1997.01.09-2
— …мне пришлось ему рассказать и объяснить… я ожидал, что он удивится, но он внимательно слушал, и никаких эмоций. И где-то после двух солнц (возможно, так считались дни), он подошёл и сказал: «А ты можешь сделать это здесь?» Я сказал, что могу. «А что для этого нужно?» Я ему сказал, что для этого нужен огонь. Но я не стал говорить, что до этого меня бьют.
(Васильева) — (глубоко вздохнула)— Я лёг, он поставил огонь, а у меня ничего не получается. И я думаю: сказать или не сказать, чтоб получилось, надо бить. И только я собрался ему сказать об этом, и я тут же попал в колодец, пролетел по нему, и услышал голоса, — голоса, которые я не слышал раньше, другие. Они стали меня спрашивать, а я стал рассказывать, какой я несчастный. И почему-то было так жалко себя, что я стал рассказывать, что вот я с цепями, и что монахи меня постоянно бьют. А они говорили, что я не умру, что я буду долго жить, и вот я сейчас с ними разговариваю, т. е. я разговариваю с самим собой. Они ещё говорили о каком-то аппарате, который всё записывал. И они всё время крутились вокруг него, и один из них даже…
(Губин) — Да.(Васильева) — Да.(Губин) — Это мы. (Обрыв.)— …себе игру. Закрывал глаза, находил какую-нибудь тёмную точку, она двигалась хаотически, и я пытался ею управлять: вправо-влево, вверх-вниз, или застыть на месте. Это было так сложно, но это было в то же время так интересно! И вот я постоянно управлял этой точкой. А потом как-то однажды решил… думаю: а что это такое? Что это за точка, которая мечется постоянно перед моими глазами? И я заметил, что эту точку хорошо было видно, когда смотрел закрытыми глазами на свет, — в тёмном цвете было не видно. И тогда я доставал маленький фонарик, прятался под одеяло, чтобы не видели родители, и освещал себе закрытые глаза, чтобы найти эту точку и поиграть с ней. Однажды я решил изменить, приблизить себе точку поближе: что же это такое? И очень долго у меня не получалось эту точку приблизить. Она как была маленькой, так и оставалась. Но потом я вдруг подумал, что нет, она растёт. Но только растёт или двигается ближе? Вот этого я не знал. Я отвлекался, и точка сразу же уходила. Тогда я снова старался её найти своими глазами, и наконец-то я её находил. И вот я стал её приближать, — тёмная точка. Но вдруг, превратив её в трёхкопеечную монетку, она почему-то сразу стала зелёной, и каждый небольшой сектор светился синим. Это было очень красиво, такие краски! И я стал приглядываться, и старался приблизить ещё больше. Но чем больше я старался, тем больше появлялось красного вокруг, и словно кто-то мешал приблизить эту точку ближе. И я стал тогда хитрить. Я делал вид, что я не обращаю внимания на эту точку, и в то же время поглядывал на неё, — было очень сложно, чтобы она не ушла. Постоянно приходилось поглядывать. И я добился успеха: я научился её отвлекать. Т. е. наоборот, вроде как отвлёкся: думать о чём-то, думать о прошедшем дне, или об уроках, или даже учить уроки во сне… или как это я не знаю, но я учил уроки, и в то же время я наблюдал за этой точкой, и делал вид, что она мне безразлична. И эта точка всё чаще и чаще стала превращаться, — именно легко, без усилия, — вот в эту трёхкопеечную монету с этими секторами (синего цвета). И всё меньше и меньше становилось красного вокруг. Потом, как-то однажды закрыв глаза, и даже не успев ещё сообразить, что я хочу управлять точкой, вдруг эта точка наплыла на меня, захватила, и как бы я провалился в неё. И я снова вспомнил сон, как я летел в колодце, и мне было интересно: а что там на дне? Ощущения были те же. Но я-то знал, что я ещё не сплю. И вот я летел вдоль по колодцу, где-то вдалеке я увидел свет, — этот свет завораживал меня, и я думал: надо долететь до него. И я старался до него долететь. Но сколько бы я ни старался, свет не приближался. И я стал тогда растерянно мотать головой: как же так? Ну почему? И вдруг я стал замечать, что стенки этого туннеля не сплошные, а в них есть какие-то проёмы. И я тогда попытался заскочить в какой-нибудь из этих проёмов, но это было очень больно, это было сильно больно. И скорее всего, я просто упал в этот проём, потому что когда я попытался попасть в него, от боли я забыл всё, и я просто упал в него. И этот проём так же превратился в маленький колодец, но только вокруг него стенки были из каких-то обрывков каких-то жизней, как в кино. Но только это кино было всё в красках, я никогда такого не видел. И вот я смотрел, как всё быстро мелькало. Такое ощущения, что я ехал в поезде и смотрел на чью-то жизнь. И что меня удивляло, что эта жизнь какая-то уж дюже старинная, как в кино про Робин Гуда. (Срыв.) (Обрыв.)
— …я попадал в какой-нибудь колодец, а я так их прозвал, где было удивительно: там были какие-то машины, которые я видел в комиксах. И я долго вспоминал: а как же это может? И каждый раз, проснувшись под этим ощущением… я кинулся к книжной полке, нашёл эту книжку, и нашёл название: «адра… адра… адроиды».
(Васильева) — Дрогах?(Губин) — Андроиды.(Васильева) — Андроиды?— Да, наверное, что-то так, андроиды.
(Васильева) — Андрогены, нет?— И вот мне захотелось почему-то приблизиться поближе к тем же андроидам, или к тем людям, которые окружали меня. Но когда я протягивал руку, — я мог замедлить движение, мог приостановить, всё разглядывать, — но когда я протягивал руку, я натыкался на какую-то стену, как какая-то вода или как желе, я не знаю, она продавливалась и в то же время она мешала. Иногда я мог спугнуть кого-то находящего за этой стенкой: стоит человек, я хочу до него дотрагиваться, но стенка не даёт, — и я дотрагиваюсь до него стенкой. Он испуганно поворачивается, смотрит в мою сторону: «Что это такое? Что это на меня наскочило?» — и ошарашенно уходит. И я понял, что да, я могу вмешаться, но почему-то они меня не видят, а я вижу. Почему я не могу до них дотронуться, — но зато стенка хотя бы дотрагивается до них. И я стал так иногда просто играть. Гляжу: сидит кто-то, я подхожу, посильнее упираюсь в стенку, дотрагиваюсь до него, а он: «Тьфу ты чёрт! Какие только мысли в голову не лезут!»
(Васильева) — Хм. (усмехнулась)— Или хватался за тетрадку и стал (начинал) что-то писать. А один раз меня даже кто-то прозвал Пегасом. Я долго думал: обижаться мне или нет. Но утром я проснулся, и стал спрашивать у родителей: «А кто такой Пегас? Кто такой Пегас?» - «Лошадь. Отстань!» - «Лошадь? Я лошадь?»
(Васильева) — (шёпотом) Вдохновение. (Срыв.) (Обрыв.)— Знаете, я как-то в первый раз увидел мужчину с женщиной. Я помню, тогда меня наказали. Наказание было очень интересным: у меня отобрали соску с молоком. «Не хочешь — значит, спи голодным!» Я хорошо запомнил эту фразу, но я не понимал её смысла. Я не понимал, что именно было сказано, потому что я ещё не знал слов. Но я понимал, что я остался голодным, и что родители на меня почему-то за что-то сердятся. И вот я уснул с мыслями… Не удивляйтесь, у детей тоже есть мысли. Как они выглядят эти мысли?! Чаще всего это просто картинки, — картинки ощущения, обрывки воспоминаний чувств, но не слова. Конечно же есть слова, но я не знаю ещё их значения. (Срыв.) (Обрыв.)