. Такое что-то пушистое такое, но больше котёнка, это точно. Появляется что-то такое, и кидается как бы на меня. Кидается на меня, и мне ещё страшнее стало. А потом гляжу, а он разворачивается, и на маму. Мне так стало страшно, я ему: «Не трожь маму!» Мама тут меня хватает, обнимает, быстрей в ванну, мыть, глаз этот отмывать. А этот вредный пушистый сидит рядом, и наблюдает за мной. А я <…>, что он опять кинется и на меня, и на маму. Ушёл куда-то. Потом я сидел в комнате. С одной стороны, даже мне как-то… Причём, наверно, я всё-таки был ползунок, а может нет. Во всяком случае, я был в колготочках, и я не помню, чтобы я ходил. Я помню, что для меня всё было низко, и скорей всего я всё-таки на четвереньках ползал там, ну я как-то передвигался — неважно как. И вот, наверно, это было моё первое знакомство с этим пушистиком. Как мы общались друг с другом, я даже сказать не могу. Вроде не словами, потому что я вряд ли умел разговаривать, наверняка не умел разговаривать. Но почему-то я вдруг… Он такой: «Буду с тобой дружить». А я ему: «Почему?» - «Ты не убежал». Я не стал ему рассказывать, что я не убежал не из-за того, что такой храбрый, а просто у меня, мне было больно, и я не умею бегать. Я ему не стал, конечно, это рассказывать. Но, получается, так мы вот сдружились с этим пушистиком.(Моисеенко) — Пушистик, это не Мабу случайно был?(ХГМ) — Ну вот я об этом подумал как-то. Честно говоря, как-то ассоциация у меня… До сих пор мне надо с натяжкой делать, чтобы это было.(Сидоров) — Он тоже маленький был, получается?(ХГМ) — Да. Мы и росли-то вместе с ним. Он подрастает, я подрастаю. Мы, получается, всё время такие ровесники. Я помню, что и детский сад, я помню, что и первый класс. А получилось так, что я в школу когда пошёл, родители спят, я их будить. «А мы что, мы в школу опоздаем?» И я тогда пошёл, а это было три часа ночи, но я-то не разбираюсь в этих… и мне кажется, что уже пора. Три часа ночи, 1 сентября, значит, получается, я пошёл в школу. Она далеко была от нас, Рабочий посёлок, очень далеко достаточно. Для ребёнка это… Ну, Лёш, ты представляешь — это Девятый микрорайон и Рабочим, вот представь, сколько это. Для ребёнка это большое расстояние всё-таки. Вот, и я пошёл туда. И я шёл, я не боялся, почему-то… Ну я почему-то Пушистиком его звал. Как первое пришло мне «Пушистик», так и был он для меня Пушистиком. Мабу не Мабу, я не помню. Но он откликался на Пушистика.(Сидоров) — Мабу, он же не пушистый вроде, он же лысый.(ХГМ) — Ну поэтому у меня нет такой ассоциации, если честно.(Сидоров) — Может, они наоборот, когда маленькие и пушистые, а потом вырастают, и опадают волосы?(ХГМ) — Нет, я не знаю, я не буду врать, нет. Я знаю только, что как я начал учиться и постепенно всё меньше и меньше он ко мне приходил, а потом как бы так вот перестал наяву приходить, а во снах приходил. Мабу, не Мабу — правда не знаю.(Сидоров) — А о чём разговаривали с ним?(ХГМ) — Ну о чём могут пацаны разговаривать?(Сидоров) — Ну интересно.(ХГМ) — Ну я так не припомню. Ну, я не знаю.(Сидоров) — Играли, может, во что-то?(ХГМ) — Играли. Да, играли. Причём в солдатики, ну а солдатики — они должны погибать. Он — нет, он в такую игру не хотел играть. Все живы, все здоровы, а чтобы погибали — не-не, никак. И вот я как бы вот… Он меня научил, что можно играть в солдатики без войны, хоть они и солдатики. Мы марши какие-то устраивали там, и маршировали, то дома какие-то строили. У меня же кубики всякие были. И вот я умудрялся там… А один раз я построил катапульту. Причём построил сам. Ну как катапульта? Просто нашёл линейку ученическую, на кубичек положил — вот тебе и катапульта. Ложишь туда другой кубичек, и так — пу-ух. А там крепость я построил. И вот надо её разрушить. И вот я его построил, ну и стал разрушать. И вот он пришёл как раз этот Пушистик: «Ломать мы все умеем». - «Так я построил. Я построил — я и ломаю». - «Что ты построил?» - «Вот, крепость построил». - «А кубики строил?» - «Причём здесь кубики?» «Ну ты же кубики ломаешь. Крепость — ладно, ломай, а кубики зачем ломаешь?» - «Да какая тебе разница?» Ну, как-то вот так мы с ним иногда ругались, ссорились.(Сидоров) — Дело-то житейское.(Миссаров) — Михайлович, ты знаешь, твой рассказ мне напомнил почему-то какие-то ассоциации. Помнишь, когда ты с крыши, рассказывал, летел, тебе какой-то голос что-то там говорил? И вот сейчас почему-то, не знаю, мне на ум пришла ассоциация, что, может, это Пушистик с твоего детства, и он всё равно рядом с тобой где-то?(ХГМ) — Нет, я там у него видел картину такую, прям реально увидел, что появился дом, его дочка там стоит, что-то показывает, значит, а там какая-то тётка собирается покупать. Потом следующий момент: я с многоэтажки, видно, похоже, падал всё-таки, — с небоскрёба, не меньше. И потом смотрю, как продаётся, это уже проданный дом, и они сносят его. И там кто-то подходит прораб, спрашивает там оконные — я уж не помню точно, ну я помню слово «рамы». Она: «Всё выкидывать, всё выкидывать, мне здесь ничего не надо!» — она матом так, ничего мне здесь не надо, такое. Вот это я хорошо помню. <…> с небоскрёба. В сто этажей, не меньше, наверное, если столько много увидеть сразу.(Сидоров) — Это тебя опять кто-то спас. Ты, наверно, уже видел ветку, когда ты там упал неудачно, и уже дом продавали, а потом тебе там подкорректировали, и упал ты, — нормальный, короче, стал.(Моисеенко) — Может быть, потихоньку начнём закругляться, потихонечку уже?(Сидоров) — Не, ну ты, Миш… Ну ты ж запись ведёт, да, Миш? У тебя запись идёт?(Моисеенко) — Да.(Сидоров) — Давайте минут десять ещё. Может, какие-нибудь окончательные будут слова, и закругляемся.(ХГМ) — А я не знаю, какие окончательные слова.(Сидоров) — Ну сегодня великолепная беседа. Я, конечно, минут двадцать из-за плохой связи пропустил. Но настолько насыщенно, разносторонне — не меньше, чем контакт полноценный.(Моисеенко) — Да.(ХГМ) — Для меня просто беседа как бы, и всё.(Сидоров) — Сегодня, Ген, молодец вообще.(ХГМ) — Что за десять минут, что можно вложить в десять минут. Блин. Не знаю, лучше так, у меня мозгов не хватает, чтоб что-то говорить. Лучше что-нибудь спрашивайте, а я попробуй ответить, а может, как вы говорите, отключусь или наоборот там.(Сидоров) — Ты не напрягайся, если будет что сказать, они скажут, а если нечего сказать, то не будет, — ничего страшного.(Моисеенко) — Просто надо сказать, что мы потихонечку завершаем, и если есть какое-нибудь слово от них, что-то хотели они ещё сказать — пусть говорят.(Сидоров) — Просто на тот момент, что в последний раз, когда мы общались, нам было задание опять же, да, и мы не смогли счёты все свести в нужное русло. Всё-таки мы оставляем эту затею, и Мабу под контролем держит Гену. Я бы хотел, чтоб лишнего не делать контакта для этого вопроса. Всё-таки хотелось бы понять. Гена сейчас в хорошем состоянии, слава богу, и пока… Я надеюсь, это несильно к нему относится, что пружина в напряжении, это тоже состояние покоя. Хочется верить, что у Гены стабильное состояние, которое, в принципе, не требует постоянного внимания, и он спокойно может жить и наслаждаться своими поделками.(Миссаров) — Михайлович, я бы хотел попросить у наших собеседников. Тут в группе накопилось очень много вопросов, потому что в основном мы общаемся, ведём беседы иногда по инертной теме, но как бы людям тоже интересно, у них есть свои вопросы, и есть вопросы достаточно хорошие, и я думаю, Миша со мной согласится. Можно ли спросить наших собеседников, возможно ли устроить такую беседу, где они смогут поотвечать на эти вопросы?(ХГМ) — Так, а что я должен для этого сделать? Ну, помолчу, попробую, ответят не ответят. Меня всё время сбивает это вот — попробуй, попробуй, а как пробовать — не знаю. Ну а какие вопросы, может, я смогу ответить, или уже времени нет?(Миссаров) — Давай тогда, как у тебя время появится. Я думаю, Миша подберёт подборочку таких, ну…(Сидоров) — Ну это уже потом…(Моисеенко) — Я думаю, лучше всего вопросы не по Скайпу, не по WhatsApp, а вживую подготавливать, потому что…(Миссаров) — Да-да, вживую.(Далее обсуждение контактов)