1996.12.21-1
(Отвечающие: Своб.сознание, Мабу)
(СвСоз) — …ну пусть стоит. Выбрасывать вроде как жалко. А получилось так, что где-то через неделю с Волгограда приехали тётки, и прослушав эту историю, посмеялись, и как бы в шутку: «У нас старый есть ещё. Привози, а этот разбирай!» Ну и когда мы приехали к ним, и пока они разговаривали за столом с чаепитием, я нашёл этот приёмник, ну и тоже его раскидал. Но, похоже, я раскидал не тот приёмник, который хотели мне отдать, а совершенно хороший, рабочий. Ну, конечно, я тут же вторично опять всё и «получил». Теперь получилось у меня два разобранных приёмника, и урок через задницу, что, мол, сперва надо спросить, а потом разбирать. Достался мне, конечно, и «третий», но его я разбирать не стал: я уже понял, что человечков там нет, конечно же. Ну и отец, значит, говорит: «Вырастешь — отремонтируешь!» И вот тогда я впервые понял, что родители иногда бывают провидцами. Вот смотрите, приходят к вам знакомые посмотреть на ребёнка. Ребёнок маленький, несмышлёный, схватился за стакан, и кто-то из гостей говорит в шутку: «Алкашом будет!» И смотришь, действительно, человек в будущем стал алкашом. Вот поэтому и говорят, что слова пустыми не бывают. Ну сами встречали часто, что когда кто-нибудь шутит, а в итоге вроде бы как предвидение. (Срыв.)
(СвСоз) — Слышу.
(Васильева) — Давай, поговорим.(СвСоз) — Ну, если мы говорим, чего уж теперь.
(Васильева) — Слушай, ты сейчас помнишь, что нам рассказывал?(СвСоз) — Такой длинный монолог о приёмнике? Конечно, помню.
(Васильева) — У меня такое ощущение, что тебе настолько нравится радиотехника… да?(СвСоз) — Да вообще-то нет. Если говорить честно, то нет.
(Васильева) — А почему ты так много об этом?..(СвСоз) — Не знаю, раньше, да, нравилась. Нравилась, знаете из-за чего? Не из-за того, что урок был довольно жестокий, а… я почему-то всегда боялся быть один. У меня ассоциация была всё время связана с тем, чтобы не быть одному. Ну, значит, надо что-то уметь, больше знать. Знаете, когда я впервые увидел по старому «Рекорду» Гагарина, его проезд по Москве, я подумал, что вот он-то здесь неодинок. А мне было тогда действительно одиноко, и… (Срыв.)
(Глеб) — Вы меня, наверно, не помните?
(Васильева) — Может быть, не помним… Напомните нам, когда мы встречались?
(Таня) — Ты мальчик?(Глеб) — Да.
(Васильева) — Мальчик, который нерождённый? Нет?(Глеб) — Ну вот представьте, когда вы знаете, что должно с вами случиться, но ничего не можете сделать. Есть дети, которые могут…
(Васильева) — Ну-ну, мы слушаем тебя. Говори! (Срыв.)(Васильева) — …мальчик. Помнишь нерождённого мальчика?(СвСоз) — По контактам?
(Васильева) — Да, помнишь?(СвСоз) — Да, помню.
(Васильева) — Как его звали?(СвСоз) — Глеб.
(Васильева) — Да, по-моему, он сейчас опять с нами разговаривал. Он только начал, и прервался. Можно его снова пригласить? Ему хочется, мне кажется, с нами поговорить.(СвСоз) — Ну этого я не знаю. Это вы, скорее всего, как-то умудрились его позвать, но как, я не могу сказать.
(Васильева) — Да я тоже. Мы как-то не думали… я не думала об этом. Ну хорошо. Сейчас можно тебя по имени называть?(СвСоз) — Да, наверно.
(Васильева) — Ты говорил, что смотрел документальный фильм о Гагарине, когда он ехал по улице после полёта, и вот он не был одиноким, а ты… ты об одиночестве заговорил. Наверно, такая тема для каждого из нас довольно…(Таня) — Ну смысл: чтобы не быть одиноким, нужно ещё что-то.(Васильева) — Да.(СвСоз) — Ну это было мною так воспринято. Просто мне приходилось обращать на себя внимание, ну а как это сделать? Вплоть до того, что нахулиганить, хотя бы так.
(Васильева) — Ну, в общем, если я правильно поняла, что особенно сейчас, люди, которые настолько одиноки, дети особенно… их родители заняты работой, какими-то делами, а их дети предоставлены сами себе: они и хулиганят, и чем только не занимаются, чтобы привлечь к себе внимание. Это так?(СвСоз) — Одиночество — это вообще очень страшно, особенно в детстве. И для того чтобы не быть одиноким, если до родителей не достучишься, то конечно же ищешь на улице. На улице легче с одной стороны, а с другой стороны, чтобы не быть «серой мышью», надо как-то там же выделяться. Ну а как сейчас можно выделиться? Сейчас не в почёте, что ты очень начитан. Сейчас в почёте, если побольше сбрешешь или обладаешь какой-то повышенной наглостью, или бесстрашием — вот этим нашим детским понятием «бесстрашие», когда всё можно. Раньше… (Срыв.)
— Вслушайтесь внимательно в диалог: «Чёрная? Нет, красная. — А почему белая? Потому что зелёная». Как вы думаете, абсурд? Абсурд.
(Васильева) — Ну да, чисто внешне.— Чисто внешний абсурд. Итак, этот диалог ни к чему не приводит, просто набор слов. Правильно?
(Васильева) — Ну да.— А если это загадка о красной смородине.
(Васильева) — Ну, здесь уже есть какой-то смысл, наверное.— Загадка, которая известная довольно-то всем. Когда-то и вы её слышали.
(Васильева) — Да? Я что-то не помню её. А можете напомнить?- «Чёрная? Нет, красная. — А почему белая? Потому что зелёная».
(Васильева) — Что-то как-то припоминается, но очень давно.— Но вы согласны, что изначально было принято, как за набор слов, а теперь вы видите смысл?
(Васильева) — Да, точно. (Срыв.)(СвСоз) — …Они не злопамятны в том смысле, что они не будут вам мстить, но, к сожалению, помнят-то они хорошо. И вот, благодаря этой памяти, рождается отношение к человеку. Ну представьте, пришёл совершенно посторонний человек, наобещал вам целую гору, а вы — маленький ребёнок, естественно, поверили: вы ещё не понимаете, что взрослые могут обманывать.
(Васильева) — Ну да.(СвСоз) — И вот он наговорил вам что-то, понаобещал и ушёл. Для него это было просто, чтобы поддержать разговор с ребёнком, подружиться, как говорят. А ребёнок ждёт обещанного. А потом проходит время и это, простите за выражение, существо недоумевает: почему это ваш сын (или дочь) ко мне так относится? Потому что для него, для этого существа, это было простое времяпрепровождение. А ребёнок — он забыл сам факт, что это существовало, но рождённые чувства, вот эти зёрна, дали свои корни. А как часто мы так делаем? Смотрите, какая закономерность, у человека хорошее настроение, и он всем всё обещает. Настроение его прошло, и он уже не обещает ничего, и даже отказывается от своих слов.
(Васильева) — Да, это бывает, и часто бывает.(СвСоз) — И как мы относимся к этому человеку? И тогда давайте вспомним, как можно доверить большее… Помните?
(Васильева) — Ну да, правильно.(СвСоз) — Так вот именно по мелочам в жизни, как вы говорите, из этих мелочей состоит вся жизнь, из каждого мгновения. Мы говорим что? Время прошло зря, весь день был убит напрасно, допустим, где-то прождали, простояли в очереди, — в общем, знаний никаких не набрали. А заметьте, вы стоите с ребёнком в той же очереди, вы никаких знаний не набираете, а ребёнок в это время обширно учится.
(Васильева) — Да.(СвСоз) — А почему мы потеряли способность к обучению?
(Васильева) — Везде, да?— Нет, почему?
(Васильева) — Наверно, наша житейская логика нас как-то затирает немножко, что…(Таня) — Да нет, мы просто думаем, что мы и так знаем.(СвСоз) — Вам становится скучно. Если сотни раз учить одно и то же, то это уже не урок. А вот смотрите, сколько вы можете заниматься с ребёнком, чтобы он действительно думал? Вот вы учите с ребёнком уроки всего лишь только 10-15 минут, не больше — ребёнок действительно думает, а всё остальное время он просто проводит с вами время и ждёт, когда это занятие закончится. И вот через эти 15 минут ребёнок становится бестолковым, в вашем понятии: до него ничего не доходит, самые простые элементарные вещи он не понимает. Вы уже начинаете злиться: такой-сякой, да, я в твои годы!.. — Вспомните себя.
(Васильева) — Да, да.(СвСоз) — А что делает ребёнок? Он тут же устраивает границы. И тогда вы уже, несмотря на рассказанные, прожитые свои годы, он всё равно этот урок уже не выучит. Он его выучит, но вы сами намучаетесь и его замучаете. И вот глядите, пока ребёнок маленький, пока ему 5 лет — 10-15 минут. Потом всё дальше, дальше, и тогда вы уже можете и 2 часа заниматься одним делом, и действительно думать. Но вы забыли, каковы вы были ребёнком, и рассуждаете: раз вы можете два часа сидеть и корпеть над уроками — значит, это может и ребёнок.
(Васильева) — Ну да, мы обычно под себя всех начинаем…(СвСоз) — И что в итоге? В итоге ребёнок перестаёт… А потом вы жалуетесь: «В кого он пошёл? Почему он не хочет учиться?» — Потому что вы сами настучали ему по рукам.
(Васильева) — Да, к сожалению, это так. И тем более и школы наши тоже настраивают на таком… т. е. требуют слишком много от детей…(СвСоз) — А вот смотрите, у меня было такое понятие о звёздах, как что-то маленькое такое, искорки, угольки, их можно в руках подержать. И вот я мечтал стать космонавтом, чтобы дойти до этих звёздочек и набрать их целую охапку, и во дворе мальчишкам-то и пораздать. Вот такое было восприятие. Ну, конечно, я потом подрос, стал понимать, что звёзды — это очень большие и на них можно даже жить. А вот когда пошёл в школу, то мне объяснили, что звёзды — это просто огонь. И вот когда мне объяснили, что это просто огонь, но пока ещё не вдавались в подробности, то я тоже рассуждал, как об огне, возле которого можно посидеть, погреться. Да, это большой огонь, но я его не боялся. Даже мечтал сесть и… взять картошечки… и вот на этой звёздочке запечь всё это дело. Но наступил 5 класс, и там стали довольно-то подробно объяснять, что такое звёзды, и мне не понравилось.
(Таня) — Разочарование.(СвСоз) — Я разочаровался в том, что звёзды — это просто звёзды. Это было довольно-то очень обидно, и тогда я стал искать выход, — не сам искать, а где-то внутри что-то искало выход. Нашёл. Нашёл довольно-то интересно: я стал увлекаться фантастикой. (Срыв.)
(СвСоз) — И вот смотрите, мы часто говорим, что дети должны учиться в играх, так им будет интересней. Ну давайте сядем, поиграем с ребёнком. Сколько теперь вас хватит на игру? Десять минут?
(Таня) — Ой нет, может, и меньше.(Васильева) — И даже меньше, наверно.(СвСоз) — Почему? Потому что вам неинтересно, как он играет: он играет примитивно, вашими суждениями. Тогда давайте посмотрим, когда у вас ребёнок ещё очень маленький, и вы с ним играете целый час. Почему? Тоже примитивная игра, и даже примитивней, а почему? Потому что: «Ой, какой у меня умненький ребёночек! Он уже улыбается! Он у нас уже игрушечку держит!» (Срыв.)
(СвСоз) — Да, я помню, висела… была натянута резиночка, и там были шарики, а посередине что-то типа крокодильчика, что ли. И вот я всё пытался до этого крокодильчика дотянуться. Меня шарики не интересовали, потому что они не были так ярко выражены, их было много, и они были одинаковые: вроде как много, одинаковые, какой выбирать? Чтобы голову не ломать, я лучше выберу то, что необычно. И я всё время тянулся к этому крокодильчику. Ну родители, конечно, умилялись, это безусловно. И они иногда эту резиночку ослабляли, чтобы я мог до этого крокодильчика дотянуться. Ну, я дотянусь и сразу, конечно, попробовать на зуб - «что же это такое-то?» И очень скоро, я этому крокодильчику отгрыз краску, потом принялся за хвостик. А потом родители где-то прочитали, что краски вредны для здоровья, и они этого крокодильчика срочно убрали — остались только эти шарики. И они потом долго недоумевали: «Что это ребёнок такой беспокойный?» Водили к бабке, та брала хлебные крошки, стала «наяривать», расчёсывать меня: «Это волосики лезут!» Понимаете, дошло даже до того, что пришлось посетить врача.
(Таня) — А всего лишь убрали крокодильчика.(СвСоз) — И вот смотрите, ребёнок может играть целый час с игрушками, но не может 10 минут учить уроки. Почему? Потому что речь идёт только об одном предмете. Правильно?
(Васильева) — Да.(СвСоз) — А в игре?
(Васильева) — А в игре, там вообще, поле деятельности широкое.(СвСоз) — А почему же тогда вы 2 часа можете думать об одной проблеме, а в широком поле вас не хватает и на 10 минут? (Срыв.)
(Мабу) — …Пошёл я, взял…(Васильева) — Ну, куда?(Мабу) — …камушек.(Васильева) — Ага.(Мабу) — Взял я, спрятал камушек, а потом монахи приходят, спрашивают: «Ты брал? Хе-е, дурачки. — Нет, не брал!»(Васильева) — Обманывал.(Мабу) — Они говорят: «Нет, он должен быть здесь!» — Я не дурак: я не у себя спрятал, а у соседа!(Васильева) — Эх ты, Мабу-у-у!(Мабу) — Хе-е, а у соседа-то они не ищут! Вот они у меня обыскали всю эту пещеру и не нашли. Извинились и ушли. Я подождал, когда они уйдут, подождал, когда сосед уйдёт, взял камушек и стал его рассматривать.(Васильева) — А где ты его взял-то?(Мабу) — У монахов.(Васильева) — А-а, украл, короче.(Мабу) — Не украл, а взял!(Васильева) — На время?(Мабу) — Чего?(Васильева) — На время взял. Ну немножко, чтобы…(Таня) — Потом отдашь.(Васильева) — Потом отдашь назад, да?(Мабу) — Нет, не отдам. Он хороший!(Васильева) — Ну, значит, украл.(Мабу) — Нет, не украл!(Таня) — Ну они же тебе не разрешали брать.(Мабу) — Они ничего не разрешают! Что же мне теперь ничего не делать, что ли?.. Ну и ладно.(Васильева) — Ну ладно, рассказывай дальше.(Мабу) — Ну вот, взял я этот камушек, стал рассматривать… Опять монахи идут! Что делать, не знаю! Тут сосед идёт, я и говорю: «Сосед, тебе камушек нужен?» Он: «Нужен!» Я ему и отдал. Монахи пришли, а у меня опять ничего нет.(Васильева) — Ой, Мабу-у!(Мабу) — А сосед-то не знал, что прятать надо, они его: «Где взял?»(Таня) — А он сказал.(Мабу) — А он говорит, у меня. А я говорю: «Не брал он у меня!» Они нас повели обоих в пещеру. А там есть камень, на который, когда заходишь — обманывать нельзя. Я хитренький, не как вы, взял и камушки землёй-то и намазал! Залез на этот камушек, теперь могу врать сколько хочу, камушек всё равно ничего не скажет. А сосед ничего не мазал, но зато я ему намазал.(Васильева) — Мабу, разве можно так? Хитренький!(Мабу) — Можно, когда нужно. Сосед наврал. Вот так вот!(Васильева) — Ну да, ты предатель оказался.(Мабу) — Чего это я предатель оказался?(Васильева) — Ну как… ну ты…(Мабу) — А пусть он с моей женой не гуляет, скотина!(Таня) — А-а, это ты ему отомстил!(Васильева) — А откуда ты знаешь, что он гуляет с твоей женой?(Мабу) — Знаю.(Васильева) — А жена что же такая у тебя, гуляет с другим, с соседом?(Мабу) — Я пошёл к монахам, и говорю: «Забирайте, она мне не нужна!» Они говорят: «Ты её сам выбирал? Сам выбирал. Вот сам что хочешь, то с ней и делай!» Ну я и пошёл в пещеру, где выбирал её.(Васильева) — Ну?(Мабу) — Привёл её на то место, где нашёл, оставил и пошёл. Она за мной бежит, кричит…(Васильева) — Ну?(Мабу) — Ну, в общем, я её обратно забрал.(Васильева) — Тебе жалко её стало.(Мабу) — Нет, я хочу с соседом поменяться.(Таня) — У соседа хорошая жена?(Мабу) — Да.(Таня) — Тебе жена соседа понравилась, и ты хочешь поменять свою жену на жену соседа, да?(Мабу) — Ну почему, я ещё не знаю, какие у него жёны. Но всё равно поменяюсь.(Таня) — А может, там ещё хуже жёны, чем твои?(Мабу) — Хуже?(Таня) — Ну а вдруг они хуже? Может быть, твои очень хорошие? Ты же выбирал, лучше хотел, видимо.(Васильева) — Он себе выбирал, значит, у вас они должны быть разные: твои жёны тебе подходят больше, а его жёны к нему больше подходят.(Мабу) — И что теперь мне с ней делать?(Васильева) — Воспитывать.(Мабу) — Чего?(Васильева) — Воспитывать. Объяснить ей…(Мабу) — У меня столько палок не хватит, чтобы её воспитывать.(Васильева) — А ты поговори, чтобы она правильно делала. Чего ей не хватает, чего она хочет? Спроси! Может, внимания больше, поговорить с ней подольше.(Мабу) — Ну сколько ей можно внимания уделять? Была бы она у меня последняя — другое дело!(Таня) — Она не первая жена у тебя?(Васильева) — А она какая у тебя по счёту-то? Какую ты её взял?(Мабу) — Один… два!(Васильева) — Вторую?(Мабу) — Чего?(Васильева) — Вот видишь, она уже давно у тебя живёт, да?(Таня) — Она что, плохо работает?(Васильева) — Она тебе уже не нравится, наверно, да?(Мабу) — Старая.(Васильева) — А разве старой не нужно внимания? Вот ты бы один жил без жён, и никто бы к тебе не приходил…(Мабу) — И хорошо было бы: что хочу, то и делаю.(Васильева) — Жёны тебе надоели, да?(Мабу) — Нет, не все надоели.(Таня) — Молодые не надоели. (Обрыв.)— …Жён выбирали очень хитро. Разжигался огонь полосой, а до этого, будущие, как говорится, претендентки в жёны, не должны были причёсываться, мыться, и даже наоборот — они приходили на реку, волосы и лицо мазали глиной, чтобы быть как можно некрасивей. И вот смотрите, в этот день, — потом когда-то назвали днём купала, — зажигался огонь, и невесты стояли по одну сторону огня, а женихи по другую сторону. И надо было этот огонь перепрыгивать, причём одновременно. И вот если с кем-то ты встретился из них над огнём — значит, это, может быть, твоя будущая жена. Потом, в дальнейшем, это уже как-то стало забываться, и очень многие обычаи изменились. Но я говорю о тех временах, когда ещё не было, как говорится, Купала. Итак, первый экзамен — это значит, вместе. Второй экзамен — это просто второй прыжок, когда надо было поймать друг друга за руку. Представляете, сколько было и смеха и слёз? Летят навстречу друг другу, схватились за руки и тут же упали в огонь. И вот кто первый закричит, тому первому достаётся жена. Почему? Потому что он самый слабый. И ему, чтобы стать мужчиной, ему надо…
(Васильева) — Поддержка.— Да. (Срыв.)
— …это маленькое сверхчувствительное существо, которому требуется защита, потому что он потерял лоно матери. И вот самое первое его обучение в жизни — это шлепок по попе, чтобы закричал, чтобы расправились лёгкие. Согласитесь, самый первый опыт в жизни его — это боль.
(Губин) — Да.— Вот почему вы приходите, невольно, к родам в воде.
(Губин) — Угу, т. е. там более адаптировано к прошлой жизни…— Понимаете, те же самые гравитационные поля, они просто-напросто работают прессом.
(Губин) — Вода — это короткое замыкание всех полей.— Нет, ни в коем случае, иначе вода была бы непроводящей.
(Губин) — Радиополей в смысле.— О нет! Что в вашем понятии радиополя? Видите ли, дело в том, что ультразвук проходит-то прекрасно, звук проходит прекрасно, и…
(Губин) — Ну это звук. (Срыв.)(Васильева) — Ты говорил о родах в воде.(СвСоз) — Что роды в воде?
(Губин) — Ты не помнишь уже?(СвСоз) — Нет, не помню.
(Губин) — А ультразвук?..(Васильева) — Нет, не он говорил.(СвСоз) — Нет, я не помню или не могу вспомнить: я это говорил или нет.
(Губин) — Хорошо, а что ты сейчас можешь сказать? Ты в каких отделах своей памяти? На каком уровне?(СвСоз) — Ну это, вообще-то вопросы… (Зависит от вопроса.)
(Губин) — Скажи, ты сможешь повторить всё, что тебя интересовало в сознании о контакте, когда ты, сидя с открытыми глазами, бабушке говорил?(СвСоз) — Да.
(Губин) — Повтори, скажи, что тебя волновало? Ты что-то не смог запомнить. У нас кассета плохо записалась и исчезла.(СвСоз) — Ну дело в том, что мы проводили его хаотично.
(Губин) — Ну да.(СвСоз) — Это уже был минус. И дело в том, что здесь была ассоциация с матерью.
(Губин) — Ага…(СвСоз) — Милую девушку помнишь?
(Губин) — Да.(СвСоз) — И это всё искажало картину.
(Губин) — Но ведь через тебя они говорили, а не ты.(СвСоз) — Да, но они говорили через меня, и им приходилось преодолевать. Тем более что в те времена, если ты помнишь, ещё не было создано обхода моих воспоминаний.
(Губин) — Ага.(СвСоз) — Это же было потом, позже.
(Губин) — Да.(СвСоз) — И поэтому воспоминания преобладали больше, чем они.
(Губин) — Скажи, ещё насчёт книги, о которой они однозначно сказали, что пришли, чтобы мы написали здесь книгу, оставили что-то после себя или этот груз передать другим. Это физическая книга, т. е. она действительно должна всю эту информацию переработать, да? Не зря же они пришли?(СвСоз) — Ну цель вообще-то не ставилась конкретно, чтобы именно книга была. Цели здесь другие, более утоньшённые, чтобы мы просто улучшились. И конечно, улучшившись, увидев дорогу, мы должны были бы показать её другим. Ну в какой-то мере, это можно сделать и книгой.
(Губин) — А это и есть одиннадцатая заповедь, о которой они говорили?(СвСоз) — О нет!
(Губин) — Нет? (Срыв.)(Васильева) — Мабу!(Губин) — Привет, Мабу!(Васильева) — Это мы считать учимся.(Мабу) — Один… Два…(Васильева) — Ну, дальше.(Мабу) — Э-э… Забыл.(Васильева) — Забыл?(Мабу) — Э-э…(Васильева) — Ну-ну!(Губин) — Три.(Мабу) — Э-э… три?(Васильева) — Три, три!(Мабу) — И…(Губин) — Четыре.(Мабу) — …четыре. А дальше?(Васильева) — Пять.(Губин) — А у тебя сколько жён?(Мабу) — Пять — это один… два…(Васильева) — Три.(Мабу) — Дурацкая какая-то цифра. Я её всё время забываю.(Васильева) — Три?(Мабу) — Три… четыре и…(Васильева) — Пять.(Мабу) — Нет.(Васильева) — А как?(Мабу) — И один.(Губин) — У тебя четыре пальца на руке, да?(Мабу) — Их считать надо?(Губин) — Посчитай, на одной руке сколько пальцев?(Мабу) — Хе, а как я буду считать, если я лежу?(Губин) — Ну ты помнишь, сколько их у тебя? Представь перед собой.(Мабу) — Что сделать?(Губин) — Руку представь, ладонь открытую.(Васильева) — Вспомни, какая рука у тебя.(Губин) — Вспомни! Увидь её!(Мабу) — Как я могу её представить, если, когда я сплю — руками не шевелю? Как я её представлю?(Губин) — По памяти.(Васильева) — Ну ты же помнишь её, какая она есть? Помнишь, какая у тебя рука?(Мабу) — Рука у меня какая?(Васильева) — Да. Ты можешь её нарисовать в голове у себя?(Мабу) — Рисовать?(Васильева) — Да, в голове у себя, можешь?(Мабу) — Нет. Я пока только рисую кружочек… и ещё два кружочка в кружочках. Руку я ещё не умею рисовать.(Губин) — Скажи, а ты, когда хочешь к нам прийти, увидеть — ты рисуешь много-много кружочков или как?(Мабу) — Ничего не рисую.(Губин) — Просто хочешь и всё?(Мабу) — Да.(Губин) — Так сколько у тебя сейчас жён-то?(Мабу) — Четыре.(Губин) — Четыре, да? Ага.(Васильева) — Так, вспоминаем, что у нас было, когда четыре жены… Мабу, а знаешь, как руку можно рисовать? Научить тебя?(Мабу) — Не хочу.(Васильева) — Сам будешь учиться?(Мабу) — Рисовать не хочу. Зачем мне её рисовать, если она у меня есть? Я могу взять её и посмотреть. А рисую я только то, что хочу не забыть. А когда начинаю забывать, я прихожу, смотрю и помню. А руку я всегда могу посмотреть.(Васильева) — А вдруг, когда у тебя дети будут, и ещё у детей дети, они не будут твою руку помнить. А если ты её нарисуешь, то они посмотрят и будут видеть, что у тебя такая рука была — они вспомнят тебя.(Мабу) — Ну и зачем?(Васильева) — Ну как зачем?(Мабу) — А у них что, другая рука, что ли, будет?(Васильева) — Ну конечно другая. Вот у твоих жён, посмотри, всё равно другая рука.(Мабу) — Чего это она другая? Такая же.(Васильева) — Ну такая же, но всё равно чем-то отличается.(Мабу) — Чем она отличается?(Васильева) — Она поменьше, может быть.(Губин) — А может, побольше.(Мабу) — Ну и что? Так что же теперь мне ещё рисовать и побольше и поменьше? Да какая разница, большое это или маленькое, если она такая же? Это когда огонь большой или маленький, это ладно. Когда воды много или мало, это я понимаю. А если рука большая или маленькая… Нет, ну большая, наверно, лучше, потому что туда больше поместится.(Васильева) — Нет, ну смотри, у тебя рука большая, у твоей жены поменьше, а у ребёнка ещё меньше.(Мабу) — Чего это у неё поменьше? У неё побольше.(Васильева) — У неё побольше?(Мабу) — Да.(Васильева) — А, ну правильно, она больше работает, чем ты, у неё должны быть руки побольше.(Губин) — А ты что, вообще не работаешь, что ли? Что ты делаешь днём?(Мабу) — Что делаю?(Губин) — Днём, что делаешь? В пещере сидишь или что?(Мабу) — Нет, что я делаю?(Губин) — Когда Солнце светит, когда светло.(Мабу) — Нет, ты сказал, что я что-то не делаю — а что не делаю?(Губин) — Работаешь.(Мабу) — Ра-бо-та-ешь.(Губин) — Это когда жёны идут сеять, убирать, косить… А ты что делаешь? Вот ты им раздал зерно, они пошли…(Мабу) — Рисую, учусь.(Васильева) — А другие, такие же как ты?(Губин) — А жёны не учатся, что ли?(Мабу) — А что им учиться-то?(Губин) — А как же они такие?..(Мабу) — Если они будут учиться, а кто будет сеять? И зачем это им нужно?(Губин) — Учиться?(Мабу) — Да.(Губин) — А зачем тебе нужно?(Мабу) — Э-э, хитренький какой! Я учусь, рисую…(Губин) — Так.(Мабу) — А когда я буду уметь рисовать, то все будут приходить, смотреть что я рисовал, и все будут знать, чего я хочу… (Срыв.)(Мабу) — …Чего?(Васильева) — Считать учимся.(Губин) — Считать учимся тоже.(Мабу) — Ой, какие глупые, считать не умеют!(Васильева) — А ты умеешь?(Мабу) — Давайте научу!(Васильева) — Ну давай.(Мабу) — А… один…(Васильева) — Один.(Мабу) — Это когда один.(Васильева) — Ага.(Мабу) — Два — это когда один и ещё один.(Васильева) — Ага.(Мабу) — Э-э… три — это когда один и один, а потом ещё один.(Васильева) — Ага.(Мабу) — Запомнили?(Васильева) — Запомнили.(Мабу) — Вот, потом… а это называются… дурацкая цифра… (Пытается вспомнить.)(Васильева) — Четыре?(Мабу) — Нет.(Губин) — Три.(Мабу) — Три, да.(Васильева) — Четыре?(Мабу) — Три!(Васильева) — Три?(Мабу) — А говоришь, всё знаешь! Бестолковые! Ещё повторяю, один — это когда один!(Васильева) — Ну.(Мабу) — Потом один и ещё один, будет два!(Васильева) — Ну запомнили.(Мабу) — Потом два… и это, как её… В общем, один, ещё один, и ещё один — это будет…(Васильева) — Три.(Мабу) — Три, да. (Шёпотом) А монахи по-другому считают.(Губин) — Как? (шёпотом)(Мабу) — Дурачки какие-то. Они что-то берут… один и один, а потом ещё один и один…(Васильева) — Ну и что?(Мабу) — Не знаю, у них сразу четыре получается.(Губин) — А, дважды два, наверно, да?(Мабу) — Чего?(Губин) — Дважды два, да?(Мабу) — Чего «дважды два»?(Губин) — Два раза по два.(Васильева) — Они так считают, правильно. Это таблица умножения.(Губин) — Это быстрей, чем ты…(Мабу) — Чего это быстрей? Это трудно! А так берёшь один камушек, потом ещё один камушек, ещё один и ещё один. Во!(Васильева) — И мы можем так, как монахи считать.(Мабу) — Чего?!(Васильева) — Мы тоже, как монахи считать умеем.(Мабу) — Да? Ты до трёх считать не умеешь, а говоришь, как монахи!(Васильева) — Ну вот смотри: один, два, три…(Мабу) — Ой, это и я так тоже умею. Я тебя только что учил.(Губин) — А трижды три будет девять.(Васильева) — А три и один будет четыре. А четыре и один будет пять. А пять и один будет шесть… и так дальше.(Губин) — А пять и четыре будет девять.(Васильева) — Вот так мы умеем считать!(Мабу) — Ну и что? Я так тоже могу тогда считать. Э-э… девять… Девять, да?(Васильева) — Ну.(Мабу) — Девять и девять будет…(Васильева) — Сколько?(Мабу) — Булю.(Васильева) — Сколько будет?(Мабу) — Булю.(Губин) — Что это?(Мабу) — Ну девять и девять!(Васильева) — И сколько это будет?(Мабу) — Булю или мулю… Точно не помню.(Васильева) — Мулю?(Мабу) — Ну да.(Васильева) — Ничего себе!(Губин) — Булю-мулю и «не помню».(Васильева) — Это ты нас обманываешь так, да?(Мабу) — Чего это я обманываю? А ты не обманываешь меня?(Губин) — Нет.(Васильева) — Нет, мы тебя не обманываем.(Мабу) — Откуда я знаю, что три плюс… нет, четыре плюс один будет… семь? Откуда я знаю?(Губин) — Почему семь? Пять будет.(Васильева) — А откуда ты взял, что плюс?(Губин) — Да!(Мабу) — А вы сами сказали только что «плюс»!(Васильева) — А, ну да. А у нас ещё — умножать можем. Знаешь, что такое умножать? Это когда много становится.(Губин) — Т. е. такое-то число столько-то раз, понимаешь?(Васильева) — Когда урожай большой или маленький. Вот если маленький, то мы его будем умножать ещё.(Мабу) — (шёпотом) Как умножать? Давай, научи, у меня будет много урожая!(Губин) — Нет, урожая больше не будет, просто считать быстрее его будешь.(Васильева) — Да, считать быстрее.(Мабу) — Тф-у! Считать я могу и больше, лишь бы было что считать! А вот если бы его больше было… пусть будет много, пусть я буду дольше считать, зато много!(Губин) — Ну а когда научишься считать быстро, тогда сможешь увидеть, как сделать так, чтобы его больше было.(Мабу) — Ну и как я сделаю его больше?(Васильева) — Это надо землю правильно обрабатывать.(Губин) — Да.(Мабу) — Правильно обрабатывать.(Васильева) — Да. А ты знаешь, как твои жёны обрабатывают?(Губин) — Поливать надо…(Мабу) — Зачем мне знать? Я же не жена.(Васильева) — Ну вот, а ты говоришь «научи меня, чтобы много урожая было» — это надо трудиться!(Мабу) — Ой, это вы меня обманываете! Вы сказали, что урожай можно умножать.(Васильева) — Конечно.(Мабу) — И теперь не хотите мне говорить как. Ну и жадины вы!(Васильева) — Ну мы и говорим, что умножать урожай можно, когда работаешь.(Мабу) — Нет, ты проговорилась? Проговорилась. Не хочешь говорить — не надо!(Губин) — Ну хорошо, знаешь, как надо умножать урожай?(Мабу) — Как?(Губин) — Надо посадить его в своё время.(Мабу) — Чего сделать?(Васильева) — Ну время нужно специальное.(Губин) — Надо знать когда.(Васильева) — Да, знать когда его сажать, чтобы он хорошо рос.(Губин) — И быстро.(Мабу) — В землю сажать?(Губин) — Если он быстрей вырастит у тебя, ты сможешь его собрать и снова посеять. Т. е. ты за одно и то же время…(Мабу) — А как я могу время посадить?(Губин) — Нет, ты посадишь урожай, он быстро вырастет, когда будет… ну… нужное время.(Васильева) — Ну ты спроси у монахов, как сделать так, чтобы вырастить большой урожай — они тебе расскажут.(Мабу) — Нет, вы что-то тут попутали. Видно, сами не знаете.(Губин) — Надо удобрения…(Мабу) — Потому что время…(Васильева) — Посадить нельзя.(Мабу) — …нельзя посадить, да.(Васильева) — Ну мы же не время сажаем, а…(Мабу) — Время — это… река.(Васильева) — Ну да.(Мабу) — Вот эта река…(Васильева) — Ну? Какая река?(Мабу) — Вот я… плыву по этой реке…(Васильева) — Ну-ну.(Мабу) — Вот… А ещё время — это хищник…(Васильева) — Почему?(Мабу) — …который за тобой гонится. А когда тебя поймает, то ты… «уйдёшь в пещеру».(Васильева) — Уйдёшь в пещеру?(Мабу) — Да.(Васильева) — В какую? В которую монахи уводят?(Мабу) — Из которой обратно не приходят.(Васильева) — А откуда ты знаешь, что такое хищник?(Мабу) — Мне так сказали.(Васильева) — Кто?(Губин) — А ты знаешь, что это такое?(Мабу) — Хищник?(Васильева) — Да.(Мабу) — Знаю.(Губин) — Что это?(Мабу) — Это, с которым борются боги.(Васильева) — Да?(Мабу) — Да.(Губин) — А с кем они борются? Как он выглядит?(Мабу) — С хищником! Бестол… (Срыв.)(СвСоз) — …у него довольно жёсткие аргументы, с ним трудно спорить.
(Губин) — С Мабу? Да, это верно. Но он мыслит относительно, конечно, своих познаний.(СвСоз) — Как, в принципе, и мы.
(Губин) — Ну да.(СвСоз) — А кто-нибудь тоже так же смеётся над нашими познаниями.
(Васильева) — Да мы же не смеёмся, — мы просто его любим.(СвСоз) — Нет, ну дело не в смехе, а видите ли, дело в том, что…
(Губин) — Над наивностью смеёмся.(СвСоз) — В принципе, его наивность-то… такая, чисто… он обманывает-то с такой уверенностью, что он не обманывает.
(Васильева) — Да, мы тоже иногда так делаем. Дети так делают, думая, что это правда.(Губин) — Слушай, ты можешь сказать о правде и лжи? Если правда находится всё время извне, т. е. все те тонкие чувства — это правда, а в нас всё грубое — ложь. Т. е. кто не чувствует тонкого, они не знают, что лгут: они относительно этого правду говорят, но свою.(СвСоз) — Ну говорят же, что мир иллюзий.
(Губин) — Ну.— Но это же не значит, что это мир обмана. Просто мы воспринимаем так мир. Вот если действительно заблуждение, а не какая-нибудь ложь с какой-то выгодой… Мы практически живём во лжи, в какой мере, но это нельзя назвать ложью. В нашем понятии ложь — это когда мы обманываем с какой-то выгодой, с какой-то целью искажая факты, и зная, что мы врём. А если мы воспринимаем эти факты искажённо, то для нас это действительность, и нам очень трудно доказать, что мы живём во лжи. Если мы не видим каких-то миров, а нам кричат, что они есть, то мы будем скорее правы, когда скажем, что они лгут.
(Губин) — Понятно.