2023.01.24-591 Анур
(Харитонов Г.М. 1 голосовое сообщение: Сон.)
Сегодня у меня было интересное обучение. Получилось как? Что… вот действительно как бы за стеклом это. То есть я чувствовал некую плёнку, видел некий двор, детская площадка и песочница. Песка нет. Время, наверно, наше, потому что такая, ну, тёплая вообще-то погода, но чувствуется, что недавно был снег.
И вот песочница: на трёх углах сидят трое… таких, ну около пятидесяти, наверное, лет уже, такие вот мужчины. И рядом с песочницей какой-то мячик лежал. Ну, кто-то из «ребетят» забыл. И вот один берёт его, ложит его в песочницу, и начинают они гонять его — в уголки играть. И беседуют. И такой разговор, что вот: «Кольки-то нет… царство ему небесное! Сейчас бы вот и четвёртый угол… Вспомните как…»
И вот, оказывается, они друзья детства. Друзья детства… и вот они вот так вот садились в детстве и тоже так гоняли мячик. И получилось так, что иногда мяч попадал в этот угол. Вот. И тогда все спешили туда быстрее. Вот так, знаете, все втроём выскакивали, но кто-то опережал, конечно. Но переходило в смех. Вот такая картина. И вот они играют. А это утро. Довольно-таки раннее утро такое. И тут мальчишка подходит к ним: «Дяденьки, можно я с вами?» — и садится в пустое место. И они начинают играть. И кто-то… и когда вот гол, ну как бы они в угол опять там попали, а мальчишка отбил. И кто-то вот так вот по инерции там: «О, Колька, молодец!» — как-то вот так выразился. А мальчишка: «Откуда вы знаете, как меня зовут?» И тут как-то вот игра приостановилась. Ну я начал умничать, конечно, что: «Вот… вот и реинкарнация произошла — и вот Коля здесь». И вот я услышал… Что я услышал дальше, что: «Это мы так думаем». Вот они сейчас втроём думают, что Коля… о реинкарнации Коли. Может быть, думают, может быть, нет. (кашель) Это совершенно не имеет значения. Скорее всего, они подумали: «Подумаешь, совпадение — и что?»
Вот. И это совершенно не имеет значения, что они сейчас — реинкарнация это или нет — потому что они просто вспомнили Колю. И он был… Они его вспомнили сегодня: когда играли — и его не было; и вспомнили, когда мальчишка. То есть действия мальчишки приняли за действия Коли. То есть это укрепилось в них и дало сильные воспоминания о Коле. А значит, всё-таки, поддержка и себя и Коли, где бы он сейчас ни был. Вот такая вот была сегодня история. Ну, во сне, конечно, сразу скажу, это во сне. Так что, вот такой вот сон.
(Харитонов Г.М. 2 голосовое сообщение)
У меня одно время в одиннадцатых годах каждый день, как бы так сказать, длительный сон был. Он длился порядка где-то полутора месяца, наверное, этот сон. Имеется как, что… И причём… Ну как сказать?.. Происходит какое-то событие, в данном случае с Ануром. Просыпаюсь, далее на следующую ночь ложусь — последние кадры сна прошлого повторяются, и идёт дальше продолжение. И вот так месяца полтора где-то, два. Вот. И я как бы смотрел про Анура. Удивительная история, конечно. Вот. Попробую вкратце рассказать.
Получается, что у Анура был друг — Бон. Его друг работал, работал при храме. Такой, какой-то чернорабочий такой при храме. Что из себя представляла там «вера»? Каждый носил с собой Жило. Жило — некий такой предмет, который отражает окружающий мир. И чем больше отражения, тем больше, значит, и духовное звание. Понятное дело, что чёрное — это была чернь, так называемая чернь — назывались люди, носящие чёрные черни — самые низкие, скажем так, по статусу. Потом побольше, побольше… и, конечно, уже зеркальный, полностью зеркальный, который носил только один лишь, один самый главный жрец. Вот.
И сам купол… сам… На самом куполе… Действительно был купол в виде как бы такого полушара. И он тоже… И задача его, Бона, была… одной из задач — это мыть купол, чтобы он всегда отражал. И вот как-то он провинился, Бон. Провинился довольно-таки сильно. Я не помню. Я знаю, что там было указано всё, но я просто сейчас не помню, к сожалению. В чём-то он провинился. И получается, что у него шарик — а так как у него нельзя шарик поменять на более неотражаемый, потому что у него и так он уже чёрный, чернь — то значит, его как бы вот лишают. И ещё было очень такое странное, довольно-таки страшное, что если вот на тебе не было этого Жило, то ты считался «нечеловек» или враг. И, соответственно, тебя мог убить каждый, любой, кто угодно. И за это даже наказание никакое… Это не считалось убийством. Это считалось нормальное, вот, искоренение нечистоты, и так далее и тому подобное.
И Анур, я прям помню, как он стоял в круглом зале. Сидели монахи… Ну или кто там? — жрецы. Жрецы, наверное, всё-таки назовём их. Сидели жрецы. И он говорил, что он… В общем, он просил за Бона. Просил за Бона, потому что… ну как.. они говорят: «А что ты за него переживаешь? Он уже… Во-первых, он уже 'нечеловек'. Во-вторых, из храма он никуда не выходит. Он живёт здесь. Что за него так переживаешь? Ничего здесь не случится с ним. Будем с ним, как с любым зверюшкой, и всё».
А он сказал, что нет, он не хочет, чтобы его друг был любимой зверюшкой. И поэтому он выполнит любое ихнее указание, ну, чтобы вернули вот этот Жило. И они дали ему команду сходить в пустошь и раздобыть сердце зубастого. Вот. Он согласился. Он согласился… и вот… А у него жена и маленький-маленький ребетёнок. А ребетёнок — на нём такой вот халат такой, он постоянно в нём путался. Ну большой, короче говоря. Скорее всего, рубаха Бона, может быть. Ой, Бона… Анура! Такой вот он идёт, а она, получается, по земле стелется, рубашка. А сам путается и всё время ржёт, с такой… весёлый такой.
А Анур — охотник. Сильный довольно-то охотник. Вот. Они приходят в какую-то пустошь. И вот стоит такой огромный, разрушенный уже, давным-давно разрушенный такой довольно-то высотный дом. Не небоскрёб, но этажей семь точно, наверное, есть. Дальше просто разрушено. Всё, естественно, такое… какие-то… И что удивительно… ну, похожи на наши, похожи на наши. Только что у нас лоджии, да, обычные, а здесь как бы балконы такие всё-таки. И вот он оставляет на этой площади, перед домом оставляет мальчишку, жену, и поднимается наверх.
И вот он поднимается наверх… А всё заросшее, всё сильно заросшее. И видно, что вот эти вот заросли — они тоже как бы живые, как бы хищники, что ли, какие-то. Они тянутся к нему — он их рубит. Они тянутся, тянутся, а он их рубит. И вот в один из этих вот этих подъёмов он вдруг замечает, что… ну слышит, что кричит его мальчишка. Он оборачивается, а там большая змея, и она обвивает его мальчишку, и мальчишка падает. А жена кричит, подбегает — мальчишка лежит мёртвый. И в нём что-то происходит, в Ануре, что-то происходит. Он такой… Ну я не могу даже сказать, что у него происходит. В нём что-то просыпается такое — потом он назовёт его зверем. И он быстро, он хочет быстрее спуститься, но ему надо достать это… сердце это. И он начинает подниматься вверх. И он даже не замечает, что растения эти стали расступаться перед ним, они не стали на него нападать. Они просто расступались так, как бы в страхе каком-то расступались. И вот он поднимается, и в одном из подъёмов он вдруг видит старика и старушку. И старик ему кричит: «Остановись! Остановись! У тебя сын! У тебя сын, остановись!» А он: «Я вернусь, я вернусь за ним!» И дед говорит, что: «Будет поздно, будет поздно!» — ну, такое что-то кричит.
Но он в гневе не слышит, там. И поднимается, по-моему, ну, может быть, на высший, самый высший этаж — не знаю там. И там есть такое — называют их «нежить». Нежить. Ну это я сейчас могу сказать, что это типа, наверное, каких-то там механических устройств. Наверное. А они такие «нежить» — они очень, ну, как говорят, что те, кто встречаются с ними, не выживают. Потому что нежити умеют убивать. Они как бы построены для этого. И вот появляются «нежити», причём даже не один, а несколько. Но вот эта сила, которая проснулась в Ануре — она не действует. Пугающая сила — кустарники, всё там, всё от него хищное отодвигаются, а вот на них она не действует. И он… он начинает с ними бороться. И у него воспоминания отца. Как бы такое ощущение, что рядом отец стоит и подсказывает ему, что как делать, что: «Не смотри на движение на их. А просто смотри, как бы… Просто смотри, так обзорно гляди, и тогда ты увидишь каждого из них, и тогда…» — ну вот как бы… А он: «Как, а глаза? А глаза? Ты меня учил смотреть в глаза». Он говорит: «У них нет глаз».
Так что так вот как-то. Ну, как-то он, короче говоря… Он бьётся. Я не пом… Он, получается, бьётся. Я не помню этот момент, как он добывает сердце, но я помню, что есть возможность спуститься по шахте, но она полная зверья, и есть… А спускаться по лестницам — получается, они полуразрушенные, а спускаться по опять, как он поднялся — это очень долго. И он решает всё-таки броситься в шахту. Ну лифт… лифтёрная (лифтовая) шахта, наверное, я так понимаю. Вот. А у него есть верёвка, она короткая, но всё равно привязывает верёвку и бросается с ней в шахту. Но она очень короткая, и он… Ну, получается, он как бы вот залетает на какой-то этаж, а на этом этаже опять, он попадает опять вот к деду с бабкой. Диалог происходит какой-то. Довольно-таки серьёзный диалог, я не помню. Правда, не помню. К сожалению, я не помню. У меня было описано всё это, но спалил по дурости, всё сжёг.
Ну в общем, когда он спускается вниз, приходит, у него… он видит жену — ребёнка нет. Змей утащил ребёнка. Вот такое вот. И вот он возвращается… возвращается в храм. И когда приходит, отдаёт им сердце того зубастого. А они говорят… они говорят, что: «У тебя нет Жило». А он в бою потерял его. Он даже не заметил, что он его потерял. «У тебя нет Жило». Вот. И он говорит: «Пусть. Вы обещали, что Бону дадите. Вы обещали». - «Хорошо, мы выполняем своё обещание, но теперь ты тоже 'нечеловек'». Вот. И такой добрый совет, типа «уходи из города».
Ну, он ухо… пытается уйти из города, а с ним Бон. Он говорит: «Я не буду оставаться здесь, ради этого Жило. Нет Жило — ты нечеловек. Я не хочу». — ну как-то так. И он уходит вместе с Ануром.
И вот на окраине города… А те жрецы дали команду убить Анура. Причём я это вижу, как это происходит, как они говорят, чтобы это… убить. Вот. И всех, кто рядом будет с ним, рядом с ним — тоже убить. То есть получается — жену, дитё. Про дитё он не сказал, что оно уже погибло. Вот. Бона… Они уже поняли, что раз Бона нет.
И вот на конце города, уже на выходе города, перед лесом… А лес интересен тем, что он, можно сказать, отгорожен от города множеством таких колючих проволок, каких-то там нагромождений. То есть такое ощущение, что город опасается леса, очень сильно боится. И там такие лабиринты, такие сложные лабиринты — пройти можно, но там очень сложные лабиринты. И надо делать кое-какие там всё-таки… что-то где-то отодвинуть, потом опять задвинуть. Вот как-то вот так вот. А причём сделано так интересно, что если ты не задвинешь обратно, то дальше не пройдёшь, потому что тогда не сможешь открыть следующую какую-то преградку. Их вольно невольно, а ты, получается, за собой закрываешь как бы вот эти вот колючки, вот эти все. И вот уже только-только перед самой это колючкой на них нападают. И в нём снова просыпается этот зверь. Он уничтожает всех. И потом жена испуганно — уже потом, когда они в лесу развели костёр — жена ему испуганно рассказывает, что она просто испугалась, потому что он был совсем иной, был чужой. Он крушил всех. И Бон даже чудом только уцелел, потому что он… ну… он не разбирал, где «свои», где «не свои». Ну ладно, это очень длинная история там.
Получилось, что друзья потом у него появились. Появился интересный мошенник такой, у которого были Жило любых видов. Как бы на них была объявлена охота. Ну там они, получается, втроём. Втроём были. Потом четвёртый. Там вообще один юный мальчишка, там такой довольно-таки юнец, но пройдоха ещё тот — лекарь. Он знал очень много секретов вылечивания. А получилось так, что он тоже был объявлен «нечеловеком». Получилось так почему — потому что он учился у каких-то жрецов, отвечая за… ну в общем, короче, он лечился. Был учеником… Ой, лечился… — учился лечить! Он был учеником, очень хорошим учеником, и он придумал некое лекарство. Некое лекарство придумал, которое считал, что оно очень поможет, там, при каких-то болезнях. И он испытал его, это лекарство: незаметно подлил одному из учителей, чтобы испытать его. И получилось, что учитель умер. Связано с этим лекарством или нет, это не раскрывается во сне, не буду врать. Ну, его посчитали убийцей. Его посчитали убийцей. И, как говорится… ну как бы вот так вот. А другой такой мошенник — у него были Жило любого цвета, и он их одевал смело. Даже лекарь и немножко от Анура… у Анура ещё осталось вот это уважение к этому… и такое, как святотатство… Он не считал это святотатством, одевал любой символ в зависимости, что ему требовалось. Ну как бы так. В общем, там длинная история. Вот.
И я помню, как Анур погибал. Он боролся с этим зверем. Он постоянно боролся с этим зверем, потому что он… ну, внутри просыпался зверь — он постоянно с ним боролся. Вот, и старался как бы быть… спокойнее быть, чтобы зверь в нём не проснулся. И один раз он попал в некую шахту. Надо сказать, что он нашёл ребёнка. Живого. Но получилось так, что ребёнок был уже врагом ему. И вот они сражались. И вот он как-то… по какому признаку, я не помню уже… по какому признаку узнал, что это ребёнок, его ребёнок, его сын. Но он ничего сыну не сказал, не стал говорить, а просто вот не стал его убивать. Как-то так.
И вот он в шахте какой-то, вот в шахте какой-то, и не может с неё выбраться. Мучается, никак не может из неё выбраться. И тогда он призывает зверя. Потому что если зверь в нём проснулся, он бы спокойно бы вылез наружу без проблем. Но, зверь не приходит к нему. На этом мои сны о нём кончаются. Поэтому я посчитал, что он всё-таки погиб. Хотя я могу ошибиться. Может, всё-таки он не погиб — может быть, живой. Но сны просто закончились. Я повторюсь, они где-то, вот… ну, месяц — полтора точно шли. Всё очень подробно, как кино. Всё очень-очень подробно всё. Я пытался рассказывать… ну, в то время участники сеансов, участники контактов — ну как-то не очень-то слушали. Вот. Я начал писать, но… В один прекрасный день я пытался озвучить. Мне сказали… ладно… Ну, короче, я сжёг по глупости.
Вот такая вот у меня была история с Ануром. Я не уверен, что я смогу сейчас её писать, повторить. Хотя во второй книге у меня есть упоминания… Дело в том, что три Анура, получается, было. Три Анура. Один Анур, о котором я сейчас рассказал. Один Анур — это 1248 год. Была указана дата аж, дата его смерти.
Там получилось так, что родилась девочка. Где-то… это… в общем, где-то в горных местностях родилась девочка с заячьей губой. Вот. Мало того, что она девочка — а девочка не приветствовалась, потому что от неё толку не было никакого, она не помогала выживать — вот, и так ещё и уродец. И бабка Омела — местная колдунья — купила эту девочку себе. Получилось как, что она пришла делать какой-то обряд, ну, скажем так, крещение, допустим, да. Вот. Там был интересный обычай. По центру их селения была большая площадь. Она, кстати, по краям была и базарной площадью, то есть там торговые лавки стояли. А посередине стоял некий огромный камень. Огромный камень. Вот. На этот камень ложили тряпицу, тряпичку — которое первое покрывало ребёнка. Ну, когда принимали роды, то вот это первое покрывало в крови ребёнка, в крови матери… Это вот… вот эта вот тряпочка ложилась, точнее, вешалась там. Там был шест, и на него вешалась вот эта тряпочка. Она должна была провисеть год. Вот она висит — значит, ребёнок, всё, здоровый, всё хорошее будет. Если сорвало ветром — беда, у ребёнка болезнь и так далее. Вот такая была, вот такое вот было у них там. Вот и… Получилось так, что Омела пришла, чтобы, вот, совершить вот это обряд, чтобы повесить тряпочку, и вот она что-то увидела в этом ребёнке, и она решила выкупить этого ребёнка. Выкупить ребёнка — а это значит, что тряпочка повешена не будет. Потому что это ведьма, она не имела права ни детей своих там, ни сама — ниче… ну, короче, получается, что запрет такой. Тряпочка не была вывешена. Вот.
И… ну там история такая, что там три горы. Вот. А три горы окружали деревню. Одна… И был между ними проход к морю. И вот девчонка, будучи уже взрослой… Ещё там обычай был интересный: Солнце, когда вставало Солнце — то такой свет-тень, такая полоса продвигалась. И вот, те хотели, кто хотели выйти замуж и быть богатыми, они были как можно больше… надо было вот в этот момент переско… это… перепрыгать на светлое на тёмное, на светлое, на тёмное — как можно больше. И это было всего только один раз в году, такое вот можно было сделать. И девчонка, вот, тоже пришла туда, тоже прыгать. Но её побили, не пустили прыгать. Вот такие там были тогда жестокие такие правила, значит.
Ну ладно, смысл в чём. Что ещё там в горах, там у них обычай был дарить дары… Гора Лысая там была, значит, которая… она такая была страшная тем — на ней, кстати, и колдунья жила — что она… с неё потопы вот эти все шли там, ливни, там грязевые, которые забивали деревню, да. И вот чтобы, по весне, чтобы вот она сильно не буянила — ей дарили. А приносили в дар бычка, там ещё что-нибудь принесут такое, да. Вот. Была ещё одна гора. Была ещё гора лесная — Богатая. Звали её Богатая. Ей дары не приносили. Вот я хочу это подчеркнуть. Ей дары не приносили, потому что она всегда давала урожай. Огромнейший урожай: и грибов, и там, это… ну… Она, действительно, гора богатая, гора лесная. На ней деревья росли… ну, короче говоря, приносила. И к ней дары практически никто не приносил. Зачем — она и так всё даёт. Вот, что удивительно. Видите, как было. Я это очень сильно заметил это. Это, кстати, всё пересказывалось в сеансах. Это всё, что сейчас рассказываю про Анура — это всё было сказано… Именно слово в… Я не видел это, как говорится, во снах или ещё… Это было прям пересказано на кассетах. Всё это должно быть. И что, значит, ещё…
И там принесло потопом мальчишку, маленького младенца — кто-то бросил его. А там пелены, вот, там какие-то были, там. Ну видно, что от какого-то богатого, потому что пелены были такие богатые. Вот. Ну вот получилось… ну ладно. Сейчас. Она связана с тем, что… получилось, что между девчонкой, там, и парнем случилась любовь. Они тайно стали встречаться. А Омела была против этого, потому что если она не будет девственницей, то она потеряет силу колдовства. И она подложила яд мальчишке. Мальчишка умер, но девчонка успела забеременеть, как говорится. Вот. Когда Омела это уже поняла, уже было поздно. И получается, как бы она вознелюбила, скажем так, её. Но случилась беда. Девчонка стала… увязла в болоте, стала тонуть. И Омела её спасла. Спасла, но получила большую рану — напоролась на какой-то сук — получила заражение и умерла. Такое событие. Ещё упустил момент, что… Ну, в общем, ладно.
Девчонка родила мальчишку. Вот его назвали Ануром. Девчонка родила мальчишку. И вот этот мальчишка, уже будучи взрослым… А Омела… ой… девчонка всё-таки… ну, стала некой колдуньей. К ней тайком приходили лечить её. Ну, в общем, тайком всё делали друг от друга. Вот. Боялись, но она лечила, очень здорово лечила. А здесь появился… новое… пришёл пастырь, скажем так. Или как называют, которые веру разносят?.. Не помню, не буду врать. Вот, он пришёл, и вот как новая вера, а это всё бесовские силы — вот это всё, девчонка — всё бесовские силы. А девчонка уже довольно… ну, её трудно сказать, девчонка. Она уже… Ну ладно.
Эта история говорит о том, что просто получилось так, что, благодаря вот этому… вот, ну этому новому, пришедшему там верой, да. Он народ… Благодаря ему, народ решил убить Омелу всё-таки. Ой, Омелу — девчонку эту. Вот. А… «И пусть это сделает сын. Пусть это сделает сын. Или он тоже будет убит».
И вот сын… А получилось, что у них, как казнь была: брали, строили плот, сделали на нём шест, привязывали шест, обкладывали всё сеном, там травой, и поджигали, и отпускали. Отпускали по реке — ни в коем случае не в море: море считалось святым — а по реке, которая текла с этой горы Лысой, горы проклятой, значит. И считалось, что это река ведёт, там, в Тартары, как куда-то в плохое. И вот по этой реке пускали. Вот. И мальчишка поджёг. Поджёг всё-таки этот костёр. Ну и толпа его взяла и тоже кинула на плот. Всё. Вот это вот второй Анур. Да.
Ещё один Анур… Тут… Нет, это всё-таки, это тоже во снах он. Вот. Анур… этот Анур, получается, я так понял, что это какие-то… довольно-то очень жаркая страна. Очень это… песок, песок абсолютно везде песок. И он тоже изгой, его откуда-то изгоняют. И вот он идёт по песку, идёт по песку, то есть по пустыне этой идёт и попадает в некое какое-то облако. Какое-то облако окутывает его, и он уже просыпается… очнулся уже… очнулся уже из-за того, что он услышал голоса: «Кто здесь? Кто здесь?» И получилось некое такое воссоединение, и он себя называет… или даже его назвали. Я вот не помню, но там получилось как скорее всего, всё-таки, его назвали, потому что он не мог бы знать этих имён, потому что это было не его время. Совершенно не его время. И, короче говоря — Сергей Иванов. А про него уже многое знаете. Вот как-то получилось так. Вот.
Я могу объяснить ситуацию: как-то мне Мабу подсказал, что бывает, что в момент смерти и рождения… Нет, не так я хотел сказать. Если человеку не суждено умирать, но происходят события, которые ведут неотвратимость смерти… это такое бывает редко, но бывает, от какой-то несогласованности где-то, как… Мобу сказал… точнее, я сказал: «Где-то на верхах не согласовано?» Мобу: «Ну да». — как бы согласился так.
Вот. И происходит такой «перескок сознания». Где-то кто-то умирает, и в него вселяется тот, кто не должен был умереть. Но по каким-то причинам его тело умирает. Вот. Происходит такой некий «перескок». Переброс сознания. Вот. А для того, чтобы тело, которое умирает, не умерло пустым, потому что это так не должно быть, ни в коем случае, никак не должно быть, потому что будут нарушены многие там кармические связи, ещё что-то… Мне объясняли это, но я толком не помню. Но это очень серьёзно, и поэтому никак этого нельзя делать. Это самая страшная казнь, когда с тебя вынимают душу, и потом тело… как бы умертвляют тело. И тогда душа как бы вот не знает, ну, как бы становится такой неприкаянной, ей некуда прийти. Вот. Чтобы такого не произошло, вот это в данном случае, получается… ну, с кем обменяться — он уходит в это умирающее тело, потому что он сам как бы по каким причинам… ну, в общем, по каким-то причинам должен умереть. Запутал я вас.
И Сергей Иванов, получается… А это был всего только один сеанс, когда он вдруг… Ольга… Были Ольга, Гера был и ещё кто-то. Гера кого-то ещё привёл — я не помню, не знаю этого человека. Он в первый раз его привёл, типа «это четвёртый может быть». Он много приводил людей. Вот этот четвёртый — у него такой пояс был интересный у него, странный. Ну ладно, дело не в этом. Это был единственный сеанс, где Сергей Иванов вдруг стал вспоминать, что он был неким другим. А он это.. и он считал это как бы снами или что… Но дело в том, что вот они как бы не поняли. Присутствующий… ну этот молодой вообще ничего не понял, который вновь пришедший. А Гера с Ольгой, к сожалению, не поняли, что всё-таки Сергей Иванов рассказывает. Они решили, что это рассказывает Анур. Вот такая ситуация. Хотя, если честно, я могу и сам запутаться. Может, я где-то че-то и сложил несложи… Две судьбы вместе. Может быть. Здесь я не могу ничего сдела…
Я помню только хорошо, что вот это вот… Я помню, вот это жаркая пустыня. Причём не пустыня это, нет. В том-то и дело, что Анур-то умирал в пустыне, именно в действительной, какой мы привыкли — где песок, песок. А здесь он умирал просто в степи, в какой-то степи. И его просто нашли. Его нашли, я помню, причём нашли это… нашли мальчишки его. Надо сказать, что вот этот эпизод с мальчишками, когда находят — он уже был, этот эпизод, с неким переписчиком в церкви, при церкви… при монастыре, виноват. При монастыре переписывал книги. Переписывал книги и вот. Немножко был такой с ленцой или просто… ну, короче, он как-то их переписывал неверно. Если не успевал, то мог пропустить множество абзацев, мог где-то сократить, мог где-то что-то добавить… как-то вот так вот, своё. Как бы вот. Вот было вот такое вот, у него было. И когда его… ну, когда обнаружили вот этот такой подлог, то хотели его за святотатство, как говорится… Я уж не помню, что с ним. Ну не в (этом) дело, неважно. Он сбежал, короче говоря. Он сбежал. И вот… и получилось так, что вот были страшные морозы какие-то. Он у какое-то дерева просто вот уже замерзал уже, засыпал. Вот. Его нашёл мальчишка. Мальчишку потом казнили тоже за то, что он, ну как, помог в этом деле. Че-то я, наверное, загрузил вас дюже сильно. Давайте я не буду больше ничего рассказывать.
(Харитонов Г.М. 3 голосовое сообщение)
Хотя надо сказать, что соединение Сергея Иванова и Анура может быть и ложным. Может быть. Но я почему-то помню — а я помню немножко по-другому сеансы, как я понял уже — что почему-то я воспринял это как одно единое. Не могу сказать, почему. Может, из-за того, что у меня всё-таки есть ощущение, что все: Ануры, Сергей Иванов — они как-то связаны, потому что я чувствую, у них одно что-то общее. Я бы мог сказать сейчас о реинкарнации. Может быть. Но я чувствую, у них что-то общее. Но, что удивительно, я не могу совмещать, связать с собой это общее. Сразу такое некое… стоит такое… преграда. Причём я прямо физически её чувствую, преграду, что я не могу сто процентов сказать, что они — это я же. Я не могу этого сказать, потому что, как некое, что-то такое «это нельзя». Но что интересно, в одном из сеансов, скорее всего, получается — но единственное, что я не знаю, это были сеансы, уже современные сеансы или ещё девяностых годов — когда я спросил про это: «Почему я не могу этого сделать?»
Они сказали, что это временно, в следующей жизни Вы опять не сможете сопоставить уже нынешнего себя, но зато прекрасно будете сопоставлять уже прошлого Вас — ну что сейчас — с другими, с кем-то там.
Вот так вот. Так уж, так уж сделано. Так уж сделано. Потому что вот эта энергия сомнения… энергия сомнения — они как бы предохраняют нас от вот этой вот суперуверенности, которая не позволяет дальше идти обучаться. Самое страшное в человеке — это лишить его обучения. Дать ему понять — а это сделать очень легко — дать понять, что он уже всё знает. Что он всё знает. И знания у многих очень поверхностные. Но когда у них спросишь что-то поточнее, они тебя просто пошлют подальше, типа вот ты глупый какой, да? Вот. И сработает механизм, который не заставит вас засомневаться: «А что ж, правда — почему я так точно… тонкостей не знаю?» — вот. Почему это так сделано, потому что вас решили остановить в обучении. Или вы сами решили так или кто-то решил так. То есть, вот такая некая идёт всё-таки борьба за нас. И для того чтобы вот это вот не произошло… вот этого не произошло… такого всезнайства, что «Я всё знаю», и тогда это остановит обучение обязательно. Вот это и есть некое «Сомнение», вот эта преграда такая. Причём эта преграда строится совместно. Она совместно строится и теми, кто, как говорится, <…> учителями, как сейчас принято говорить, да? Вот, но и…
А в учителя входят, кстати, и друзья. Друзья, которые сейчас с тобой, рядом, живые. И друзья, которые погибли. И друзья, которые из жизни в жизнь таскаются с тобой вместе. Некое такое… Дело в том, что большинство душ как бы они разъединены, и получается, они могут рождаться в совершенно разное время. А может быть и будут связаны какими-то родственными нитями, но они не смогут встретиться друг с другом. А бывает так, что всё-таки некое такое… Люди, которые связаны, причём это даже не родственными, а какими-то иными связями. Они связаны, они всегда рождаются для встречи в реальной жизни. Вот. Вот есть такой момент. Но учителями… Учителями являются все практически, все учителя: и умершие, и живые… учителями. Причём даже если он тебе там враг, кто-то, да, какой-то враг — ну не любите вы друг друга, он делает вам какие-то пакости, ещё что-нибудь — он тоже является учителем.
Вот я отвлёкся… От чего я говорил? А, о тождественности с ними, вот. Эта стена строится по согласию, скажем так. Ты тоже даёшь согласие. Здесь немножко сложнее организ(ованно)… здесь организация немножко сложнее. Упрощённо — они говорили: «Как бы некий камень с контурными картами» Да? «Разукрашиваем мы» Вот. Да, это так. Но дело в том, что вот как прямого согласия, как говорят, что вот: «Вы соглашались на любые события, которые происходят в жизни, поэтому нечего потом на них обижаться» — здесь немножко неправильно всё-таки многие воспринимают. Есть контурные краски, есть события. А вот как вы раскрасите эти события — печальным или не печальным, или ещё что-то там, как-то — это уже ваши раскраски. Это вы уже потом будете раскрашивать.
Есть события, конечно, которые в любом случае, как бы они… хочешь не хочешь, они раскрашиваются всё-таки в плохие краски. Это, допустим, смерть друзей, смерть родственников там, да, краски. Но опять же: «Если вы начнёте применять только чёрные краски — вы будете губить и свою душу, и душу умершего». Неоднократно в сеансах говорили: «Умейте отпускать! Не держите! Не топите слезами!» — это было прямо вот, прямо именно так и было сказано напрямую: «Не топите слезами, отпустите! Вы привязали к себе. И это уже у вас вот эта любовь, переходящая в эгоизм, которая не пускает обратно. И…» — ну как бы вот так вот. Такая… Вы утяжеляете просто карму. О чём я? Непонятно, чём я.
(Харитонов Г.М. 4 голосовое сообщение)
Вы знаете, я таким болтливым становлюсь, когда происходят такие чудесные сны… довольно-таки мощные такие. Дело в том, что сам по себе, по жизни я довольно-то закрытый, замкнутая личность. Я никому ничего не рассказываю. Это… это… это ещё минус сеансов, потому что они всё-таки во мне живут, а мне приходится умалчивать. Ну и мои печальные истории с моим дневником, который был опубликован перед всем классом с соответствующими комментариями — вот это всё дало мне понять, что надо побольше помалкивать.
Вы знаете, когда вот только проснёшься, и ты болтливым становишься оттого, что просто там раскрываешься во сне. Это сны мои — это именно то моё спасение, часть моей поляны, в которой я раскрываюсь, не боюсь, что меня кто-то обидит или ещё что-то. Вот. То есть и поляна, и сны — это всё часть моей некой поляны. Почему я не стал сейчас удалять свою болтовню? Знаете, как-то Мабу сказал, что… я когда ему сказал, что «слово не воробей — не поймаешь». И он мне сказал примерно так — но он более складно, конечно — он сказал, что: «Значит, не надо выпускать? Чем потом заниматься бестолковой ловлей. А если уж и выпустил, то пусть летают. В следующий раз подумаешь, что выпускать, а что не выпускать».
Вот как-то так. Так что я ничего не буду гадать. Получше обо мне узнаете — кто-то отвернётся, кто-то наоборот — некое сито или что там, не знаю. Но у меня многое… Когда вот я в течение дня довольно-то закрытый — меня как бы это не тяготит. А как чуть приоткроешься — и вот хочется очень многое рассказать. Очень многое. Когда друзья, которым ты не боишься признать, что были сеансы, и которые… Ну, короче говоря, раскрываешься. Так что, наверное, я выпустил сейчас ещё слова, но я не буду их ловить. Вот. Если что — извините. Но буду честен. Это лучше.