1997.02.27
(Отвечающий: Своб.сознание)
(Васильева) — Слышишь? Как ты себя чувствуешь? Как всегда нормально?(СвСоз) — Да вроде в порядке.
(Васильева) — Почему?
(Белимов) — Что-то мешает?(СвСоз) — Да нет, я просто, по-моему, что-то чувствую.
(Белимов) — Что именно?(СвСоз) — Себя.
(Белимов) — Себя? И что, не получилось?(СвСоз) — Нет. (Срыв.)
(СвСоз) — Слышу.
(Васильева) — Слышишь?(Белимов) — Что ты хотел почувствовать у себя? Недомогание? Изменение настроения?(СвСоз) — Да ничего не хотел.
(Белимов) — Но, видимо, что-то хотелось о себе узнать?(СвСоз) — Ну, в принципе, можно.
(Васильева) — Ты можешь рассказать, на каком счёте ты находишься, чтобы мы хоть ориентировались?(СвСоз) — Не знаю.
(Васильева) — Слушай, ты про дробный счёт что-нибудь можешь нам сказать? Якобы была такая информация, что можно дробный счёт применять. Что-нибудь об этом знаешь?(СвСоз) — Да нет. (Срыв.)
— Мне было около пяти, и как-то ночью мне приснился сон, будто за мной гонялся чёрт. Он маму с папой посадил в клетку, а вот я спрятался под стол. Я искал какой-то ножик, чтобы защититься, но не нашёл. Чёрт меня схватил, я стал звать маму, и тут же проснулся. Мне стало страшно. Я хотел добежать до мамы с папой, а ноги боюсь опустить, как будто кто-то под кроватью сидит, и стал плакать. Потом отец: «Ну что ещё?» И я тут же лёг спать.
(Белимов) — Что этот сон мог означать? Приход других сущностей из иного мира? (Срыв.)— …для обычного человека довольно-то груба, и потому ею очень легко управлять. Управляют обычно внешние силы, и необязательно это должен быть кто-то посторонний, нет, это люди, обстоятельства. Мы подчиняемся им, но не себе. Вспомните, сколь множество раз вам приходилось действовать против своих желаний. Почему? Почему вы говорите, что судьба, обстоятельства подтолкнули вас? Вы всегда находите внешние причины, но не в себе. И вам очень трудно было бы доказать, что, в принципе, виноваты вообще-то вы, — вы этого не допустите. Давайте заметим, что человек не очень-то хочет признаваться в некоторых отрицательных чертах.
(Васильева) — Да, это верно.— Если он когда-то струсил, и если он даже будет разговаривать среди трусов, себе подобных, то всё равно он будет многое скрывать. А давайте поговорим, как вы говорите, о высших, о высших проявлениях.
(Васильева) — Давайте.— Хорошо, любовь. Итак, мы хотим любви, мы жаждем любви, мы мечтаем о ней с детства. <…> Ну давайте скажем о более высшем - «любовь к Богу». Всё более и более мы хотим быть любимее Богу. Заметьте, любимее Богу, а не любить Бога.
(Васильева) — Ну да, чтобы нас любили.— Есть разница?
(Белимов) — Да, видимо, есть. Да.— Ну давайте возьмём более положительную сторону истинной любви к Богу. Воистину, прекрасные цвета — золотистый цвет ауры, как говорите вы, переливающие белыми искорками, которые вы называете идеями. И вдруг вы ощущаете, что Бог не замечает вашей любви.
(Белимов) — Да.— Вы не видите его проявление к себе. Что делаете вы? Вы стараетесь доказать ему свою любовь. И тогда вы призываете: «Господи, накажи меня болезнями!» — и про себя: я их выдержу, и докажу всем, что люблю тебя. А требуются ли доказательство любви?
(Васильева) — Да нет, наверно.— И тогда постепенно мы вдруг замечаем оттенки других цветов, — медленно, но необратимо. А мы говорили об истинной любви.
(Белимов) — Получается, что человеку нужно подтверждение его любви, а когда оно не приходит, человек сомневается, мечется. А как надо поступать?— Простите, слабый будет доказывать свою силу, сильному же доказывать этого не нужно: он знает это и так. Умение владеть силой — это ещё ничто. Умение знать, когда можно ей владеть, а ещё лучше не использовать её вообще — вот в чём сила. Когда вы знаете, что вы можете что-то сделать и, по вашему понятию, это необходимо, а если ещё и окружающие будут подсказывать: «Сделай это! Сделай! Спрыгни!.. Преврати камни в хлеба!» — и вы поддадитесь этому, и вот вам искушение. А искушают вас постоянно: вы сами, ваши желания, окружающие, гордость, эгоизм и любовь. Да, та самая любовь, которую вы возвышаете, построена у вас на основах эгоизма и гордости, ибо вы не можете понять, что такое измена. А причина? Корень этой причины?
(Белимов) — В себе, что ли?— Что вы называете изменой?
(Белимов) — Ну неверность…— Неверность к вам, лично.
(Белимов) — Да.— Вот эта маленькая песчинка, которая, может быть, просто была пыльцой извне, вы превращаете в ком, который разрушает все ваши понятия о любви. И уже источник любви вам противен, и всё отрицательное стараетесь найти и в нём.
(Васильева) — Это верно.(Белимов) — А как правильнее и гуманнее поступать? Прощать минутную слабость, неверность другого человека?— Если мы вам скажем «не допускать», то вы опять это будете воспринимать со стороны силы.
(Белимов) — Не допускать даже в мыслях, видимо, что твой близкий человек может изменить.— Не допускать саму измену, причину.
(Белимов) — Ну ты же не уверен в другом… Вдруг кому-то кто-то больше понравился?— Тогда, пожалуйста, объясните, куда же исчезла ваша истинная первоначальная любовь, первый поцелуй? Почему это всё забылось? Почему всё это растерялось, обменялось, измельчало? Вспомните свой первый поцелуй, и была ли у вас какая-нибудь мысль об измене? Если была, то это уже не был истинный поцелуй.
(Васильева) — Да вряд ли. Когда первый поцелуй, никто об этом не думает.(Белимов) — Да, наверно так.— А сколь часто просто влечение вы принимаете за любовь?
(Белимов) — Да, это наиболее характерно нам.— И вот смотрите, когда-то мы вам говорили о цветах, и сейчас мы сказали, что золотистый цвет, цвет жёлтого с белыми вкраплениями — это и есть проявление любви. Ну тогда вспомните, ранее говорили, что жёлтый цвет — это есть проявления недоверия и измены. И когда-то говорили вам, что один и тот же цвет может обозначать множество, ибо надо смотреть не только человека, но и среду, в которой обитает он, и его характер, и его биологическое дерево.
(Васильева) — Тут множество причин, да?— Простите, вы всегда повторяли, и будете повторять ошибки прошлого, ошибки… (Срыв.)
— …Почему вы решили, что мы говорили о вашей прошлой жизни? Нет, мы говорим о ваших предках.
(Васильева) — В смысле о предках? Это имеется в виду род наш?— Давайте скажем так: вы проживаете жизнь какой-нибудь пра-прапрабабки, повторяете один к одному, разве что обстоятельства другие — характер тот же. Вы не изменяетесь, ибо в вашем генофонде заложены и заполнены все…
(Белимов) — Все жизни, да?— Мы говорим не о жизнях, а о ваших клетках — это совершенно разные вещи. В вашем генофонде не может быть заложена ваша прошлая жизнь, ибо это уже другая физика, другое тело. Подумайте об этом! Мы можем только говорить о ваших дальних и близких родственниках, о предрасположенности к тем или иным явлениям. Когда-то говорили вам о различии вымышленных и истинных прошлых жизнях. Вы должны помнить, что это очень тонкая граница, которую можно перейти даже владеющему понятиями и законами реинкарнаций, ибо всё же он имеет прошлый груз своих предков, и основывается на них. Вы тут же спросите: «Что нужно сделать, чтобы убрать этот груз и пойти своей дорогой?»
(Васильева) — Да.— Это очень сложный вопрос, ибо вы будете тянуть именно к тем явлениям, которые уже пережили ваши предки. И в то же время, заметьте, что природа хитра, и даже чисто физически она помогает разорвать эту цепь, хотя сама и создала её. У великих музыкантов или у великих поэтов, практически никогда не было детей, великих музыкантов или тех же поэтов. Вы согласны?
(Белимов) — Да, да.— Почему?
(Васильева) — Ну это, наверно, внутреннее качество.— Внутреннее качество? Хорошо, а если через 5-6 поколений опять появляется тот же великий музыкант или поэт. Что вы можете сказать?
(Васильева) — Наверно, в этом роду есть предрасположенность какая-то, допустим, именно музыканта.— Тогда давайте скажем по-другому: почему мы до сих пор помним Авеля и Каина? В принципе, виноваты-то не мы. Ну почему же тогда нам всё время ставится в вину вина Каина или Адама и Евы? Вы не думали об этом? А мы вам скажем, что в каждом из вас есть и Авель, и Каин.
(Васильева) — Ну да.— И мы вам только что говорили о предках. А если верить вам, то начало было одно — Адам и Ева. Значит, все вы обладаете этими же качествами. И потому вы так легко поддаётесь на соблазн, ибо когда-то он был. Тогда вы скажете: «Опять же не наша вина! Вина Бога, ибо создал по подобию своему!» А значит, рассуждая логически, Бог тоже мог ошибиться, и, наверно, одно из ошибок было — создание вас.
(Васильева) — Нам трудно, конечно, разобраться в замыслах Бога, и в этом, наверно, есть какой-то смысл: и в Авеле, и в Каине, наверно, вот эта двойственность, которая в человеке заложена изначально, чтобы он развивался.(Белимов) — Да, это стремление к совершенству… наверно, борьба…(Васильева) — Борьба двух противоположностей, как мы говорим.— Тогда вспомните генеалогическое дерево именно этих двух человек — Авеля и Каина. Давайте рассмотрим более подробно их предков.
(Белимов) — Давайте, но инициатива пускай у вас будет.(Васильева) — Да, потому что у нас память вы знаете какая.(Белимов) — Нас не учили этому.— Память у вас?
(Белимов) — Да.— Почему вы так любите ссылаться на память? «Виновата память!» Чуть что, вы всегда говорите: «Забыли!»
(Белимов) — Ну, возможно, разум наш несовершенный, мы согласны с этим.— Простите, можете ли вы обладать разумом, не имея памяти? И нужен ли разум, если он не будет помнить? Нужна ли память без разума? И что такое разум? Это всего лишь свойство использовать прожитое, как раз то, что вы называете памятью. Разум — это умение разобраться, и навести порядок в хаосе всей информации, которая была и приходит к вам. А вы не хотите навести порядок в своих архивах, не хотите и не желаете, ибо вы плохое стараетесь забыть, как можно быстрее. И что самое интересное, чем дальше прячете вы плохое, тем чаще оно проявляется и вспоминается как раз тогда, когда это было бы не нужно. А почему же когда вы ссоритесь, вы никогда не вспоминаете первый поцелуй? А всегда вспоминаете: «А вот ты…» — и так далее. Почему память у вас так угодлива, что всегда старается помочь вам только в плохих ситуациях, но не в хороших?
(Белимов) — Вот загадка для нас. А вы можете объяснить?— Хорошо. Представьте, вы хорошо живёте — в вашем понятии Рай. Хотели бы вы там жить?
(Васильева) — Я нет.— Почему?
(Белимов) — Ну, наверно, скучновато было бы: слишком благостно. Человек в борьбе должен быть.(Васильева) — Слишком гладко всё. Когда всё гладко, разве это интересно?— Чего же вы мечтаете, чтобы всё было гладко?
(Васильева) — Ну, когда гладко, начинаем снова искать себе приключения. Потому что, когда всё идёт гладко, то чего-то не хватает. Может, это и плохо, я не знаю.(Белимов) — Продолжите.— Хотите попробовать, чтобы у вас было всё гладко и в то же время боитесь этой гладкости.
(Белимов) — Да.— Заметьте, вы всё-таки понимаете, что когда-то рано или поздно вы должны покинуть насиженное место и идти вперёд, ибо вы всё-таки не хотите быть простым растением.
(Васильева) — Ну да.— А в чём смысл? Почему именно этого вы хотите? Вы говорите, стремление идти вперёд, хорошо, но с тем же стремлением вы продолжаете ссоры, стремлением быстрей закончить. А для этого вы используете любые способы, вплоть до тяжёлых и запрещённых приёмов — тот же принцип. Заметьте, та же сила, что движет вас вперёд к Богу, и та же сила, что движет вас назад от него.
(Васильева) — Да, тоже верно.— Та же сила. Вы скажете о полярности? Глупости! Полярность придумали вы.
(Васильева) — Ну есть, наверно, сила, а уж как её используют, это уже…— Вы в оправдание себе придумали множество дуалей: плюс-минус, положительное-отрицательное, чёрное-белое. И если мы скажем, что Господь Бог может иметь и чёрную ауру, то вы тут же обвините нас. А если мы скажем, что Дьявол может иметь светлое, то вы обвините нас уже…
(Белимов) — Да, мы к этому склонны.— Господь Бог имеет именно те черты характера, которые любите вы, и не имеет другие. Если вы жестоки в душе и ненавидите всех, то и Господь Бог очень уж будет дюже карающим. И в то же время вы, создав его карающим, начинаете бояться его кары, ибо всё-таки хотите, чтобы с вами поступали так же как мечтаете вы. И вы понимаете, что человек, которого вы оскорбили, тот же самый «Вы». И как… (Срыв.)
— …мы предпочитаем иметь друзей, которые бы нам льстили, и в то же время нам хочется иметь друга, который никогда бы не обманывал нас.
(Белимов) — Да.— И мы к нему тянемся, и чаще всего ссоримся именно с ним. Он всё-таки не обманывает, а мы хотим укрыть правду. Когда мы приходим к нему и спрашиваем правду, и он говорит нам её, то мы тут же ополчаемся на неё, обвинив его во лжи и во всём что угодно. Заметьте, если человек знает, что за ним есть какой-то грешок, и если кто-то извне скажет ему об этом грешке, тот человек сразу встанет на другую сторону, хотя он сказал, в принципе, правду. Мы просто не хотим, чтобы он обнаружил… (Срыв.)
— Мы сами знаем эту правду, мы сами знаем за собой этот грех, просто мы предпочитаем, чтобы об этом не знал никто. А если знаешь, то помалкивай, потому что нам неприятно слышать это со стороны. Используя всё это, очень просто и действительно легко управлять. Это и есть те самые ниточки ваших желаний, ниточки ваших пониманий о мире. Вот за эти ниточки дёргают и управляют нами, а потом мы говорим: «Попутал чёрт!» А сколь часто мы эти ниточки предлагаем сами: «Возьмите ещё эту ниточку, вы её не подёргали!»?
(Белимов) — В обществе часто пользуются такими способами, чтобы манипулировать даже обществом, а не только человеком, да?— Ну вот, вы видите сами, что творится у вас сейчас в обществе.
(Белимов) — Да, жуть.— Разве в этом нет манипуляции? Вы все прекрасно знаете, что вас обманывают, и в то же время с радостью принимаете этот обман. Вы не верите этому человеку, вы знаете, что он лжёт, обещает то, что даже вы понимаете, что этого не может быть, и в то же время вы с радостью идёте и голосуете за него.
(Белимов) — Ну уж не с радостью, но…— Кто обманул вас более, как вы говорите, круто, к тому и идёте — вот вам жажда быть обманутым. А почему вы хотите быть обманутыми?
(Белимов) — Ну, надежда какая-то нас питает на лучшее.— Надежда ли?
(Белимов) — А что?— Причём здесь надежда? Если бы вас питала надежда, тогда бы вы действительно обратились к небу, ибо от неба надежды более, чем от вас самих. Но вы же, не обращаетесь туда? Вы говорите: «Рационализм», «Бог далеко…»
(Васильева) — Да нет, мне кажется, что каждый, кто не любит, кому хочется обманываться, обманывает и сам. И где-то внутренне оправдывает себя, что если я вдруг буду, где-то у власти, то я тоже буду так действовать.— А если вам сказать: «На дурака не нужен нож, ему покажешь медный грош, и делай с ним что хош!»
(Васильева) — И это тоже.— Воистину, так и есть. Вы очень радуетесь, когда правдою или неправдою добыли копейку, и совсем даже не замечаете, когда вас грабят на рубль. Вы завидуете, как вы говорите, «новым…» («Новый русский» — клише, обозначающее представителей социального класса СНГ, сделавших большое состояние в 90-е годы, после распада СССР), вы ругаете их, проклинаете их, обвиняете их, ну и, соответственно, власть, что родила их. Но сделайтесь вы сами этими «новыми» и вы забудете о том, что ругали, и уже не будете понимать тех, кем вы были недавно сами.
(Васильева) — Ну в нашем обществе принято так. Недаром у нас и пословица такая: «Из грязи в князи». Поэтому этим и страдают, наверно, все.— И в итоге грязный князь.
(Белимов) — М-да… Мы хотели провести параллель между Каином и Авелем, проследить их происхождение генеалогического дерева. Можете продолжить эту тему?— Какие вы невнимательные! Могли бы хотя бы тогда по тону, как-то, да понять.
(Белимов) — А это другое? А, ну…— Вы бываете очень апатичны или наоборот. Когда вам просто лень, с вами очень трудно работать, зато очень легко заложить какие-нибудь догмы. Когда вы сами активны, с вами работать ещё сложнее, ибо чаще всего вы прётесь, как танк. Вы берёте свой лозунг и идёте с ним вперёд. И хотя вы по дороге соглашаетесь со всеми остальными: «Да, это так!» — всё же ваш лозунг в ваших руках, и вы подбираете всего лишь только подходящих именно к вашему лозунгу. Это относится к любым советам, и к любым вопросам и ответам. Как часто вы решаете сами, это верно или нет? А чтобы придать этому вес, что делаете вы? Берёте цитаты великих людей и подтверждаете. И вас уже не волнует сам подтекст этих цитат, вам главное — подтвердить. Вы умудряетесь даже взять в свидетели Господа Бога.
(Белимов) — Ну это подчас ведь не намеренно, а может быть, наше несовершенство. Мы пытаемся найти подтверждение действительно умных…— Мы не говорим о «намеренно», мы как раз говорим об истинном вашем понятии. Ибо просто истинно заблуждаться или просто лгать — это совершенно разные вещи. Когда вы просто делаете и ещё лжёте — это даже не ложь, это просто вольная фантазия, которая физически не принесёт ни вам, ни другим пользы — морально же, вы получите огромное облегчение. Вы выговорились, вы смогли воплотить какую-то свою идею — вот сила, что движет атомами. Если же вы хотите обмануть с какой-то определённой целью, то вы, конечно, в оправдание придумаете сразу «Что за цель?». Когда-то мы спросили вас: вот перед вами ребёнок, и вы знаете, что он вырастет, и он погубит весь мир, но вы можете сейчас убить его, пока он беззащитный. Что останавливает вас «спасти мир»?
(Васильева) — Ну это же ребёнок. Как можно?..(Белимов) — Неверие, не совсем вера в то, что именно вы сказали…— А если есть множество доказательств, что это именно так. И всё равно вы не совершите это просто… (Срыв.)
(СвСоз) — …Вы знаете, это можно представить, как наш земной шар, как бы в «авоське». И вот эти клеточки довольно-то частые. И вот на скрещении этих линий и происходят все наши проблемы. А почему я говорю об авоське? Потому что около полюсов есть эффект вот этих вот узлов, и тех же самых эффектов «ручки» — растянутости этих узлов. Действительно, со стороны, если взять этот электромагнит, вот эти вот линии, они действительно охлаждают вот эту «авоську», в которой лежит наш земной шар, и полюса не совпадают… (Срыв.)
(СвСоз) — Мы все видим эту «авоську», мы все ощущаем эти клетки. Не ощущаем лишь только то, что логически не можем рассудить, потому что не можем увидеть или услышать. Хотя, если быть внимательным в своих ощущениях, то могли бы ощутить, действительно, как мы хотели. Ну, а эти измерительные приборы… взять какую-то электронику и померить… да, здесь тоже мы можем найти доказательства существования: это и изменение полей, изменение скорости, изменение констант.
(Белимов) — Скажите, а это неизвестный людям вид энергии, или мы можем с чем-то идентифицировать, как электромагнетизм или ещё что-то?— Что может быть неизвестного? Ну представьте, возьмите физику и вспомните интерференцию волн. И вспо… (Срыв.)
(Белимов) — Говори, что ты почувствовал, что тебя остановило? (Обрыв.)(Чужой) — …Столько ниточек и столько любопытства — уж она-то не рвётся никогда!
— (Обрыв.)
(Белимов) — Что? Гена, говори!(Чужой) — Нить не менее прочная, мы тоже любим её подёргать!
(Белимов) — Кто - «мы»? Люди? (Обрыв.)–
(СвСоз) — В каждом единстве есть семена добра и зла… И всё же это ложь.
(Белимов) — Но больше добра или зла?(СвСоз) — Более добра, потому и любимы.
— (Обрыв.)
(СвСоз) — …волнами.
(Белимов) — Он добрый свет?(СвСоз) — Живой.
(Белимов) — Живой, да?! Ты его хорошо ощущаешь? Как добро, как тепло? (Обрыв.)–
(ХГМ) — Ну вот я и говорю, чего вы от меня хотите?(Белимов) — Гена, тут пришли чужие и сеанс прервался. Т. е. кто-то очень чуждый нам ворвался, и мы вынуждены были прервать сеанс. (Обрыв.)–
(Белимов) — Мы продолжаем сеанс после неожиданного перерыва.— …Желания практически копируются в этом мире. Иначе, если здесь есть гора, то мы тоже гора. Отличие только в том, что в этом мире я могу посмотреть историю этой горы, как бы войти с ней в диалог. Меня кто-то спрашивал: может ли это сделать каждый? Нет, это должен быть интерес, не просто вопросы, а именно интерес. Я спросил: «А как этот интерес получить?» Мне сразу сказали, что это бесполезно учить кого-то, потому что здесь я должен просто заинтересоваться, как бы постараться вжиться, и тогда я смогу войти в диалог, т. е. с той же горой. На Земле я это могу тоже сделать. Безусловно, но для этого я должен уйти от физического, от физической реалии, которая существует сейчас. А она давит, потому что я глазами всё-таки вижу именно эту гору, а не другую — она же ведь не такая была сто или тысячу лет назад. Я могу включить фантазию, но, как правило, она ведёт ко лжи, потому что я больше нафантазирую. И что интересно, я тут же задал вопрос: «А историки?.. Как писали они? Они же писали при жизни!» Я тут же получил ответ: «Нет, множество книг написано было здесь, а потом уже перенесено на Землю».
(Белимов) — Так что же? Гора — тоже многомерное существо? В других измерениях она ещё более понятно раскрывается, так? (Белимов не понял, что это монолог)— И тогда я спросил: «Это если я сейчас на основе диалогов напишу книгу… но как мне её принести на Землю?» Ответом был: «Ты должен, прежде, родиться…» Я должен буду настроиться на те вибрации, которые были у меня во время писания, и тогда я смогу написать эту книгу. И я тут же спрашиваю: «А будет ли она повторяться кем-то другим?» - «Чаще всего нет». - «Почему?» - «Ибо будет искажена физической реальностью». Я тогда спросил: «В этом и есть понятие, что мы живём там, в мире лжи?» - «Нет, не в этом!» Тогда я спросил: «В чём же?» А он тогда ответил: «А вот это ты должен узнать здесь!» - «Зачем я буду узнавать здесь, если я рожусь и снова всё забуду? Какой смысл?» А он тогда сказал: «Если хочешь, мы пойдём и посмотрим на него, и ты сам задашь ему вопросы». Я согласился. Он сказал, что это будет только через три дня. За эти три дня я должен подготовить вопросы. Знаете, первый час, да, я был зажжён этой идеей, горел ею, и у меня была масса вопросов. Но сейчас вижу, что вся эта масса в итоге растает. Хватило бы часа, чтобы задать именно вопросы. И нужно иметь силы, чтобы сохранить их в эти три дня. Тогда я спросил: «А эти три дня всего лишь только экзамен?» Он говорит: «Нет, не экзамен, это всего лишь только убрать лишние вопросы. И это те вопросы, которые тебе действительно нужно задать». И тогда я успокоился и перестал задаваться этим вопросом. В ответ получил улыбку, которая пробежала <…>, и я просто решил прогуляться по миру. И, знаете, к вечеру я сильно устал, тем более, я почему-то всё время попадал именно в те места, где происходили какие-то войны. И мне было тяжело. Я пришёл и сказал: «Неужели мне опять надо вернуться туда?» - «Да, закон изменить мы не можем!» Я говорю: «Нет, я не хочу туда! Мне здесь больше нравится!» - «Нет, ты пойдёшь туда и будешь одним из этих воинов!» - «Я не хочу этого!» Они стали говорить о ритмах, о тех знаниях, которые я должен получить здесь. А я опять своё: «Ну как же я их туда-то принесу? Ведь я рожусь младенцем и всё позабуду!» - «Глупый!» Всё, что было сказано, только одно слово «глупый». Но оно было сказано так, что я понял, что да, я задал действительно глупый вопрос. Он не сказал мне ответ, но в то же время я понял, что он сказал всё, что мог. Через три дня, действительно, мы пошли смотреть Сизифов. Он почему-то так и говорил.
(Белимов) — Сизифов.— Тогда я у него спросил: «Почему ты так говоришь?» - «Как сказал ты, так говорю и я!» Когда мы спустились, стали говорить с ним, он не называл его имени, а я тут же: «Сезам!» Мы оба улыбнулись, и тогда Сезам — он не стал говорить, что я ошибся, он сказал: «Возьми этот камень, и подыми сам его в гору!» Я стал говорить, что это бесполезно, зачем это делать, если он опять упадёт вниз? Он сказал тогда: «Хорошо, боги не обидятся, если я оставлю пока эту работу, и мы поднимемся». Мы поднялись, и я увидел множество камней, и на каждом камне были отпечатки чьих-то рук, которые всё-таки смогли донести этот камень, и оставить его на вершине. Ещё через день я сам пришёл сюда, и попробовал закатить камень на вершину. Целый день я занимался этим занятием, и больше ничем. Я слышал чей-то смех, который смеялся надо мной. Я слышал тех, которые только пришли и с удивлением глядели на меня. Некоторые со страхом, что неужели вот так я и проведу всю жизнь? Среди смеющихся я не видел ни одного учителя — они были одни. И когда после я стал искать этих людей, чтобы посмотреть, как они здесь живут, то я подумал: чужие. Были и те, кто проходили мимо и качали головой, не говоря ни слова, но в движениях их я видел укор. Другие же пытались мне помочь, хотели помочь, но почему-то боялись. Один, недавно умерший, зашёл ко мне, схватил меня за одежду, и стал что-то спрашивать. Он ещё не мог говорить в этом мире, поэтому я не мог его понять. Он что-то двигал губами, а я не мог их прочитать, потому что он ещё не умер. Где-то в полночь я бросил это занятие, и тут же на склоне горы уснул. Проснулся от луча Солнца, и от чьего-то дружеского пошлёпывания. Я открыл глаза, и говорю: «Сезам!» А он: «Как вы любите сказки! Когда-то и я их любил». Часа два мы просто молчали, а потом я стал спрашивать его о богах. Я стал спрашивать: «Чем мы прогневились так, что занимаемся этим?» Он улыбнулся, и сказал: «Бога нельзя прогневить! Можно прогневить себя, других, — а боги слишком равнодушны к нам! Тем более, они сейчас теряют силы». Я спросил: «О каких силах говоришь?» И он сказал: «Силы, что дают живущие. Многие ли вспоминают о богах?» Я тогда спросил: «Конечно же, ведь они описаны в книгах, и кто-то их читает!» - «Читать — это не значит прожить их жизни». Тогда я спросил учителя: «Что это значит?» Он сказал: «Да, мы все проживаем жизнь богов». Меня это сперва очень удивило, и тогда он мне напомнил, как я сам читал книгу. Я переживал за героев, и я порою знал, что сделает он. А порой он был очень огорчён, когда вдруг герой поступал не так, как я поступил бы. И я тогда подбежал к нему, и говорю: «Да какого… я тогда это читаю, если я такой дурак?» И со страхом переходил к последней странице, и не хотел представлять себя героем. И когда он всё это мне напомнил, я понял, что значит прожить жизнь богов. И тогда мне захотелось увидеть их. «Увидеть богов? Это можно, но…» Я говорю: «Три дня?» - «Да». Он догадлив. (Обрыв.) (Обрыв.)
— …Меня не было первых два месяца. Два месяца на Земле и два месяца здесь — это совершенно разное время. Там я мог убить его, заняться чем угодно, лишь бы потерять счёт времени. Я мог просто уйти в запой или заняться каким-то делом. Здесь же я не мог этого сделать. Здесь я действительно проживал именно два месяца, ни больше, ни меньше. И эти два месяца я не мог уйти от тела: я постоянно приходил к нему. Одна бабка, то ли ясновидящая, то ли просто я так хотел, что она видела меня, крестилась и уходила. Потом приходила вновь. И мне стало непонятно: почему она так делает, если она боится меня, но всё равно приходит сюда? И лишь только потом, когда я украдкой стал подглядывать за ней, увидел, что рядом была могилка её дочери, она приходила к дочери. Ко мне же не приходил никто. Это ещё больше меня огорчило, и ещё чаще я стал пропадать. Я видел, как привозили вновь прибывших, и я видел, как они уходили. Кто-то бегал, старался уйти быстрее отсюда, но рано или поздно всё равно приходил, чтобы поглядеть, не оставил ли чего. Кто-то не уходил отсюда <…>. И вот он рыдал среди плачущих и успокаивал их, а они его не слышали. И это было ещё больнее. А я радовался, что меня не оплакивал никто. Через семь лет, <…> я уже не видел.