1996.12.08-2
(Отвечающие: Своб.сознание, Мабу)
(СвСоз) — Кто-то звал.
(Белимов) — Прервал?(СвСоз) — Нет, кто-то звал.
(Васильева) — Я тебя звала. Скажи, как ты думаешь, наш президент сейчас жив? Т. е. полноценно жив или просто доживает? Ты не знаешь этого?(СвСоз) — О нет!
(Васильева) — Нельзя этого говорить, да?(СвСоз) — Нет, я скажу. Жив, конечно, безусловно жив. Если вам что-то или кто-то не нравится, вы на него свалите множество бед, в которых он даже не виноват, ну и, соответственно, припишете ему то, чем он никогда не обладал: или чувства характера, или какие-то болезни, или ещё лучше больной, чуть ли не покойник. Т. е. вы умудряетесь, одновременно, как бы и оправдать его и обвинить. И что интересно, чаще получается… помните поговорку - «нет зла, без добра»?
(Васильева) — Ну да, «нет худа без добра».(СвСоз) — Вот вы начинаете очернять человека. И чем сильнее вы его очерняете, чем больше вы подходите к беспределу. Если внимательно посмотреть, то вы уже можете найти здесь нотки, оправдывающие этого же человека. Т. е. срабатывает какой-то механизм, инстинкт в вас, чтобы вы не превратили эти чувства в истинно чистое зло. И вы уже смешиваете, добавляете новые ноты, которые не дают превратиться вашим чувствам в чистое зло. И потому вы… (Срыв.)
(СвСоз) — Напомните.
(Белимов) — Ты говорил о Ельцине, но мы можем сказать, что любовь он не вызывает сейчас у народа, поскольку через него идёт, видимо, ущемление всех прав и всего хорошего, что у нас было.(Васильева) — Просто он больной человек…(Белимов) — Может быть, он больной, может быть, он больной властью, и только об этом беспокоится.(СвСоз) — Ну вот вы и подтвердили то, что было сказано в прошлый раз.
(Белимов) — Т. е. он больной властью. Ему главное…(СвСоз) — Нет, что вы его тут же оправдываете и тут же обвиняете.
(Белимов) — Понятно. Ну мы хотим найти, что же в этом человеке заключено. (Обрыв.)
(Мабу) — …Ну взяли эти два камушка, положили друг на друга. Ну и что?(Васильева) — Мабу?(Мабу) — Ну тёр я, тёр… Ну и что? Ничего не получилось.(Белимов) — И что с камушками получилось?(Мабу) — С камушками-то ничего не получилось. Вы что сказали? «Возьми зерно…» — Ну и что? Дураки.(Васильева) — Чтобы перемолоть зерно…
(Губин) — Надо плоский камень.(Васильева) — Камень нужно хороший взять, плоский.(Губин) — И второй плоский.(Белимов) — Он не понимает, что такое плоский. (к Мабу) Ровный, гладкий. И тогда получится у тебя мука из зерна. Ты не пробовал так?(Мабу) — Нет, не вкусно.(Губин) — Так её надо потом водой замешать.(Васильева) — Да, воды надо чуть-чуть налить и размешать.(Мабу) — Какие глупые! А если уже есть чего кушать, зачем я ещё буду что-то выдумывать?(Губин) — Ну, чтобы ещё было что…(Белимов) — Разнообразить надо пищу.(Мабу) — Чего сделать?(Белимов) — Разнообразить, вкуснее сделать.(Васильева) — Вот смотри, перемели зерно…(Мабу) — «Образить»?(Васильева) — Мабу, смотри, его сильно-сильно потереть надо, чтобы оно мелкое-мелкое стало. Потом водички чуть-чуть добавить, помешать-помешать хорошо, чтобы такая каша была… Ты знаешь, что такое каша?(Мабу) — Да, вы мне говорили: «Возьми землю, полей…» — Грязь сделал и всё. И как из неё пить можно? Не знаю.(Васильева) — Ну ладно.(Белимов) — Там чашку же… потом надо обжечь её. Мы тебе когда-нибудь расскажем, в другое время. И ты будешь первым, кто научит есть из чашек.(Мабу) — Зачем? Есть же камень…(Васильева) — Из камня ешь?(Мабу) — Берёшь камушек…(Белимов) — Из камня трудно делать это.(Мабу) — Чего там трудного? Ничего не трудно.(Белимов) — Выдалбливать долго. Это столько времени…(Мабу) — Зачем? А зачем ты сам будешь выдалбливать? Идёшь в пещеру, смотришь — капает. Положил камушек, и лежит, и пусть капает! Мне он не достанется, зато другим потом уже получится готовенький. И не надо ничего там… ну это… землю обжигать.(Белимов) — А из глины ты быстрее это всё сделаешь. Красиво и удобно.(Мабу) — Дураки. Ну как может быть грязь красивой? Вы чего?(Васильева) — Не грязь, а глина. Ну ты потом найдёшь. Жёлтую надо землю искать, а не чёрную.(Мабу) — Вы как сказали, я так и сделал: взял землю, взял воду, а земля убежала. Я стал её собирать, а… и просто грязь…(Васильева) — Ну надо пробовать, и не один раз!(Мабу) — …и я не хочу из неё пить.(Васильева) — Нет, надо пробовать! Надо руками так слепливать… брать в руки, в ладошки…(Белимов) — Чтобы она была вязкая.(Васильева) — …и прихлопывать, чтобы образовался комочек.(Мабу) — Если я буду прихлопывать, интересно, что мне жёны скажут?(Васильева) — Ну и что? Ты же рисовать ходишь к монахам? Ходишь.(Белимов) — Наоборот, потом все будут благодарить.(Губин) — Старейшиной будешь.(Васильева) — А ты у монахов спроси, как можно сделать что-то из глины? Спроси, они тебе скажут.(Белимов) — Да, они подскажут, они, наверно, знают это. И ты будешь считаться умным.(Васильева) — Вот так и зерно: чтобы оно было вкуснее, и чтобы его быстрее можно было есть, нужно перемолоть, добавить чуть-чуть водички и положить на горячий камень. Понял?(Белимов) — Не слышит. (Срыв.)(СвСоз) — Напомните.
(Белимов) — Мы говорили о Ельцине и его значении. Если не хочешь Ельцина «поднимать», у нас есть вопросы по нашим областным проблемам.(СвСоз) — Понимаете, я бы не хотел обсуждать никакого человека. Дело в том, что мы всегда говорим о том, чтобы не судить. Мы только и занимаемся вот этими пересудами. И что интересно, в последнее время появилась такая закономерность, что мужчины стали более болтливы, чем женщины. Именно мужчины главенствуют в роли политиков. И мы теперь установили рекорд: мы, как говорится, занимаемся кухонными разговорами больше, чем женщины. (Срыв.)
(СвСоз) — …возьмите теперь одну сторону. Ну давайте возьмём катет.
(Васильева) — Ну, катет.— Согласны, что он будет па… (Срыв.)
(СвСоз) — …Вот смотрите, что интересно, у нас всего лишь 33 буквы и 7 нот, но смотрите, какая музыкальная гамма! Из этих 33-х букв, в принципе, сложены все наши жизни и все наши книги. Но почему при определённых наборах мы радуемся, а при других наборах, для нас, это как шум, как мусор? Почему именно этот ряд из 7-ми «ноточек» или из этих «буквочек» составляется слово или мелодия? А возьмём те же самые буквы и перевернём, переставим, те же самые ноты переставим местами, — и для нас это будет скрежет. Почему именно определённые вибрации так влияют на нас?
(Губин) — Почему?(СвСоз) — А вот смотрите, мы постоянно говорим о вибрациях, мы, в принципе, живём в мире вибраций. А что такое вибрация? Это изменение во времени. И вот… (Срыв.)
(Белимов) — Что?(СвСоз) — Вы не обладаете свойством слышать всё.
(Белимов) — А ты услышал, что собачка там лаяла, да?(СвСоз) — Понимаете, беда в том, что в сознании мы концентрируем какое-то своё чувство на какой-то определённый предмет или примету. Ну, допустим, мы ищем три пуговицы, перламутровую там, и ещё каких-то трёх цветов. И когда мы будем искать, мы чаще будем находить какую-то одну пуговицу, а остальные нет, хотя они нам тоже нужны. Потому что мы не можем сконцентрироваться, и не можем удержать в себе именно эти три символа поиска, нам нужен только какой-то один, мы одновременно можем работать только с одним. Вы помните, что не более 7-ми человек?
(Васильева) — Угу.(СвСоз) — Внимание человека. Не более трёх предметов, которыми он может манипулировать. А представьте теперь, в свободном сознании, не имея этих ограничений, вы могли бы одновременно слушать музыку, читать, в то же время смотреть телевизор и тоже воспринимать звук. Вы не можете представить, как можно сейчас услышать и понять одновременно разговоры 3-х или 4-х человек. И в то же время вы… Вспомните, вы пришли на завод, и для того чтобы услышать кого-то, вы должны кричать и напрягать свой слух. Потом приходит привычка, и вы уже можете разговаривать нормально, при этом же шуме. Иными словами, вы создали фильтр, который отсеивает шум. А смотрите, что интересно, шум этот непостоянен. (Срыв.)
(СвСоз) — Напомните.
(Белимов) — Насчёт чувств, и то, что мы не ощущаем. Можем концентрироваться только на одном, не замечая других. А это возможно? И нужно ли достигать?(СвСоз) — Да, конечно же можно и даже нужно достигать. Но я, по-моему, не затрагивал это окошко. Ну ладно. О чувствах и возможности…
(Губин) — Одновременно сосредотачивать внимание на нескольких предметах.(Васильева) — Читать, слушать музыку.(Губин) — Одновременно.(СвСоз) — Ну я не мог об этом говорить, потому что это окошко не тронуто. Ну давайте попробуем. Дело в том, что нам нужно иметь какой-то признак, понимаете, вот эту «вешку», за которую мы должны держаться. Вот, допустим, нам нужно что-то вспомнить, какое-то событие, нам нужно поставить какую-то вешку или дату, или какой-то более запоминающийся момент. А потом, рассматривая этот момент, мы уже потихонечку начинаем его обкладывать другими воспоминаниями. Вот по этому принципу, эти воспоминания и происходят, когда мы говорим, что пришла мысль, что-то вспомнил, а не знаю, к чему. Просто была узнана эта вешка. Допустим, то же контрольное какое-то слово, которое довольно-то редко встречалось, или это же слово, но высказано с определёнными чувствами, — и оно вам напомнило. Оно явилось вешкой, вот этим ключом воспоминаний, и вы вдруг вспоминаете. И очень много вешек ставится при ссорах. Когда человек ссорится, он начинает вспоминать давно забытое, и начинаются взаимные упрёки: «А ты помнишь? А ты — такой!» — и так далее. Т. е. здесь связано уже чисто на чувствах: когда произошла самая первая ссора — были какие-то определённые чувства. А, к сожалению, отрицательные чувства мы запоминаем гораздо лучше. О том я говорю?
(Белимов) — Нам эта тема тоже интересна.(Губин) — Это тоже интересно. Давай, продолжи!(СвСоз) — Отрицательное мы запоминаем гораздо лучше. Ну вспомните, человек всю жизнь был для вас добр и вдруг чем-то вам не угодил, всего лишь только один раз, и всё доброе вы уже забыли о нём. Почему? Потому что мы носим в себе вот это зерно страха, мы постоянно боремся с этим страхом. Времена, когда мы были зверями, мы ещё помним, мозг ещё помнит, ибо инстинкт настроен уйти от опасности, а не просто бороться с ней. А самое первое инстинкт, что делает? Попытка убежать! А лишь только потом, когда загнанный зверь не может убежать, он уже…
(Белимов) — Сопротивляется.(СвСоз) — И вот эта попытка убежать осталась в нас, превратилась в этот инстинкт, и при малейших ссорах эта попытка, этот инстинкт возникает. Он просыпается, и потому легко запоминается. Потому что он тысячелетиями вырабатывался. Потому что любовь, дружба, и все эти высшие понятия — они гораздо моложе, относительно, к вам. И потому… О том?
(Васильева) — Да-да.(СвСоз) — И вот теперь представьте, вы ругаетесь, у вас ссора. И вы вдруг начинаете вспоминать, ни с того ни с сего, вроде кажется было забыто, тем более что вы когда-то сказали, что давай забудем, кто старое помянет… Но здесь в пылу вы вспоминаете: «А ты помнишь?..» — и идёт перечисление. Почему? Принцип «заново переживания». Дело в том, что… (Срыв.)
(Белимов) — …Механизм ссоры, что мы помним плохое, заново переживаем какие-то чувства. И что же мы должны из этого извлекать? Видимо, глушить в себе? Но это же так трудно, глушить обиды.(СвСоз) — Видите ли, дело в том, что простить — это значит, действительно полностью забыть. А если вы говорите, простил, а потом через год, через два, пускай даже через 10 лет, и вдруг вы это вспомните, да ещё и напомните в упрёке — значит, вы не прощали, значит, вы сделали то, что сейчас сказали: просто постарались забыть, обманули себя в этом прощении. А что нужно для того, чтобы действительно простить? Ну хотя бы просто пережить то же самое, почувствовать себя, как говорится, в той же шкуре. Понимаете, надо жить по принципу: «Что тебе не хочется, то и не делай другим». А мы стараемся в ссорах, как можно больнее уколоть, что, мол, ты — хуже, а я — лучше. Т. е. здесь идёт чистое судейство, как можно больше фактов набрать «против» и всё. По прин… (Срыв.)
(СвСоз) — Взял я этот приёмник тайком, пока родителей не было. Схватил его в ванну и стал искать человечков: кто же там болтает всё-таки? Ну естественно, пока я искал, весь его и раскурочил. «Рекорд-312» — помню, как сейчас, 64-го, по-моему, года — проигрыватель и приёмник. Человечков я не нашёл. И я взял, всё аккуратненько поставил обратно на полочку, вот этот весь хлам, потому что уже нельзя было назвать приёмником. Я даже не мог закрепить на место стекло-шкалу: она у меня всё время падала. И я вот этими запчастями придавил эту стекляшечку, чтобы вроде как приёмник, всё на месте, и никто его не трогал. Но по закону подлости, почему-то именно на следующий день отцу понадобилось послушать этот приёмник. Сколько я помню, он всегда стоял, и лишь только по праздникам, по каким-то знаменитым праздникам включался, ставились пластинки… И я помню ещё… сказка «Буратино». И почему-то постоянно понимал её так: «И сизы-тщ… и сизы-тщ…», вот этот «и сизый нос». И когда бы я ни рассказывал или пытался рассказать эту сказку кому-то, я всегда заикался на этом же месте, где заикалась и пластинка. И вот представьте, на следующий день, по закону подлости, отец достаёт этот приёмник и пытается включить. Я никогда не думал, что электричество такое злое, и никогда не видел отца таким испуганным. Когда он спокойно с улыбкой засовывает штепсель в розетку и всё это вспыхивает… У меня было такое ощущение, что он собрался улететь. Это действительно было так! Он подскочил, потом стал крутиться на месте. И как только потом зашла мать и стала на него недоумённо смотреть - «Ты чего?» — мне почему-то стало так радостно, что я стал кричать: «А папу током убило!» И я тут же, естественно, получил подзатыльник - «Не говори глупости!..» Папа ожил и начал разбираться, что же случилось с этим приёмником. Когда же он заглянул внутрь, то всё стало понятно: так как я пока один, всем стало понятно, что это я. Но я-то не дурак, я сразу стал обвинять кошку, тем более у меня их две. Мать стала заступаться, отец начал искать ремень. Но я и здесь был не дурак: я и ремень спрятал! Но ничего этому не помогло, естественно, потому что папа взял тот же самый шнур, от этого же приёмника… Вот тогда я примерно сравнил, как бьёт ток… Вот вы спрашиваете: когда и почему я вдруг решил заняться тем же радиолюбительством? Вот вам, пожалуйста, отсюда это и пошло.
(Белимов) — Отсюда твой интерес к радиолюбительству, да?(СвСоз) — Мне надо было просто поискать себе человечков. Тем более я очень-то даже неплохо и запомнил вот этот эпизод жизни, потому что, простите за выражение, причинное место болело довольно-то долго. И вот этот приёмник почему-то отец не стал выкидывать. Хотя, знаете, меня всегда удивляла в нём вот эта черта, что вот эти старые вещи… Мать у меня собирала старые вещи. Кладовки были забиты полностью нужными и ненужными вещами. Иногда отец делал разборку. Но он всегда это делал так: он брал какую-то вещь, разрывал, разламывал, чтобы не досталось другим. Этого я не могу понять до сих пор, — чтобы не досталось другим. Но этот приёмник он почему-то не выкинул. Взял аккуратно, всё это ссыпал обратно, в прямом смысле слова, да ещё и я попал под горячую руку, сказав: «Пап, а ты стёклышко опять не поставил!» И мне досталось всё снова. Поставили приёмник, и я почему-то вдруг запомнил фразу матери, когда она за меня заступалась: «Да что ты? Он у нас всё равно уже давно стоит! Отремонтирует, когда вырастет». И эта фраза мне запала, «когда вырастет». Я каждый день просыпался и ждал, подходил к зеркалу и смотрел: а вырос я или не вырос? Это было, наверно, месяца два, пока я помнил, пока были воспоминания, было что помнить, и было на что ссылаться. Каждое утро я просыпался: а вырос я или не вырос? Мне даже снились сны о взрослой жизни, я во снах видел себя взрослым: «Вот я такой большой!» Я в руках держал почему-то всегда топор вместо молотка, и вот этим топориком я пытался что-то паять. Я не мог понять, почему так, — потому что я видел, что такое паяльник, — я не мог понять, почему я вижу именно топор. И вот когда мы пришли в лавку, — а мы жили, как его называли «Третий Посёлок», — вот мы пришли на «Рабочий…», и там была лавка по починке, по ремонту. Там-то я и увидел этот паяльник, которым паяют кастрюли. Но раньше-то я его не видел его! И меня это заинтересовало, думаю: почему я вдруг увидел этот топорик? то бишь, паяльник. И я стал у отца спрашивать: «Пап, а мы были здесь?» — Папа говорит: «Нет, не были». Но у меня закралось сомнение, что, может быть, всё-таки были, не уж-то я где-то видел его ещё? В те времена автобус имел всего лишь шесть остановок: город был ещё маленький. И вот этот город был для меня ещё чем-то таким не изведанным, потому что мы жили в бараках, и город казался очень далеко. Чтобы вам было понятней, вот эти бараки находились на том месте, где сейчас находится кинотеатр «Юность» — вот там находился «Третий посёлок». И вот эти отдалённые трубы пивзавода или что… для нас это казалось совершенно другим миром. И мы очень долго с мальчишками устраивали планы, как нам попасть чуть ли не за границу, для нас это была заграница. Для нас прийти в парк без родителей, дойти до старого парка — это был просто геройским поступком, потому что нам всегда мерещились бандиты. А тогда это ещё было сильно развито, об этом по телевизору, по радио, только и было слышно. Т. е. остались ещё, как говорится, времена Сталина. А… (Срыв.)
(СвСоз) — Хорошо помню первую ссору родителей. Мне тогда было что-то около 2.5-3 недель, не больше. И вот мы жили тогда в бараках. Это был длинный-длинный сарай, поделённый на комнаты. Потолки были довольно-то низкие, и вот у нас горела маленькая тусклая лампочка. Мало того, что она была очень маломощненькой, так плюс она была ещё и синего цвета: у нас в комнате постоянно был мрак. Я очень хорошо запомнил этот мрак, отца, стоящего около этой лампочки — он мне казался огромным, из-за того, что ему приходилось пригибаться из-за низкого потолка. И вот я лежу рядом с матерью и «добываю молоко». И вот, понимаете, я слышал слова, но не знал их значения, потому что я был ещё маленький. Но я их хорошо запомнил, потому что был очень сильный эмоциональный фон. Я был испуган и не мог понять, что происходит. И вот, благодаря этому испугу, я запомнил слова, не зная их значения. Когда же я вырос и когда я стал разбираться в этих словах, то тогда вспомнил их и перевёл, что они знач… (Срыв.)
(Белимов) — Это что, действительно с ранних лет закладываются наши фобии, наши страхи в маленьком организме?(СвСоз) — Они закладываются не только с малых лет, но и ещё, будучи в утробе матери. Дело в том, что мать и ребёнок — это единое, и даже когда ребёнок родится, это всегда остаётся единым. Вот почему мать всегда чувствует ребёнка на любых расстояниях: вот эту нить разорвать нельзя. И даже уход любого из них — нить не разрывается, она остаётся.
(Белимов) — Даже если мать умерла?(СвСоз) — Мать или умер ребёнок, это не имеет значения. Нить всегда остаётся, потому что, это был единый организм.
(Белимов) — А отец?(СвСоз) — Ну давайте скажем так: возьмите опыты, когда биополе сохраняет отсутствующие конечности. А теперь представьте, какая происходит борьба в лоне матери, когда там не должно быть ребёнка, но он появляется. Биополе инерционно в этом понятии, оно старается восстановить. И вот представьте, какие должны быть силы, какая должна происходить борьба, чтобы ребёнок зародился. Как у нас это происходит, и как отражается на физике? Токсикоз.
(Белимов) — Эта борьба как раз так и выражается.(СвСоз) — Почему? Потому что природа помнит, что до этого лоно было чистым. И вдруг приходит что-то извне, приходит на инерционном плане. Организм в первую очередь, что делает? Он борется, он должен бороться. Как он борется? Приносит антитоксины. И, понимаете, эти вещества должны погубить. Но та же природа предусмотрела и это — она отрицательное начинает перерабатывать в положительное. Как бы нам самим научиться так делать! И вот предст… (Срыв.)
(Белимов) — Ты говорил о токсинах, о том, как сопротивляется организм матери рождению ребёнка.(СвСоз) — Да, я понял. И вот эта борьба с зачатьем, если хотите, уже влияет на характер. И вот смотрите, мать не хочет дитя, она по каким-то причинам не хочет его, значит, организм уже вырабатывает большее количество яда. А вот смотрите, наоборот, мать очень хочет ребёнка. И что? Бог услышал, как вы говорите, т. е. уже благоприятная среда. И вот заметьте, разница между «хочу» и «не хочу» уже влияет на будущего ребёнка. А бывает и так, что хочет мать, хочет отец, но у них нет детей. А тогда вспомните, как в контактах с вами говорил такой ребёнок.
(Белимов) — Да, Глеб. (Срыв.)(Мабу) — …только четыре.(Васильева) — Четыре? А девять плюс девять?(Мабу) — Губа.(Васильева) — Как?(Мабу) — Ну булю.(Васильева) — Ага, ну ты говорил «булю», правильно. А восемь плюс восемь?(Мабу) — Да не знаю я! Чего вы ко мне пристали?(Васильева) — Ну ты говорил, что девять плюс девять — будет «булю». А восемь плюс восемь сколько будет?(Мабу) — А это больше?(Васильева) — А как ты думаешь?(Мабу) — Если больше, тогда большой булю.(Васильева) — А если меньше?(Мабу) — Не знаю.(Губин) — Маленький, наверно, булю.(Васильева) — А три плюс два?(Мабу) — Три плюс два… А что такое плюс?(Васильева) — Плюс — это когда прибавить.(Мабу) — Во, объяснила… (Обрыв.)(СвСоз) — Напомните.
(Белимов) — Ты говорил о токсикозе и прочем. Скажи, вот наше замечание, что некоторые женщины становятся некрасивые во время родов, во время вынашивания ребёнка, а другие, наоборот, симпатичней как-то, что-то наполняется. В этом тоже есть какой-то смысл борьбы ребёнка за выживание в утробе?(СвСоз) — Если и есть смысл, то не большой. В принципе, это мы сейчас решили, красивая или не красивая. Беременная женщина всегда была красива, и всегда была почитаема и свята. А вот когда мы потеряли веру в Бога, придумали своих богов, вот тогда мы и сделали, что беременная женщина некрасива или должна стыдиться. А стыдиться чего? Продолжения рода? И вот смотрите, вы спрашиваете: «А отец?»
(Белимов) — Да.(СвСоз) — Какое отношение отца?
(Белимов) — Связь ребёнка с отцом сохраняется?(СвСоз) — Вы знаете, вообще-то нет. Потому что чаще всего всё-таки, биологически, отец имеет здесь малое: его задача была всего лишь донести информацию, помочь. И если быть откровенней, то женщина вообще-то может обойтись и без мужчины, что чаще в последнее время и происходит. Вы говорите о святом зачатии, но если быть откровенными и честными, то не всегда нужен мужчина. Мужчина способствует, создаёт обстановку, но не всегда он виноват в рождении ребёнка.
(Губин) — «Виноват», в каком смысле?(СвСоз) — В том, что только он создал благоприятную обстановку. Бывает, что именно это и не больше, его сперматозоид не играл никакой роли в зачатии.
(Белимов) — Даже так может быть!(Губин) — А как же деление клеток?(Белимов) — Ну-ка, объясни поподробнее.(СвСоз) — Можно прекрасно обходиться и без этого. Разве вы не помните о мужском и женском? Вы разве не помните, что всё это находится в любом из вас?
(Губин) — А, ну да вообще-то.(СвСоз) — Вспомните, принимая гормональные, вы можете…
(Белимов) — Усиливать.(СвСоз) — …усилить или мужские или женские… (Срыв.)
(СвСоз) — …Правило первое: измени окружающую обстановку, грубо говоря. Иначе, если ты, допустим… Ну почему бывает люди уходят, и им нужно одиночество? Бывает так, что им срочно требуется одиночество: если не будет одиночества, то сразу ссора или ещё что-нибудь произойдёт. Потому что человек не может, в данном случае, совладать с собой, и сразу срабатывает защитная реакция. Ему в данном случае, допустим, надо уединиться, остаться с эмоциями, чтобы не мешать. Потому что, если жена, допустим, не так ему сейчас говорит, то это, наоборот, ещё больше нервирует. Ему надо уйти, успокоиться. Вот если ему дадут возможность спокойно уйти, без драки, без ссоры — спокойно взял, ушёл, в одиночестве посидел и вернулся — прекрасно, одиночество даст пользу. А если это будет сопровождаться ссорой, то, получается, то же самое одиночество принесёт вред. Потому что он выйдет и начнёт рассуждать, что ссора была из-за того, что он одинокий и его не пустили в это одиночество. Или, наоборот, расслабиться и уйти. Ну вот за рубежом это проще делают. Дело в том, что у них жизнь более напряжённая, чем у нас. В итоге у них временно пойти «на сторону», допустим, или физическую встряску сделать… Но это тоже не выход, конечно.
(Васильева) — Да это понятно всё…(СвСоз) — Ну как у нас это можно сделать? Пойти кино посмотреть хорошее? Их нет, хороших кино. Пойти на выставку? У нас нет хороших выставок. Пойти на концерт? У нас нет хороших концертов. Т. е. почему наш район, допустим, захолустьем называют? Потому что во многом мы бесимся от безделья или от обыденности, если быть точнее, что каждый день одно и то же, и постоянно.
(Васильева) — Ну, это, может, действительно так. Я вот до какого-то времени… у меня вообще свободного времени не было. В Волгограде я жила, я на все концерты практически… ну не на все, я же разбираюсь всё-таки в музыке: всегда ходила на выставки, на спектакли. Т. е. для меня часть жизни — пребывание в искусстве. Я не могла без этого и не могу. А сейчас такой затор, что я даже не знаю, куда мне пойти. Если куда-то пойти, на ту же Надежду Кадышеву, я не знаю, сколько там билет стоит — 30 тысяч как минимум, если не 50. Где их взять? И говорят ещё, что билетов в свободной продаже нет, «по блату» только. Даже так, элементарно…(СвСоз) — Ну даже здесь у тебя видна черта безысходности: ты сама себя закапываешь. У тебя даже сейчас эта безысходность, ты говоришь: «Вот цены бешеные… Я не могу…» Вот сейчас ты говоришь обиженно: «Я не могу на концерт пойти, потому что цены бешеные!» И вот этим ты себе усугубила. Даже если ты умудришься и найдёшь эти деньги, и пойдёшь на этот концерт, он тебе такой пользы уже не принесёт, потому что ты чувствуешь себя ущербной.
(Васильева) — Да нет, я не чувствую себя ущербной!(СвСоз) — Я не в прямом смысле, ущербной, а вот именно, что тебе пришлось пойти на какие-то уступки, чтобы что-то сделать.
(Петрова) — Нет, Ген, она тебе объясняет совсем другое.(Васильева) — Ты неправильно понимаешь.(СвСоз) — Я понимаю то, что ты сейчас говоришь, и какими интонациями ты говоришь — вот это я понимаю.
(Петрова) — Ну с одной стороны может показаться и так.(СвСоз) — Ваши интонации дают больше. Интонации сложнее подстроить, чем слова.
(Васильева) — Я не знаю, у меня в жизни какая-то безысходность. Я не могу из этого круга вырваться, если честно. Я просто не знаю, как из него вырваться.(СвСоз) — Так вот я тебе и говорю, что у тебя даже в словах эти выражения чувствуются. Ты вот приехала оттуда какая-то обозлённая… (Ольга ездила на Сахалин, домой.)
(Васильева) — Оттуда?(СвСоз) — Да, ты приехала оттуда обозлённая.
(Петрова) — Ольга, ты же сама говорила.(Васильева) — Ну да.(СвСоз) — Да, это верно. И ты сейчас не можешь отойти от этого. Ты сюда приехала, и теперь всё, что ты там набрала, ты перетащила сюда с собой, и теперь с этим грузом здесь и ходишь, «…безысходность… одно и то же…» Я не знаю, но самое лучшее было бы, в принципе… потому что себя трудно изменить, тем более изменить себя честно, а не играть. Природа как делает? Она просто ставит тебе удары, подножки, чтобы сбить тебя с этого курса. Вот ты зациклился на одном круге безысходности, она шлёп тебя ударом или что-то страшное случилось, — но чаще всего делается через страшное, потому что до людей лучше доходит, — и здесь ты взяла и выбрала новое направление. Дай Бог, что ты опять не придёшь на это кольцо безысходности, и так далее.
(Васильева) — Да, дело даже не в этом. Дело в том, что сейчас так у многих. Т. е. практически у всех людей такая ерунда.(СвСоз) — Давайте скажем так: сейчас затишье. Все эти эмоциональные планы практически колеблются только в одних диапазонах, нет таких резких изменений. Вот эта безысходность заключается в том, что мы сейчас как бы затормозились, не плывём никуда, мы стоим на месте.
(Васильева) — Ну да.(СвСоз) — Понимаешь, вот эти эмоциональные планы, всё это метафизическое, вообще всё это, мы сейчас ощущаем, что вроде всё это стоит на месте. Мы не видим смысл, мы потеряли смысл жизни и что будет дальше. Мы перестали уметь фантазировать, перестали даже мечтать о будущем, хотя бы о ближайшем будущем. У нас только одно: или избавиться от этой головной боли, или выйти из этого. А что и как — мы не видим, потому что сами сюда пришли, и сами должны уйти. Никто нас не будет оттуда помогать выталкивать.
(Губин) — Раз шли, значит, видели какую-то цель, какой-то смысл.(СвСоз) — Да чаще всего мы и не видим этой цели, нас просто толкают.
(Губин) — Нет, когда шли.(СвСоз) — Да и когда шли. Когда мы были детьми, мы действительно шли и видели цель, что вот я мечтаю быть космонавтом и т.д. и т.п. Потом в школе потихонечку нас начинают долбить, и мы начинаем понимать, что до космонавта «ой-ой» как далеко, и это бесполезное занятие. Всё, одну мечту нам отрубили: мы уже не космонавты. Ладно, мы не будем космонавтами, значит, мы будем пожарниками. Ага, мы мечтаем быть пожарниками, но только потом выходит, что по здоровью что-то не получается, — пожарником не получится. И мы начинаем эту мечту с неба опускать всё ниже и ниже. И плюс ещё и родители говорят: «Да пусть хоть будет обыкновенный человек! Необязательно семь пядей во лбу, лишь бы обыкновенный человек…» И мы постепенно унизили, и в итоге мы мечтали в детстве быть космонавтами, а стали дворниками, сторожами, простыми электриками. И естественно, помня, что мы в детстве о чём-то мечтали, в нас осталось потеря, ощущение потери. Вот почему дети мечтают, и никто им мечты не сбивает. Сам он себе мечты не сбивает, он не видит будущее, для него будущее в розовых прекрасных красках. Представь, если бы сейчас бедный ребёнок… вот ты, маленькая, знала бы, что с тобой будет в будущем… то этот ребёнок уже давным-давно сошёл бы с ума. И вообще, ещё 20 лет назад у него бы болела голова, как у тебя сейчас болит. Поэтому и будущее стараемся, как говорится, не видеть.
(Губин) — Я знал одного человека, у нас в доме жил, он мечтал быть лётчиком. Ты знаешь, сколько он раз?.. У него и здоровье и глаза плохие были. Короче, он взял и поставил себе… т. е. начал бегать…(СвСоз) — Но мы же не все ставим.
(Губин) — Ну тот, кто хочет, тот может. И вот — он лётчик, и уже сколько лет летает.(СвСоз) — Согласен, но мы не все это можем.
(Губин) — Не все этого хотят. Могут-то все, а желания не у всех…(СвСоз) — Нет, понимаешь, дитё в мечтах — оно откровенно. Вот когда маленький ребёнок — он откровенен в мечтах. И если он мечтает быть космонавтом — он действительно мечтает быть космонавтом. Он может нарисовать картинку просто по-другому. Он хочет пощупать звёзды, он не понимает, что звезда, это там что-то… но он истинно хочет быть космонавтом. Но беда в том, что вот это воспитание, что в нас заложено… Дети-то все рождаются хорошими, а вот воспитание родителей, воспитание окружающей среды к чему он более восприимчив. Вот, допустим, роди… (Обрыв.)
(СвСоз) — …будет реагировать сильнее. И если где-то увидит на улице ссору, он сразу сравнит эту ссору с семьёй. И в его понятии будет, что все люди такие же как и его родители. Правильно?
(Губин) — Всё правильно. Т. е. этот штамп переносится уже на всех подряд.(СвСоз) — Вот именно. И вот эту границу, этот шлагбаум, попробуй, перешагни теперь! И он уже: «Раз все люди такие, то, значит, и я такой буду!» Всё, он уже обрубает себе потихонечку ниточки, т. е. ставит себе больше ограничений, мечту старается опустить пониже, чтобы легче было достать её. Потому что он будет похож на родителей. Всё.
(Васильева) — Я не знаю, но у меня всегда какая-то жизненная борьба: я не могла пребывать в застое. У меня всегда чего-то кипело и бурлило, ну много чего в жизни такого, и как бы мне плохо не было. Бывали у меня моменты в жизни, когда казалось, что уже всё, смысла жизни нет. Да у каждого, наверно, бывает. И вот такое ощущение, как на коленях стоишь, что подняться очень тяжело. Всё равно я всегда себе говорила: «Нет, всё равно это пройдёт!» Проходит время — раз! — и всё проходит. Конечно, каждый человек встаёт с колен, как бы его там… Ну а вот сейчас я не знаю, я не хочу сказать, что я на коленях или не на коленях, а вот действительно какое-то однообразное болото…(Губин) — Значит, надо его замешать хорошенько, чтобы чего-нибудь там произошло.(СвСоз) — Но, в принципе, судьба и старается — взбалтывает.
(Васильева) — Да я бы не сказала, что у меня какие-то удары судьбы особые: я их не вижу, этих ударов, чтобы они были…(СвСоз) — Нет, дело в том, что не обязательно… Мы, получается, ожидаем этот удар, и нам именно нужен удар. Нам больше подходит что? Вот, допустим, воспитание родителями через ремень. В детстве, это было через ремень, теперь подросли — через пощёчину, через кулаки. А когда мы выросли, соответственно, ассоциация та же самая остаётся — через удары судьбы. То же самое, что по заднице в детстве тебе давали, то же самое мы ждём и сейчас от судьбы. Только уже не по заднице, а по-другому теперь называется, по-другому это делается. Хотя принцип тот же самый.
(Васильева) — Я не знаю, я действительно никак не могу понять, да и ты такой же как мы все. Вот, как говорится, есть у нас вот это, и мы чего-то ходим, ходим, что-то ищем. Ну хорошо, что хоть что-то ищем… Такое вот ощущение, какой-то безысходности… не то, чтобы безысходности, а даже не знаю что…(СвСоз) — Ну видишь ли, дело в том, что…
(Васильева) — Вот говорят: «Замуж выйди! Ребёнка роди!» А я думаю: ну и что? Какие-то действия делать, как будто что-то там… (изменит) Ну такое ощущение, что пошёл не в этот подъезд, а в другой: там другие люди живут, там потолок, там всё такое…(Губин) — Т. е. смена декорации.(Васильева) — Да, сцена одна, декорации меняются, а суть не меняется.(Губин) — Да, а вот как ты посмотришь на смысл этой декорации — вот это уже внутреннее, понимаешь? Меняться надо не внешне: одела на себя другое платье и почувствовала себя другой. Бывает, я не спорю, фуфайку одел и вроде барином кажешься. Одел пиджачок поновее…(СвСоз) — Ну тут мы играем уже в тот же театр, — действительно театр.
(Васильева) — Вчера приехали старые знакомые, друзья. Мы какие-то, действительно были помоложе… ну как помоложе, мне-то было 33-35, я уже взрослая была, а им по 20, за 20. Им сейчас столько же, сколько и мне, даже ещё моложе, а уже такие, что всё…(Губин) — Конченые.(Васильева) — Нет, не то, что конченые, а такое ощущение, что… Мне в 30 лет казалось, что жизнь ещё только начинается, да и долгой она мне казалась. Да и сейчас мне не кажется, что она уже всё… И вот я вчера тоже такую безысходность почувствовала, т. е. вот…(Петрова) — Обречённость.(Васильева) — Да, какую-то вот… Вот сидят мужики… ну в смысле мы сидим, вот все… были мы такие-то, а сейчас вот… Даже вот кому-то я говорю: «Да пойдём!» - «Ой, нет!» - «Да пойдём!» - «Да ну-у…» И разговоры какие! Я говорю: «Ну что, Терновский, что у тебя хорошего?» — а он мне говорит сразу: «Пиво с рыбой!» Ты понимаешь, вот такое мышление. Я говорю: «Ты что?» — а он говорит: «А что?» - «Я у тебя спрашивала, что у тебя хорошего, а ты мне сразу говоришь: пиво с рыбой!»(СвСоз) — Ну понимаешь, вот в данном… получается как…
(Губин) — Потому что он ничего хорошего не найдёт.(Васильева) — Ну не знаю…(СвСоз) — Понимаешь, вот мы сейчас уже не о мечтах, а вот эти вешечки, ступенечки, по которым… мы бывает завышаем эти ступеньки, а от обыкновенного человека просим что-то большее. Для него сейчас, в данный момент, пиво с рыбой главное. А ты не можешь это воспринимать, тебе надо, чтобы было духовное что-то там.
(Васильева) — Да нет, да причём тут духовное? Я просто спросила за жизнь, как обычно спрашивают: «Ну что, как жизнь?» Ну что, обязательно пиво с рыбой, что ли?(СвСоз) — Дело в том, что, опять же, ты ждёшь конкретного ответа.
(Васильева) — Да не жду я конкретного ответа!(Губин) — Ждёшь.(СвСоз) — Ждёшь!
(Васильева) — Ну не про рыбу же с пивом.(СвСоз) — Вот именно, что про рыбу с пивом ты не среагировала, ты ждёшь конкретного ответа. Раз ты уже смогла отвергнуть…