1996.03.16-1
— Вы можете перекреститься, матерясь, а можете перекреститься, желая истинного добра. Можете перекреститься, вспоминая бога, а можете перекреститься, чтобы сбылось проклятье.
(Васильева) — Вот, кстати, про жесты, если так вот, мы обычно накладываем крестное знамение — вот лоб, сердце и плечи. А если вот в некоторой литературе написано, что истинное крестное знамение должно быть — лоб, сердце и глаза. Это как вы можете на этот счёт сказать?— И идут споры, кто искренен. Лучше бы вы спорили, как искренно молиться, а не как делать это.
(Васильева) — Но ведь крестное знамение для многих играет большую роль.— Тогда все те, кто не крестятся, будут гореть в аду?
(Васильева) — Да нет.— И вы устраиваете войны только из-за того, что не поделили, как креститься.
(Васильева) — Это точно.— И это называется вера в Бога? Вы взяли в моду себя распинать. Чтобы почувствовать себя Богом? Христом? Зачем вы лезете на кресты? Неужели вы думаете, что повисев на нём, вы станете святым, и Христос узнает вас? Это просто ещё одна роль, и не больше.
(Васильева) — Ну да, роль мученика.— И какие мучения принимаете вы? Физические? А духовные? Вы знаете, что вас сейчас восхваляют, и вы знаете, что не будет смерти и вас снимут, и вы не оскорблены своей любовью. И что? Обезьяна подражающая и не больше. Простите, если бы вы… (Срыв.) (Обрыв.)
(Васильева) — А можно продолжить?— А вы подумайте сами, подумайте сами, что делаете вы. Вы хотите сыграть роль Христа, распинаете себя, и знаете при том, что не будет смерти, что будет слава, слава — не боль. И да, вы говорите: «Свершилось!» — так же, как сказал Христос. Но что вы подразумеваете, когда говорите это? «Свершилось! Наконец, сбылась мечта моя повисеть, побывать им! Наконец-то будут восхвалять меня, показывать пальцем, и говорить: 'Вот он — мученик Христовый!'» Да как вы можете говорить о вере, если вы мучаете плоть, плоть которую дал вам тот же Бог? Вы говорите о вере в Бога, а сами мучаете её — этим мучаете и Бога. Неужели вы думаете, что можно прийти к Богу только через физическую боль? И вообще, зачем нужна боль, любая боль? Это придумано только вами и не больше. Чем больнее, тем, значит, урок будет крепче. А нельзя ли было бы проще?
(Васильева) — Как, например?— Как? А вот и ищите!
(Васильева) — Ну хоть один пример какой-нибудь.— Пример?
(Васильева) — Ну из жизни, может быть, чьей-то. Вот тех, которые действительно были истинными святыми.— И что? У вас уже был один пример — распятый Христос. И какой вы сделали урок? Ходите, распинаете теперь себя. Что, вы приняли здесь? Вот вам пример. И скоро это у вас войдёт в моду — вот что самое страшное. Да, вы скажете: «Истинно верую, и хочу, пусть ошибаюсь, но хочу испытать чувства, чувства и боль Христа!» Да можете ли вы испытать её? Прежде всего, вы должны быть Христом, чтобы сострадать то же. Прежде всего, вы должны быть изгоем всех. А вы изгой, если толпа восторженных поднимает вас на крест и кричит вам «Виват»? Вы изгой?
(Васильева) — Да вряд ли. Не то что вряд ли, а точно нет. Потому что…— О какой тогда?.. (Обрыв.)
(Васильева) — Ну вот на прошлом контакте, Переводчик, вот было такое ощущение, что он как бы связывал нити.
(Петрова) — Жестами.(Васильева) — Да. Действительно это связывал, может быть? Чисто символически, конечно, такое.— Да, он связывал. Но что он связывал, вы не можете знать. Не знаем и мы.
(Губин) — Да?(Петрова) — Ну нам так показалось, что сначала нить была вот…(Васильева) — Ну как бы вот от нас, т. е. вот мы сидим, мы вдвоём были…— Поймите же, поймите, мы не входим в вас, иначе вы были бы роботами, машинами, говорящими, что хотим мы. Мы просто примитивно, но будет точнее, рисуем картинки, рисуем картинки вашему мозгу, а мозг уже дорисовывает их сам, верно или неверно. Если неверно, мы стараемся нарисовать другую, и тогда получаются задержки, вы даёте счёт.
(Губин) — Угу, вот почему.— Но он, он будет говорить. Он будет говорить. И хотя у него словарный запас гораздо больше, чем он пользуется… Почему? Потому что мы не затрагиваем глубины мозга, иначе тогда мы были бы посторонними для него. Вспомните первые контакты, когда мозг ставил преграды. Вы помните?
(Губин) — Да.— Потому что мы хотели от жадности прийти, да поглубже, да побольше.
(Губин) — Ну, самое главное, вы же не с плохими мыслями хотели прийти.— Да какая разница?
(Губин) — Как?(Васильева) — Ну с жадностью, просто жадность, да.— Если не умеючи.
(Губин) — А вы же сами говорили…— Но это же не оправдание.
(Губин) — Вы ведь…— Всегда надо быть везде и во всём осторожным.
(Петрова) — (шёпотом Гере) Перестань!— Всегда, если не знаете! И какие бы намерения не были у вас, честные или нет, но если вы делаете наскоком, это всего лишь только вред и не больше. Вот вам одна из расшифровок «с благими намерениями…» (Срыв.) (Обрыв.)
(Васильева) — Скажите, а почему вы говорите, то «спрашивайте», то «говорите»?(Губин) — (шёпотом) Да какая разница?(Васильева) — Вот можно так?.. ну, любопытность. Это Переводчик так переводит?— Нет, зачем же? Нам приходится, нам приходится говорить так, ибо вы уже объявлены дичью, потому и будем скакать.
(Губин) — Мы уже дичь для кого-то?(Петрова) — Всё ясно. Чтобы нас вроде бы не поймали.— Уже не раз говорили вам, не раз говорили об именах, не раз говорили вам о настрое. А что делаете вы? Вы тут же спрашиваете: «Кто вы?» И тут же называете имена. Потом говорите и ссылаетесь, что не знали. Вы говорите, что это название вируса, название города, название местности… Да какая разница? Достаточно тех имён, которые уже произнесены и многое. Любое слово — это имя! Любое. Любой звук — это уже имя! Уже одно это должно настораживать, уже одно это должно вас убедить. Пожалуйста, соединитесь! Сойдитесь! Сойдитесь так, чтобы можно было говорить без слов, и тогда уже не будем бросать на ветер, и не будем разбрасывать следы.
(Губин) — Скажите, раз мир един и в каждом Бог, то, в принципе…— А вы знаете об этом? Вы только кричите, что мир един…
(Губин) — Нет…— …но не ощущаете того.
(Губин) — Вы нам говорили, что мир един, то, в принципе, как он может…— А как мы можем прийти к вам? Силой?
(Васильева) — Нет.— Только вы силой приходите, только вы и не больше. Бог к вам не придёт силой, он не будет ломиться в двери ваши, он не будет пугать вас. Вы очеловечили его, вы дали ему все те качества, все характеры. И у каждого Бог зависит от того, какой характер у него самого. Если он сам жаждет ненависти, то и Бог будет ненавидеть и будет карать. Если же он умеет прощать, и Бог будет прощаем. А вы? А вы нашли классическую картинку и начинаете её подстраивать под себя, рисуете, как вам будет выгодно. Потому говорят вам, что у каждого свой Бог. И вот каждый попадёт в свой Ад, который сам же и нарисовал. Вы тут же спросите: «А как же не верующие, которые не верят ни во что, ни в Рай, ни в Ад? Значит, они не будут ни там, ни там?» Вот это и самое страшное, что вы окажитесь в пустоте, окажитесь один на один: Вы и Вы, и больше никого. Вот истинное мучение.
(Губин) — Скажите, а это не тогда ли мятежный дух летал, так сказать, над землёй и родил этот мир, чтобы не быть одному? Это не тот случай?— Не будьте многословны! Множество слов произносите вы, но они пустые. Почему? Потому что вам нравится само построение слов, вам нравится, как они звучат, вам нравится их резонанс, физический резонанс. У вас есть множество-множество молитв, а они не помогают, хотя звучат и любимы вами. Почему? Потому что вам нравится лишь только звук. Вы не можете прожить, вы не можете соединиться с этой молитвой, и потому ничего не приносит вам. Зато вы можете прекрасно прийти в церковь, и, увидев рассерженного попа, прекрасно тут же обвинить и Бога. Почему так? Почему? Почему один человек может разрушить веру, которая копилась у вас веками, и в одно мгновение может это всё рассыпать и разрушить? Почему? Вот в чём страх, вот что боится каждый, вот проявление силы, но неразумной. И эта сила может или погубить вас, или поднять на столь высокое… Но вы не знаете, как это сделать. И никто вас этому никогда не научит, никакие учебники не заставят вас, никаких инструкций никогда вы не найдёте. Никогда. Вы должны почувствовать эту силу в себе и не отделять её, и не говорить, что это часть ваша. А вы сейчас даже не видите её, не говоря уже о том, чтобы её чувствовать. Вы должны… (Срыв.) (Обрыв.)
(Васильева) — Вот мы однажды говорили о расах, вот Раса Асуров погибла, раса Вперёдсмотрящих погибла. Можно продолжить?— Ничто не погибает.
(Васильева) — Нет, ну… уничтожила себя, как вы сказали.— Ничто никогда не погибает. Если вы хотите сказать о физическом уровне, так и скажите.
(Васильева) — Ну хорошо, будем знать.(Губин) — А как идея, они разбились по миру или витают где-то, как сама идея.— Среди вас множество всех, говорили же вам: и первые, и шестые…
(Васильева) — Ну да, да-да-да. Т. е. мы, будем говорить, сейчас вот человечество, в человечестве присутствуют все расы, — и которые были, и те, которые будут. Может. Не будут… ну как сказать…— Нет, которые были.
(Васильева) — Которые были только.(Губин) — Ага. А которые будут строиться здесь уже из тех, которые были.— Следующая раса уже будет включать и вас.
(Васильева) — Скажите, а вот если прошлое, т. е. человек прошёл… ну не человек… ну не важно, мы, короче, человечество прошли отрезок времени, прошлое это для нас, и оно было однозначным как бы, да? Ну т. е. мы его уже прошли, а оно по идее, т.е…— Нет.
(Васильева) — Нет?— Оно не может быть однозначным. Оно никогда не может этим быть до тех пор, пока вы ещё говорите только словами. Вы всегда будете находить ложные пути, ложные ветви. Вы всегда будете возвращаться в ложное прошлое, которое не существовало, и которое вы создали сами. И вот тогда вы будете говорить о параллельности миров, к сожалению. К сожалению, ваш путь похож на ломаную линию. Часто она, если хотите… (Срыв.) (Обрыв.)
(Васильева) — Продолжите по поводу нашего пути, похожую на ломаную линию больше, чем…— Да вы похожи на бегущего прячущегося зайца — вот ваш маршрут.
(Губин) — А бежим в противоположную сторону?— Именно на бегущего от страха зайца.
(Васильева) — Туда-сюда бегаем.— Потому что вы боитесь своего прошлого, вы не хотите в нём признаться. И вы тогда сочиняете множество оправданий: да это было не так, это было по-другому, да вы меня не поняли, да я хотел не то сказать… Вот вам и петли заячьи, и вот вам новое направление, и вот вас уже множество, множество ложных. И когда же вы сойдётесь? Вы не можете толпой в самого себя войти, в узкие врата рая, не можете.
(Васильева) — Короче, мы придумываем много для себя. Сами себя оправдываем, в какой-то мере, наверное. И вот потом…— В какой-то мере? Да вы всегда это делаете. Всегда.
(Васильева) — Где-то немножко прояснилось, вообще-то, по этому поводу. А будущее… в принципе, вот когда начало было… ведь путь был… т. е. было несколько, вы говорили, вперёдсмотрящие, а до них…— Было множество начал по той же причине.
(Васильева) — По той же причине? Даже так. Ну это уже, конечно, труднее… Это понятно, когда очень тяжело что-то…— Это только вы говорите, что была теория большого взрыва, и вначале было только начало.
(Петрова) — А на самом деле этого не было?(Васильева) — Это продолжение, конечно.— И было множество, множество различных начал.
(Васильева) — Скажите, вот мы уже спрашивали вообще-то, но… вот многие авторы, особенно автор «Тайной доктрины», допустим, и «Агни-йоги», утверждают, что Луна — это мать Земли. Мы, правда, задавали этот вопрос, но вот ещё раз.— А мы вам уже отвечали.
(Васильева) — Да, правильно.(Губин) — Не было бы Луны, Земля ушла с орбиты, да? — Земля ушла бы с орбиты, и не было бы этой физической жизни, допустим, были бы другие условия. Верно?— Не очень.
(Губин) — Ну на физическом плане, верно?— Говорили вам о щите, говорили. И говорили, что придёт время, когда уйдёт этот щит, и тогда уже более откроетесь, и тогда вам будет сложнее, потому что вас будет легче, легче уничтожить. Но и зато тогда вы будете больше видеть. А там уж, извините, у кого сколько сил, каковы направления и желания.
(Губин) — Ну а вообще, куда все вот стремятся, так сказать?— А куда вы стремитесь? Куда лично стремитесь Вы?
(Васильева) — Не знаю, мне, например, хочется понять вообще суть жизни, что ли, или как… зачем я живу здесь, и вообще, кто я такая.— И для чего?
(Васильева) — Ну как для чего?(Петрова) — Для того чтобы жить дальше.— Да? А вы что, не живёте дальше?
(Петрова) — Нет, мы живём, но дело в том, чтобы понять самую глубинную суть смысла жизни — не просто так жить.— Так для того и живёте, чтобы понять глубинную суть.
(Петрова) — Ну вот, поэтому и цель наша такая.— А вы хотите найти её в книжках, найти её в знаниях, и, желательно, готовым и уже разжёванным. Неплохо было бы, если бы ещё и проглотили.
(Петрова) — По крайней мере, книги — это тоже писали люди неглупые. Там тоже очень много есть…— А мы говорили о глупости?
(Васильева) — Да нет, конечно, вы правы, что в большинстве, конечно, своём мы вот вцепимся за книги за какие-то там, ищем ответы на вопросы.— Ищете ответы, подтверждающие ваши, и не больше. А всё остальное, вы скажете, ложно.
(Васильева) — Да не всегда, конечно, так. Но дело в том, что ещё человек, может быть, так устроен. Я вот, во всяком случае, не буду говорить о других, а я вот о себе скажу, что просто иногда и не знаешь, права ты, не права, что другие люди как-то вот так поступают, а ты по-другому поступаешь. Ведь множество… ну, проявления-то разные, у всех разные проявления.— Часто крик души Вы путаете с криком желания. И тогда Вы уже будете говорить: «Я чувствовал, что надо было сделать так». И вы уже будете говорить об интуиции и ясновидении. А это было всего лишь крик желания или ещё что-нибудь — маски. Вы ещё не научились, вы ещё не научились, к сожалению, разбираться в себе, вы не знаете начало ваших мыслей: отчего родилась именно эта мысль, а не другая. И это вы не умеете. Вы не можете произнести свою мысль, и на кончике языка сочиняете множество её формулировок. И наконец-то произносите одну из них, и всё равно недовольны. А если ещё приходится выводить на кончик пера, ещё сложнее. Почему? Почему? Потому что мы… (Срыв.) (Обрыв.)
- «…Ну, хотите, я назовусь Васей!» (длинная пауза) Что было дальше? Почему вы молчите?
(Васильева) — Васей?— Что было дальше?
(Васильева) — Дальше было…- «…Тогда я Петя!»
(Васильева) — Да.— Забыли?
(Губин) — Да нет.(Васильева) — Мы просто растерялись.— Почему же промолчали?
(Васильева) — Мы просто растерялись.(Губин) — Мы думали, он там с кем-то сам говорит.— Вот вам и память.
(Васильева) — Да нет…— А где же был тогда крик души?
(Васильева) — Да, вы правы.— Неужели вы ничего не почувствовали?
(Васильева) — Почувствовали.(Петрова) — Почувствовали, конечно.— Вы догадались?
(Васильева) — Догадались.— Вы вспомнили?
(Васильева) — Да.— Вы не вспомнили. А сколько много того не вспомненного? Сколько много желанного и не проявленного? А сколько много проявлено то, что не хотелось бы вам делать вообще? Чаще… вот вам роль актёра. Чаще вы выполняете то, что нужно окружающим, но не себе.
(Васильева) — Да.— Вы играете, и играете довольно-то успешно, и уже то, что было другому нужно, вы считаете, что это было нужно вам. А потом ещё скажете о памяти, что прошло много времени, и уже будете доказывать, что это я, это мне интуиция подсказала. И что? А что делает бедная интуиция, которая в это время кричала совершенно другое?
(Васильева) — Да, спасибо. Вообще-то, вы нам хороший урок преподнесли сейчас.(Губин) — Интересно тогда это получается, если жить и делать только то, что ты хочешь, и, так сказать…(Васильева) — В этом и есть жизнь, между прочим.(Губин) — Нет, ну в этом я согласен, это правдивая жизнь, так сказать. По крайней мере, не лживая…— А вот смотрите, что вы хотите. А что вы хотите? Относительно окружающей среды. Вы хотите приспособиться к окружающей среде. Вы говорите о потребности, именно о желании, истинном желании. А что истинное желание-то? Откуда вы знаете, что истинно в вас? Истинно это желание или другое? Вы хотите хорошо жить, без бедности, — вы хотите этого, да, конечно, вы тут же скажете, что было бы гораздо легче жить духовно, у меня было бы больше времени и так далее, и так далее. И не было бы никаких различных ссор, не надо было бы подстраиваться. А откуда же взялось это желание? Извне, не в вас, а извне. Другие. Другие нищие кричали вам: «Вот если будешь богатый…» А вы уже считаете, что это ваше желание.
(Васильева) — Да.— И когда вы говорите: «Я правдив и всегда говорю только правду и правду, я никогда не лгу!» Что? Вы правдивы? Да, вы говорите правду, конечно. Но было ли это вашим желанием, или опять же извне? Где ваше истинное, рождённое именно вами? Где? Всё извне, всё!
(Васильева) — Но мы же, как человечество, в принципе-то, действительно зависим друг от друга. Мы же вместе…— Вот именно, что зависите, а не живёте, а не просто живёте дружной семьёй.
(Васильева) — Ах вон как.— А вы как на базаре, вся ваша жизнь — это базар: подешевле купить и подороже себя продать. Не так?
(Васильева) — Да.— И о какой семье тогда говорите вы…
(Васильева) — Точно.— …если у вас только деловые связи. Даже когда идёт речь о любви… А истинна ли она? Родилась ли она в вас? Чаще нет, чаще вы подстраиваетесь. Если любимый хочет от вас услышать слово «люблю» или какое-нибудь ещё наименование, то вы произнесёте его, чтобы было «любимый», несущий этому наименование, чтоб было легче.
(Губин) — Ну а если не произнесём, несмотря на то, что?..— Ну и что ж? Начинаются драмы, и опять рождённое извне. А вы, ваше истинное «Я», спит, в это время спит и не больше. И только шкуры ваши, ваша одежда, ваша физика начинает играть роль человека: «Да, я люблю!» или «Да, я ненавижу!» И всего лишь только дань окружающему и не больше, всего лишь только желание, всего лишь только инстинкт и не больше, чтобы выжить в этом мире. А вы говорите о высших чувствах. А где они ваши высшие чувства? Рождённые в вас высшие чувства… да вы никогда их словами-то не произнесёте, вы не найдёте им слов. Вы будете говорить: «Я не знаю, что со мной творится». Чаще всего вы говорите так. Хотя и здесь есть обман, но реже. А вот когда вы не знаете что делать, когда вы не знаете, что вы хотите, что вы ищете, зачем вы живёте, что вы вообще здесь делаете… Вы не хотите ни спать, вы не хотите работать, или не хотите лениться — вы не хотите ничего. Вы хотите писать и не хотите, одновременно вы хотите, и нет — вот, вот когда ваша физика растерялась и потеряла, забыла свою роль. К сожалению, это бывает так редко. И хорошо, что бывает редко. Потому что физика в это мгновение, именно в это мгновение делает свой вывод: она решает, что пора с этим кончать, всё надоело, и тогда пожалуйста вам — самоубийцы. Это что, душа хотела? Душа хотела убить себя, зная, что она бессмертна? Или, может быть, просто она нема или вы глухи? Что будет точнее?
(Васильева) — Мы глухие.(Петрова) — Ну хорошо, тогда где выход из этого положения?— Выход?
(Петрова) — Да, где же тогда выход, если мы, выходит, ничего не слышим?— А вы ищите! Вы ищите! Говорят же вам, никто никогда не сможет прожить за вас. Пришёл к вам Бог, вы его распяли, вы ему не поверили, — ему не поверили, так никому не поверите, себе не верите. Если вы не верите себе, разве вы будете верить другим? Да найдите себя, себя в себе, тогда вы найдёте и Бога там же! А вы? А вы приходите в святые места, и, делая различные физические упражнения, и, произнося длинные монологи, называемые молитвами, хотите увидеть Бога, почувствовать в себе.
(Петрова) — Да.— И при этом… и при этом, не зная себя, вы себя потеряли. Вы найдите прежде себя, а потом уже ищите Бога! А вы же… вы же так глубоко потерялись, так сильно заросли… И хотите, чтобы кто-то пришёл и стал снимать за вас одежды, или стал подсказывать, как снимать их? Да не получится того, не получится. Потому что это будет просто тогда ещё одна роль и не больше. Не больше. Истинное «Я» играть не будет, на то оно и истинное. (Обрыв.)
(Васильева) — …тело, если можно так назвать человека, когда оно будет… ну я не говорю, что сейчас это возможно, — когда-нибудь, может, будет прозрачным, если так сказать… т. е. чисто… или не будет руководить человеком, что ли, если так говорить, физически.— И опять вы говорите о физике. Тут же говорите…
(Васильева) — Нет, ну…— Тут же говорите: «А вот когда физика станет прозрачной…» У вас воздух прозрачен.
(Васильева) — Нет, вы говорите…- «Когда не будет управлять нами». А кем вами-то? Да вы найдите себя! Вы даже не знаете, о ком говорите. Кем управляют ваши тела? Вы не знаете этого, а спрашиваете. Вы найдите себя! Найдя себя, вы уже будете знать, что вами управляет, и что вы просто марионетки. И тогда вы уже одну за другой нить будете убирать. И если вы нашли действительно истинное своё «Я», то вы никогда, не оборвав нить, не создадите новую нить, чтобы сделать марионеткой кого-то другого.
(Васильева) — Скажите, а вот так с человеком всегда было? Т. е. вот нагромождения такие вот существовали. Он сам их нагромоздил? Или это…— Ну а кто же ещё? Конечно. Самый первый груз, самую первую шкуру одел он. И представьте себе общество, как вы говорите «человеков», одевших каждый по шкуре. А потом вы стали дарить друг другу ещё шкуры. Но простите, если к вам пришли и принесли вам новые три шкурки, — он виноват или вы? Вы же их одели, вы же приняли этот подарок — значит, вы виноваты, а не принёсший вам. Вы согласны?
(Васильева) — Да.— Вы их напялили, и вы теперь ими гордитесь. Теперь они вам жмут. И что вы хотите? Вы хотите новые шкурки, эти снять и получить новые. К сожалению, это так. К сожалению, множество понятий ваших учений заключаются в том. Вы хотите избавиться от тел, вы хотите уйти в мир огненный. Как хорошо, ещё одна шкурка, только из огня.
(Васильева) — Так человек может, допустим, ну… если он нашёл себя, действительно, то все вот эти его одежды, так сказать, сами собой куда-то исчезнут как бы, или как?— Нет, просто уже не будет подчиняться этим одеждам.
(Васильева) — Ах вон как.— А одежды будут подчиняться ему. Неужели вы думаете, что прозрев, он сразу же станет бесплотным, потеряет все эти шкуры, потеряет все одежды? Нет, просто он уже будет ими управлять, и он уже будет: «Когда хочу, тогда и болею! И какой хочу болезнью, такой и болею!» А чаще что? «Ах, живот скрутило» — и всё, и настроение поменялось. Так что же, живот вам настроение испортил или вы ушиблись? «Ах, как плохо! Я ушибся, у меня нет настроения!» У вас опять нет настроения. Или наоборот — вы истязаете свою плоть с наслаждением. А откуда берётся это наслаждение? Извне? Извне. Потому что вы видите одобрение других. «Вот каков! Какова сила его! Во имя Бога может себя распять!» А во имя Бога ли или во имя славы своей?
(Васильева) — Во имя славы, конечно. Скажите, а вот люди, тоже страдающие такими отклонениями, как мазохизм и садизм, вот у них тоже какие-то вот такие же приблизительно симптомы тогда наблюдаются?— Не приблизительно, а так оно и есть.
(Васильева) — Так же, да? Ну т. е., в принципе, болезнь одна.— Физическая игра, игра физики — когда вы видите человека только в плоти. И ещё, редкое, но, к сожалению, страшное — это когда вы уже увидели себя, оборвали нити свои, но тут же решили создать новые другие нити, — это жажда власти. Вы уже хотите, помня, что вы были марионеткой, хотите отомстить и сделать марионетками других. А заметьте, самый жестокий властелин — это бывший раб.
(Васильева) — Да, это точно.— И вот бывший раб становится властелином, властелином своего тела. Соответственно, ему этого мало, он хочет ещё, ещё и ещё. И уже множество людей подчиняется ему, и это приносит ему удовольствие. Малейшее неподчинение строго карается, так как карался когда-то и сам.
(Васильева) — В общем-то, есть такие слова: «О раб, который стал царём, всё раб, всё тот же раб». Понятно. А если…— М-да, Вы правы. Нити оборваны, но не сброшены. И теперь он окутан, окутан в ещё больший кокон. Кокон… (Срыв.) (Обрыв.)
(Петрова) — Хорошо. Скажите тогда, ответьте на такой вопрос: если мы действительно так себя потеряли, то только когда мы себя найдём, своё истинное начало, то только тогда мы научимся и любить по-настоящему? Только тогда?— А вы вспомните порывы любви, вы должны вспомнить. Вспомните. Вы не сможете пережить, но хотя бы вспомните. Вы тогда много рассуждали логически?
(Васильева) — Да вообще не рассуждали.— И окружающую обстановку вы оценивали трезво?
(Петрова) — Нет. Нет, конечно.— Вот вам упоение любви. Но вы не можете столь долго существовать в таком (состоянии). А если и будете, то это уже будет не нормально, это уже будет отклонение, это уже будет болезнь. Почему? Потому что остались нити. И тогда это уже просто Хаос. Нити… нити дёргаются беспорядочно, кукла делает любые нехаотические движения, и не больше. И хотя где-то в глубине уже что-то проснулось, зашевелилось, оно бессильно, оно всего лишь только шепчет вам, а вы же не разобрав слов, не разобрав того шёпота, не понимаете что творится с вами. И тогда… хорошо, если действительно любовь, хорошо если так. А бывает, нет. Бывает, что тело увлеклось столь сильно, столь сильно вжилось в роль, — а вы это называете увлечением, — и будет тот же эффект любви, правда, кратковременным, потому что он не будет поддерживаться истинным огнём.
(Васильева) — А поэтому все, как у нас говорят…— Но давайте дальше.
(Васильева) — Угу.— Никогда никому не верьте, что вы уже не сможете исправиться, что вы так глубоко упали, — никогда никому не верьте! В вас есть зерно, истинное зерно, и оно должно проснуться. Любое сомнение в вас — это уже пища для зерна. Конечно, у кого-то оно может расти быстрее, у кого-то очень медленно, но оно никогда не погибнет. Вы можете представить, чтобы зерно погибло? Вы можете представить, чтобы часть, как вы говорите «часть божья», и вдруг погибла? Что, Бога стало меньше? Такого быть не может. Но, только услышав это, многие из вас опускают руки: «Ха! Тогда всё хорошо, чего мне бояться?!» Церковь ваша решила избавиться от этого, и строго отменила реинкарнации, чтобы вы побыстрее думали. А что в итоге? Отменила почти всё. Теперь любое проявление считается не нормальным, а дьявольщиной. Здорово, не правда ли?
(Губин) — М-да.— Это что? Это всего лишь только власть, много власти и не больше. (Срыв.) (Обрыв.)
— Говорите!
(Васильева) — Вот скажите, опять же, может, нетактичный вопрос. Как-то раньше, может, я лично боялась его задать. Всё-таки из всех прошлых, так сказать, контактов я, например, сделала вывод, что — вот я буду о себе говорить — у меня с Переводчиком какая-то всё равно существует кармическая связь, что ли. Ну не знаю, мы с ним знакомы, если так сказать. Это действительно так? Т. е. вот я узнала себя в некоторых персонажах. Я, правда, не знаю, права или нет…— О нет, ищите!
(Васильева) — Нет, да?— Мы не будем разжёвывать за вас.
(Васильева) — Нет-нет, я не прошу, но просто… Понятно. А вот о цветах, если можно так поговорить о цветах. Вот, допустим, если красный цвет, то когда вот смотришь на него очень долго, то появляется… ну, допустим, над предметом зелёное как бы отражение… ну, не отражение, а как сказать…(Губин) — Аура.(Васильева) — Аура, что ли, если можно так сказать. У оранжевого — голубая, у жёлтого, допустим, голубой, и наоборот.— Возьмите учебник физики, и вы там уже найдёте. Не связывайте это с чем-то, возьмите учебник физики, и вы найдёте там ответы.
(Васильева) — Угу.— Если говорить действительно о цветах, в вашем понятии именно отвечающее за цвета, то мы уже говорили и повторим вкратце: нет истинно чистого цвета, никакого. Нет истинно красного, нет. Нет таких аур, чтобы они были истинно красными или истинно зелёными, нет того. Вы говорите, «основной цвет» — относительно, вы правы. Относительно. Почему? Потому что вы есть колония живых существ, огромное количество живых существ. И вы можете найти об основном цвете, именно только говоря о каком-то органе, конкретно о каком-то участке вашего тела. Тогда вы можете говорить об основном цвете, содержащем, но не обо всём. И если вы будете светиться каким-то одним цветом, как вы говорите, обладающим всем телом — это уже не нормально, это уже плохо. Это говорит о том, что ваш орган или становится рабовладельцем или рабом, эффект будет тот же. Возьмите сердце, у сколь многих оно искусственно. Доброта искусственная, взятая из книжек, из фильмов, из желания выглядеть добрым, и сердце уже искусственно. Да, действительно, сердечная чакра будет очень ярка и будет, как вы говорите, основным цветом. Но здесь надо увидеть, что этот цвет искусственный. Если же нет, то вы обманетесь. Если же он станет вашим учителем, тогда вы тоже будете идти по неверной дороге. Вы понимаете это?
(Васильева) — Да, где-то.— Дальше. Любой цвет имеет множество различных названий, и, соответственно, множество различных соотношений с чувствами. Нельзя сказать, что красный цвет — это только зло. Это огонь, да, это действительно огонь — огонь, который может сжечь; огонь, который может согреть; огонь, который может осветить. Ну всмотритесь в огонь, и вы увидите, что в нём множество различных других оттенков. И огонь этот может гореть другими цветами, зависеть от примесей, зависеть от того, что горит. Вы согласны?
(Губин) — Да-да.— Так вот теперь представьте, если у вас горит ненависть, и в то же время вы сильны энергией красного цвета. Каков будет оттенок тогда этого цвета? Какой будет огонь? Огонь будет окрашен уже ненавистью. Цвет? Цвет серый.
(Васильева) — Цвет ненависти — серый?— Серый.
(Губин) — Серый. Жёлтый…(Васильева) — Интересно. Скажите, а вот запахи и цвета, и звуки — они, конечно, связаны и всё имеет… ну, допустим, если вот цветок…(Губин) — Если это вибрация. Это одна и та же вибрация?(Васильева) — Да, вот если цветок, ну, одного цвета, допустим, розовый. Вот у него запах тоже соответ… ну, так сказать, может, соответствует розовому или нет. И звук его, если, конечно, можно его услышать, но мы не слышим, конечно. Ну вот, если другой цветок, другой породы, если так сказать, будет тоже розовым, но у него запах другой — значит, цвета и запахи не связаны как-то? Или это ещё зависит от…— Нет, всё это связно. Ну вспомните об огне и примесях.
(Васильева) — Ах, вот как даже! Ну всё ясно.— Что цветок? Он более искренен. Искренен тем, что он не прячет себя, он просто растёт. Он просто растёт, и имеет цвет, и показывает его вам, и этим цветом хочет увлечь вас, он соблазняет вас, потому и красив.
(Васильева) — Угу. И женщины, наверное, так же?— А вы чаще краситесь искусственными цветами, потому что не хватает своих.
(Васильева) — Нет, потому что так хотят мужчины, наверное, и мы выполняем их желания. Только что был на эту тему разговор.— Хотят мужчины?
(Васильева) — А разве нет?(Губин) — И смех и грех.(Петрова) — Помолчи.— Так где же тогда ваше истинное?
(Васильева) — Так вот в том-то и дело. Видно, так и получается.(Губин) — Интересно, а чего вообще приносит «крашение»?..(Васильева) — Ну почему, действительно, женщины любят себя украшать, а мужчины как?..— Ну давайте договоримся тогда, что сперва, как вы говорите, краситься начали всё-таки мужчины.
(Васильева) — А, ну да, татуировка, да.— А лишь только потом переняли женщины. И вот эти колебания эти весы постоянно перевешивают. Красились мужчины, потом стали женщины. Теперь опять мужчины, женщины же предпочитают иметь более естественный цвет. Вот вам качели.
(Васильева) — Точно.— Для чего это было? Для устрашения.
(Васильева) — Кого?— Для устрашения врагов. Потому что первое, что вы сделали, это нашли множество врагов.
(Васильева) — Это точно. Вот когда смотришь фильм… я вот тоже недавно об этом подумала. Фильмы смотришь… (Срыв.)— Говорите.
(Васильева) — …о племенах в Африке, и вот они ещё видно, ну, в принципе, первобытнообщинный строй ещё у них, но уже они воины, — в первую очередь они воины, а всё остальное уже потом. Человек, действительно, как-то агрессивен, будем говорить, ну если не изначально, то очень… ну не знаю как…— Те же цвета.
(Васильева) — Ещё многому не научились, а уже убивать научились. Выходит так.— В первую очередь. Вы говорите «татуировка». Да, она действительно была и есть, и в себе несёт многое. От того как вы покрасились, можно сказать о вашем характере. И будь то просто губная помада сейчас или у древнего воина — не имеет значения. Вспомните, вспомните, как вы говорите, дикаря. Что было для него красный цвет? Страх, огонь, уничтожающий и сжигающий. Вы помните?
(Васильева) — Да.— Соответственно, он брал красные краски, чтобы боялись его. И только потом он догадался, что ещё огонь может сохранить ему жизнь. И тогда вождь уже наносил красные краски: одну полоску для устрашения врагов, а другую полоску, что он будет хранителем племени. Возьмите краску зелёную. Что это?
(Губин) — Растительность, трава.— Трава.
(Васильева) — Жизнь, да?— Хорошо, пусть будет трава. Но тогда вы должны были бы помнить, что трава раньше всё-таки была не зелёная.
(Васильева) — Раньше? Да-да, нам уже говорили.(Губин) — Это тогда, какое время-то?(Васильева) — Ну какое — в то время, когда жил наш друг, допустим.— Так вот. Пусть будет трава — зелёный цвет. Значит, он наносит полоску, что он хочет жить, он просит у богов жизнь, да побольше, потому и линия будет потолще. И в то же время это пища. И хотя жизнь и пища раньше были соединены, всё же наносится ещё одна полоса. Можно-то жить и голодным, но лучше было бы сытым. Вы согласны? Наносится ещё одна полоса. Потом наносится ещё одна, чтобы накормить племя, если это вождь. А теперь давайте возьмём отрицательную сторону того же зелёного цвета. Припомните сами.
(Васильева) — Страх. Если вот…— В чём он мог увидеть страх?
(Васильева) — В зелёном цвете? Страх в чём?(Губин) — В лесу в том же страх, звери там всякие.— Правильно. Значит, часто это связано с неизведанным, ибо он не видит того зверя и чувствует опасность. Значит, наносится линия, чтобы уберегла от опасности, или чтобы спрятаться, просто спрятаться — цвет маскировки, который сохранился до сих пор.
(Губин) — Угу.(Васильева) — А вот скажите, тогда вот говорили, что было Солнце красное, небо было красное, и всё…(Губин) — Трава была красная.(Васильева) — …вокруг было красным. Т. е. это воспринимал так глаз?..— Нет, это физика.
(Васильева) — Физика. А она меняется, и, ну, вот ну?..— Меняется. Пока вы голубые, но скоро изменится и этот цвет.
(Петрова) — Через сколько?(Васильева) — Жёлтый?— А вы посмотрите спектр, и тогда будет понятно вам.
(Васильева) — Голубой, синий. Если всё так… но вообще нам говорили, вы, по-моему, что жёлтый, будет жёлтый. Нет?(Губин) — Оранжевая раса.— Посмотрите, посмотрите спектр: «Каждый Охотник Желает Знать, Где Сидит Фазан».
(Васильева) — Ну да. Ну сейчас голубой, как небо голубое, да? — поэтому мы видим небо голубым, так?— Так.
(Васильева) — И потому нами правит… ну, не правит разум, ну в нас преобладает сознание, а цвет сознания — это центр, главный центр…(Губин) — Т. е. восприятие зависит от того центра, который более развит, что ли?(Васильева) — Нет. Как… да, в общем-то.— Давайте скажем так: что не от центра зависит, а центр зависит.
(Васильева) — Ну да, от какого-то… Тогда вот мы уже прошли, ну, допустим, вот этот красный и так далее до голубого, или нет?— Прекрасно, давайте теперь вспомним дальтоников. Куда же они дошли?
(Васильева) — Ну да. А почему они не нормальными считаются? Может, у них нормальное восприятие, для них, во всяком случае.(Губин) — Может, это чисто нервное? Т. е. какие-то каналы заблокированы.(Васильева) — Нет, ну, может быть они находятся… допустим, как… если зелёный они видят, как красный. Может быть, это вот связано с чем-то, как в ту эпоху, где жил, допустим, вот наш друг? (пауза) Нет? Это не так?— И это тоже.
(Васильева) — Ну, а может быть, когда-нибудь мы и…— Химия.
(Васильева) — Химия.— Химия.
(Васильева) — Тела, да?— Тела.
(Васильева) — Ну так когда-нибудь…— Вы должны были бы помнить о родословной, вы должны были бы помнить о ДНК. А что такое ДНК? Это тот же самый архив пройденной жизни. И независимо, впервые родился, первая это реинкарнация или нет, независимо. Потому что существуют ещё и родители.
(Васильева) — А, ну родовая связь, да? Скажите, наверно, вот все люди, в принципе, на Земле, физически связаны, наверно? Почти все, во всяком случае. Или…— Да, вы уже пытались даже как-то сказать, что человечество произошло от Адама.
(Васильева) — Да нет. Нет, ну вот так если проследить там, кто на ком, как что, и, получается, в принципе, ну очень большие, во всяком случае, группа людей. Может, поэтому и называются там нациями или народами. Нет?— Ну откуда, по-вашему, взялись нации и народы? Ну тогда возьмите и скажите, что русские — это одна семья, китайцы — это другая семья, и вы ненамного-то ошибётесь.
(Васильева) — Скажите, а всё-таки, почему цвет тела у всех разный и фор… как-то вот… Ну вот да, расы. Т. е. это зависит от того, в каком климате люди живут, или ещё какие-то причины были, всё-таки?— Да, да, да.
(Петрова) — Ну если это физика, значит, от физики зависит.— Физика, чисто физика. И здесь не нужны какие-то эзотерические знания. Возьмите учебники физики, химии, биологии, и вы найдёте здесь множество ответов, — и вы найдёте, и они будут верны. Вы очень многое, что связано чисто с физикой, хотите в них найти какие-то несуществующие тайны. Всё в мире взаимосвязано, всё. И пока вы открываете не законы, а кусочки проявления этого единства. Если вы говорите о каком-то законе, формируете его, — это всего лишь вы заметили маленький-маленький кусочек чего-то единого, проявление на вас этого единого. И если Земля обладает определёнными физическими параметрами, это только из-за того, что это единое проявилось именно той реакцией, которую вы измеряете. И если вы придёте на другую планету или в другую вселенную, то увидите совершенно другое. Увидите совершенно другое. Это и есть другое? Это та же самая физика, та же самая. Только вы здесь увидели другие реакции, другие проявления, только и всего. То же самое, когда стоят двое и рассматривают картину, и каждый видит своё. Всё то же самое. И каждый запомнит только то, что хотел запомнить он — совершенно разное. И даже когда вам скажут: «Посмотрите на этого человека, а потом опишите его» — вы все его опишите по-разному. Потому что одни будут обращать внимание больше на одно, другие — на другое. Правильно?
(Васильева) — Да.— Здесь уже можно, конечно, говорить, если далеко зайти, о духовном, на что человек больше смотрит, видя другого. Так же и здесь — проявление одной и той же физики, но в разных условиях.
(Васильева) — Угу. Вот скажите, и элементы все вот химические — те, которые, допустим, мы знаем — это они…— Это всего лишь только проявление, и не больше. Если хотите, то, как вы говорите, искривление пространства во времени. Интересная формулировка.
(Васильева) — Да. А выходит, что…— Так вот, здесь можно взять… Да, пространство было немножко другое, немножко другое искривление, под другим углом, и поэтому получилось — здесь водород, здесь аммиак. Ну что ж, ну примерно так. (Срыв.) (Обрыв.)
(Петрова) — Скажите, а правда ли, что каждому, — ну так, иносказательно, может быть, — мужчине своя женщина на Земле? Вот эти, про две половинки.— Правда. А вы сомневаетесь в этом?
(Губин) — (смеётся)(Васильева) — Сомневается, конечно, сомневается.(Петрова) — Сомневаюсь. (робко)(Васильева) — Ну чего вы смеётесь.— Вот и жалко. Если вы сомневаетесь в этом, то, значит, вам будет очень трудно найти свою половинку.
(Васильева) — Да мне кажется, эта половин…— Дальше. Что такое мужчина и женщина в вашем понятии? И обязательно ли они должны сойтись? Обязательно ли они должны быть вместе? Мужчина и женщина, вроде бы и то и другое — человек, а совершенно всё разное, совершенно всё противоположное. А совершенно ли всё противоположное?
(Петрова) — Да нет, нет, конечно.— А что только противоположное?
(Петрова) — Только пол.— Только имя.
(Петрова) — Да.— Мужчины и женщины, и не больше. А пол — пол второстепенный. Пол уже даже сейчас научились менять, как хотите.
(Петрова) — Да.— А вот род каждый из вас не знает. Он может всю жизнь прожить женщиной, а род мужской. Почему? Да потому что ему просто не хочется иметь, только и всего. А почему? Не знаем.
(Губин) — Вы тоже не знаете?(Васильева) — Вот, между прочим, мне сказали, что вообще-то… я так поняла, что я как бы пол… род у меня мужской, а я вот сейчас женщина. Ну вообще у меня были какие-то такие внутренние…- «Мне сказали… мне нагадали…»
(Васильева) — Да нет.— И всегда так. Вы найдите и почувствуйте в себе, только в себе, а не то, что сказали вам. Если мы сейчас придём и скажем вам, что вы были тем-то и тем-то… Да не верьте вы нам!
(Васильева) — А кому тогда верить?— Не верьте! Найдите в себе то, что откликнется в вас! Пускай даже будет неверно, пускай, вы всё-таки ещё актёр, и забыва… (Обрыв.)