1997.01.09-1
(Отвечающие: Своб.сознание, Мабу)
(Белимов) — Девятое января 1997 год. Сегодня в контакте участвует: Гена, Гера, Геннадий, Оля, и Лена.
(Губин) — А какой ещё Геннадий? (Обрыв.)(Белимов) — У кого? У кого затемнение?— Чакра искусственно увеличена.
(Губин) — У кого? Кто спал или кто рядом?
(Васильева) — Кто был, да?— Сердечная чакра искусственно увеличена, а нижняя искусственно поддерживается.
(Белимов) — А как можно искусственно увеличить? Это упражнения специальные?.. или как тебе кажется?— Искусственно — это значит, искусственно.
(Васильева) — А у кого это значит?(Белимов) — Ну разве можно их так?..(Васильева) — Конечно, можно! Упражнениями различными там… этими способами.(Белимов) — Ты можешь назвать кого? Кто лежал на диване или сидит, или сидел? (Обрыв.)(Васильева) — …Страх?— Страх у маленького существа. (У собаки Ольги — болонки Микки) У него свои хотелки.
(Белимов) — (глядя на собаку) Смотри-ка, чего же она боится?(Васильева) — Ну её же бросили! Привет, она же…(Белимов) — А, так ощущается. Надо же!(Васильева) — Я ей хозяйка, выходит, да?— Нет, вы не можете быть хозяйкой. И бойтесь потерять её.
(Васильева) — Что? Ещё раз можно?(Белимов) — «Ты не можешь быть хозяйкой, ты не боишься потерять её». Что-то такое…— Бойся!
(Васильева) — Бойся потерять? (Срыв.)— …обманули?
(Васильева) — Кого из нас?— Вы считаете, что вас обманули.
(Васильева) — Кого именно?(Губин) — Кого именно?— Вас.
(Губин) — Меня?(Белимов) — Говори более подробно!(Васильева) — Вы о ком говорите? О хозяйке или о присутствующих? Обозначь как-нибудь!— Уже обозначил.
(Петрова) — Ну вот же он показывает.(Васильева) — Ага.(Белимов) — И в чём обман?(Губин) — На какую тему?— Не знаю, я чувствую обиду, что вас обманули.
(Белимов) — Но обман, может, разного рода: обманывает государство, обманывает работодатель…(Васильева) — Нет, сугубо личное, наверное, да?— Ложная искусственность. Искусственное поддержание самоуверенности.
(Белимов) — Так.— Судя по тону голоса, по тембру его окраски, вы будете болеть.
(Белимов) — И серьёзная болезнь? В общем-то, возраст уже приличный. (пауза) Чем болеть? Какие симптомы?— Произнесите длинное «А».
(Белимов) — А-а… Ещё?.. А-а.— Вы довольно легко простужаетесь.
(Белимов) — Да, это бронхи, это моя проблема. Хотя стараюсь купаться, не пропускать купание в проруби, это мне облегчает кое-что. Так, что ещё можете сказать? (пауза) Давайте по очереди, вот сидящие рядом со мной.— Голос.
(Васильева) — Голос?(Белимов) — Давай, говори.(Васильева) — Это мне.— Вы тоже близки по характеристике.
(Васильева) — К чему?(Белимов) — К болезни?(Губин) — К простужаемости, наверно.(Васильева) — Близки к простуде?— По характеристике, что была ранее сказана другому.
(Васильева) — А, близки, ну ясно.(Белимов) — Ещё можете дополнить чем-то её, меня или вот дальше сидит девушка?— Голос.
(Белимов) — Давай, говори что-нибудь.(Петрова) — Ну я не знаю что сказать. Я, в принципе, про себя знаю.— Что вы знаете?
(Петрова) — Ну достаточно.(Белимов) — А что ты можешь дополнить?— Приходится дополнять всё. Мы не видим знаний.
(Петрова) — Что ж поделаешь.(Белимов) — Нам не стоит предпринимать каких-то усилий, чтобы быть здоровее? Или это?..— У Вас есть очень плохое зерно, и Вы стараетесь его обильно взрастить.
(Белимов) — О каком роде зерна вы говорите: духовном, моральном, по здоровью что-то?— Если говорящая сказала, что знает…
(Петрова) — А-а, про меня!— …то пусть сама и решит.
(Петрова) — У нас, наверное, у всех есть плохое.— Мы говорим о Вас, говорим о Вашем зерне.
(Белимов) — Ты хочешь узнать, какое зерно? Мы иной раз и не предполагаем…(Петрова) — Ну я не знаю, плохое.(Белимов) — Скажите, какое зерно?— Тогда вспомните, оно Вам передалось по наследству.
(Петрова) — Угу, ясна тогда причина.(Белимов) — Ясно о чём?— И Вы снова ошиблись.
(Васильева) — Это может передаваться по наследству?(Губин) — Он говорит, что она снова ошиблась. Интересно.(Петрова) — Чего он говорит?(Губин) — Что ты снова ошиблась. (Срыв.)— Плоха судьба у подавшего голос.
(Губин) — Знаю, что плоха судьба.(Белимов) — У нашего голоса.(Губин) — У меня, наверное.(Белимов) — Ну почему же, каждый из нас может думать… А можешь конкретней сказать, в чём плоха судьба? Остаться без работы или будут какие-то катаклизмы у нас в стране? Или личная судьба? Расскажи подробней.— Мы говорили о собаке. Она подавала голос.
(Васильева) — У нас их две. Какая? Побольше или маленькая?(Белимов) — Маленькая или большая?— Как вы невнимательны! Подавала голос большая, в вашем понятии.
(Белимов) — Ну вот вы уже предсказывали… (Срыв.)(СвСоз) — «Большой друг» пробует пробиться сюда.
(Васильева) — Да? А он знает, что мы здесь?(Белимов) — Он мысленно хочет пробиться или как?(Губин) — Он думает об этом.(Васильева) — Скажи, пожалуйста, а чем плоха судьба? Может, мне как-то поберечь мою собаку? (Срыв.)(Губин) — Слышишь?(СвСоз) — Слышу.
(Губин) — Ты сейчас не помнишь, где был сейчас? Характеристики нам какие-то давал, насчёт судьбы, насчёт характера, чакр. Ничего не помнишь?(СвСоз) — Ну почему же, помню.
(Губин) — Слушай, я понял, ты начал с меня и по кругу пошёл, да?(СвСоз) — Как я начал с тебя? Тебя же не было.
(Губин) — Как не было? А тогда у кого искусственная чакра сердца расширена, а нижняя искусственно поддерживается? Это к кому относилось, я что-то не пойму?(СвСоз) — Слушайте, я говорил о красках, но я не говорил…
(Васильева) — Скажи, ты сказал, что у моей собаки плохая судьба. Ну-ка, ещё раз. Ты вообще-то говорил уже один раз. Вспомни!(СвСоз) — Нет, или что-то вы запутались… Я только что говорил вам о красках, о их тонах, и что не бывает чистых цветов, и даже ещё не успел говорить о кр… (Срыв.)
(СвСоз) — …Я.
(Петрова) — Ты?(Васильева) — Нет, он просто о красках говорил. Ты уже другой? Мы просто никак не можем к тебе приспособиться.(Белимов) — Ты сейчас можешь припомнить, кому ты давал характеристики? Говорил о неудачной судьбе собачки. Этот разговор ты помнишь?(СвСоз) — Не было этого разговора.
(Белимов) — Хорошо. Вот меня интересует, если ты — это как раз ты (свободное сознание), когда можно перейти на другой уровень счёта? Т. е. меня интересует подсознание, насколько глубоко мы можем заглянуть туда? Нам ещё рано к этому переходить или уже можно готовиться?(СвСоз) — Нет, я помню было два момента, когда мы могли бы перейти. Но сейчас нет, потому что какая-то суматоха, суетливость…
(Губин) — Да вот с собакой. (беспокойство собак)(СвСоз) — …какие-то чувства, больше негативных чувств — страх, нетерпение.
(Белимов) — Ясно. Ну мы сегодня и не будем, конечно. Но когда-то, значит, всё-таки можно на подсознание переходить. Это с тройки начинается, с третьего десятка. Ты готов к этому разговору, или мы должны как-то подготовиться?(СвСоз) — Дело в том, что, в принципе… вопросы, сила вопроса. Потому что иногда всё-таки были моменты, когда уже без счёта переходил, но чаще как машина, что ли, без чувств. А потом счёт нужен, в принципе, больше для вас, что-то типа ключика, типа пароля, чтобы какой-то был настрой.
(Белимов) — Понятно. Ну хорошо, что ограничений нет, и когда-то можно перейти на это. А вот сейчас ты чувствуешь обстановку суетливости, это из-за животных, которые у нас в комнате есть, или у нас между собой есть какие-то недовольства?(СвСоз) — Я сейчас чувствую минимум семь человек, точнее, семь существ.
(Губин) — Ну, в принципе, да.(Белимов) — Верно, всё верно.(Губин) — Нас семеро и есть.(Васильева) — А кто оставляет след, тоже можно считать, который был здесь?(СвСоз) — Следы остаются довольно-таки надолго. В принципе, умея считывать, и не обладая хорошей чувствительностью, след не исчезает никогда. Его всегда можно прочитать и через тысячелетия. Здесь нет такого понятия, как время.
(Белимов) — И что, информационно записывается всё?(СвСоз) — Всё.
(Белимов) — А вот что ты можешь охарактеризовать о человеке?..— Ну Вы же сами когда-то об этом писали, и так спрашиваете удивлённо.
(Белимов) — Ну я всё-таки иногда пишу в сомнительных, вероятностных категориях. А вот тот человек, который здесь спал, какие ты можешь дать характеристики? Тебя очень беспокоило, ты не мог выйти на контакт, потому что здесь спал кто-то чужой. Можно сказать, что тебя в данном случае беспокоило?(СвСоз) — Ну с первого раза можно увидеть, что сильно развито сердце. Но, приглядевшись, увидишь, что оно как бы фальшивое, просто набитое догмами, — попытка быть добрым. Конечно, это сразу сбивает с толку, потому что оно построено не очень аккуратно, хаотически: набор кубиков, которые просто набросаны.
(Васильева) — Скажи, а ты часто встречал такие искусственно развитые чакры?(СвСоз) — Да.
(Васильева) — Очень часто?(СвСоз) — Да, они очень часты. К сожалению, даже чаще, чем просто настоящая, нормальная чакра. Сейчас это стало очень модно.
(Васильева) — Да, это правда.(Белимов) — Т. е. это дорога в потёмках, да?(СвСоз) — Нет, это не дорога в потёмках. Дело в том, что можно какими-то упражнениями… Можно просто искусственно любить, и это тоже будет давать энергию соответствующим чакрам: они будут искусственно возрастать. Но эта искусственность, это нагромождение кубиков, в любой момент может развалиться. И чтобы поддерживать кажущую мощность, приходится создавать какие-то иллюзии, искать в себе какие-то особые метки, чтобы постараться суметь удержать эту искусственность, это нагромождение. И здесь я уже вижу двоих, которые, к сожалению, этим страдали.
(Петрова) — А сказать не можешь, кто?(СвСоз) — Нет, не скажу.
(Белимов) — Ну ладно, это не так уж… Это каждый из нас может.(Васильева) — Это, наверно, я.(СвСоз) — Понимаете, вот те же самые чакры, как мы их рассматриваем? По одной линии рассредоточены семь чакр, канонически если, но вообще-то существуют ещё под-чакры. И вот было бы точнее сказать так, что чакры — это энергетические сгустки, которые не могут анатомически найтись, даже… как бы сказать… нервных скоплений не обнаружишь. Но дело в том, что человек обладает минимум тремя «мозгами», помимо головы, которую мы считаем, что только она… Существует ещё спинномозговой и плюс ещё живот, обладающий тоже очень большим интеллектом: ему приходится решать очень даже большие задачи.
(Васильева) — Да ты что?! Я первый раз это слышу! Как говорят: «Не жалея живота своего», — т. е. не жалея жизни.(Белимов) — Т. е. организм обладает интеллектом. Каждый орган, что ли?(СвСоз) — Каждый орган имеет какой-то свой интеллект. А вот когда их множество соединены и работают в одном направлении, как вы говорите, нет хаоса мысли, то это уже выглядит достаточно чувствительно, и мы можем уже обнаружить его. Тот же живот, в принципе, вся нервная система живота — это и есть мозг живота, который выполняет не меньшую работу, чем мозг головы или того же хребта, потому что на него возложены многие задачи, он должен вас не просто прокормить, а защитить от внешних воздействий, от той же самой пищи. (Срыв.)
(Васильева) — Давай, продолжим. Ты нам про чакры интересные вещи рассказывал.(Белимов) — А вот сердце — это высокоинтеллектуальный орган?(СвСоз) — Вообще-то нет.
(Белимов) — А душа где прячется, в каком органе?(СвСоз) — Душа? Ну, во всяком случае, не в теле. Она находится «выше».
(Белимов) — Она «над», да? А-а, ну это мы и подозревали.(СвСоз) — Если сказать точней, то душа — это проекция тела в какой-то определённой точке, и вот это вы называете душой. Чакры, мы их расположили по одной осевой, хотя это всё-таки не так. И естественно, они должны передавать в одном направлении вверх. А датчики приёма находятся по сфере шара, скажем так. И вот канал передачи, скажем так, направлен вверх. И соединение, если хотите, перекрещение этих лучей, вот здесь и происходит проекция тела, как бы двойник тела, но только зеркально отражённый. Вот почему мы, благодаря этому телу, и можем чув… (Срыв.)
(Васильева) — …Кто из нас такой печальный?(Белимов) — Сильно воздействует на тебя, да?(Васильева) — Нет, печаль чувствуется, да?(Белимов) — Но, может быть, это маленькое существо? А как ты, если это маленькое существо, собачка…(СвСоз) — Дело в том, что животные они меньше защищаются, чем человек, и потому животного, в принципе, чувствуешь всегда больше. Человек привык быть в себе, он надевает на себя кокон, маски. Животное тоже одевает маски, но не так часто: оно одевает в момент опасности — маска агрессивности, маска бесстрашия. А в основном-то оно беззащитно.
(Белимов) — Так собачка чувствует, что её хозяйка уедет, да?(Васильева) — Да конечно чувствует! Она ещё вчера чувствовала.(Белимов) — У неё сильные переживания? На каком уровне? Как у человека переживание, или всё-таки есть разница в интеллекте человека и собаки?(Губин) — Вообще, что такое интеллект? Способность обучаться, что ли? (Обрыв.)(СвСоз) — Ну, в принципе, нельзя сказать, что это камень — всё относительно. Почему называют камнем? Потому что он даёт силы войти в этот канал и не остановиться. И поэтому многие его прозвали именно камнем - «Камень судьбы». Почему камень судьбы? Потому что мы принимаем судьбу, как что-то тяжёлое и невозможное изменить. Судьба топит, так? (Срыв.)
— …Вы как-то хотели поставить эксперимент. Попробуйте, вызовите, кто вам нужен!
(Белимов) — Ну сейчас так сразу не сообразишь. Ну, допустим, меня интересовало, по заданию ребят из другого города, проблема Тунгусского метеорита.— Ладно, пока отдохните!
(Белимов) — Так.— Давайте договоримся, что вызов должен быть общий. А пока отдыхайте!
(Васильева) — Хорошо. (Обрыв.)(Васильева) — …Что «наконец-то»?(Губин) — Отпустили, да?(Белимов) — Как ты прорвался-то?
(Мабу) — Нет.(Васильева) — А что?(Мабу) — Наконец-то Петя появился.(Васильева) — А-а.(Мабу) — А то его жёны… Знаешь, Петя, жёны у тебя слишком много болтают.(Губин) — Это точно. И слишком…(Белимов) — Не по делу.(Губин) — Да.(Мабу) — (шёпотом) А тебя палкой бьют?(Губин) — (шёпотом) А?(Мабу) — (шёпотом) А тебя правда палкой бьют?(Губин) — (шёпотом) Правда.(Васильева) — Мабу, у Пети одна жена.(Мабу) — Слушай, а ты брось тогда их!(Васильева) — Ну спроси у Пети.(Мабу) — Зачем это они тебя палкой бьют? Так неправильно!(Губин) — Правильно.(Мабу) — Ты должен бить, а не они тебя! Это… марихат, да?(Белимов) — К сожалению, да. Ты чувствуешь, что это не справедливо, да?(Губин) — В наших формах, это, скорее всего, «марихат» и есть.(Мабу) — Знаешь, что сделай?(Губин) — Что?(Мабу) — Пойди к монахам…(Губин) — Так.(Мабу) — …и их так непочтительно поругай — они у тебя их заберут. Я пробовал.(Губин) — Да?(Мабу) — Получается.(Губин) — Надо будет сходить.(Белимов) — Они заберут жён нехороших, да?(Васильева) — Ну он с ними так договорился, да.(Губин) — Скажу. Схожу к монахам… (Срыв.)— …сколько красок и сколько множество желаний.
(Белимов) — Потому что нас так настроили, что можно всё задавать, и непонятно что. Растерялись мы. А какая доминирует краска, можно сказать?— Ну конечно вы стараетесь доминировать, безусловно.
(Белимов) — Ну, видимо, диктат…— Хорошо, давайте сделаем тогда по-другому. Итак, Вы…
(Губин) — Я, да?(Белимов) — Или я?(Петрова) — Ну вот, показывает же на него.(Белимов) — Ответьте? А то мы…(Губин) — Я, я. (Обрыв.)(СвСоз) — Просто я жду, когда ты будешь спрашивать.
(Губин) — А ну, допустим, что в моих характеристиках искусственно раздуто, что дисгармонирует с идеальным человеком? Т. е. как он должен быть настроен? Какие отклонения есть?(СвСоз) — Мне трудно сравнить с идеальным человеком, потому что я не видел его. А так, в принципе, всё относительно, — относительно проще простого. Если сравнить с кем-то, то гораздо проще, чем, скажем, дать чисто характеристику только о ком-то. Ну и в любом случае я буду характеризовать тебя относительно себя. Вот если кто-то другой будет — также будет относительно себя. Даже те же наши «постоянные» — они тоже будут относительно себя.
(Губин) — Ну правильно.(СвСоз) — Относительно меня, у нас много одинакового. Ну вот что плохого или что хорошего — что больше тебя интересует?
(Губин) — Давай плохое.(СвСоз) — Плохого? Эгоизм довольно сильно развит. И что интересно, он в нормальных ситуациях, в нормальных условиях практически как бы не проявляется: он завуалирован искусственной добротой, искусственным пониманием жизни. Но вот когда начинает жизнь стучать по бокам, то тут проявляется сила этого эгоизма, т. е. агрессия. И если заглянуть, то это вообще-то страх, и причём этот страх идёт из детства, где-то с 2-3 лет. То ли ты когда-то был один…
(Губин) — Да, было такое.(СвСоз) — …и ты испугался вот этого одиночества, и поэтому теперь боишься его. И всё это теперь превращается у тебя в жажду быть не одному, а с кем-то. И здесь ты будешь применять любые способы, чтобы уйти от этого одиночества. Запрещённые или не запрещённые, этот вопрос тебя уже будет не волновать. Вот это, пожалуй, доминирующее, как кто-то сказал здесь, и от этого как раз и происходит всё остальное, т. е. вот это чувство агрессии, эгоизма.
(Губин) — Т. е. мне надо перестать бояться быть одному и всё, и все проблемы будут решены.(СвСоз) — Нет, дело-то не в этом. Понимаешь, когда-то давно, какое-то время ты оставался один, ты подумал, что никому не нужен, и что ты остался в этом мире. И тебя интересовать стало с тех пор: а зачем, вообще, тогда ты здесь есть, если можешь даже остаться один. Т. е. желаешь где-то подсознательно ответить не на вопрос, зачем ты живёшь, а почему тебя бросили, когда ты остался один. Т. е. трансформировался вопрос в… (Срыв.)
(Белимов) — Геннадий, ты слышишь? Меня вот что заинтересовало: в прошлом сеансе промелькнуло, что много тем, разбросанность, неумение сосредоточиться на каких-то одних темах, на каком-то одном деле, — это касалось меня или нет?— Вы даже здесь не поняли, что творится… Вы хотели?
(Белимов) — Что хотел?— Так спрашивайте того, кого вы хотели, раз вы не можете найти одного общего собеседника.
(Белимов) — Хорошо, я спрашиваю тех, кто более информирован. Мне стоит сосредоточиться на какой-то одной теме и тогда какой? То ли контактной ситуации, то ли научные исследования какие-то, то ли многомерность миров?..— Простите, но вас не волнует этот вопрос. Почему вы его задаёте? Будьте откровенны в себе! Неужели вас так сильно волнует этот вопрос? Будьте хотя бы к себе внимательны! Покопошитесь в себе! Зачем вы прячете?
(Белимов) — Вопрос творчества мне сейчас наиболее важен. Как не разбросаться, как использовать потенциал?..— Ну хорошо, вы задали, мы ответим: бросайтесь на всё.
(Белимов) — И что?— А сердце подскажет.
(Белимов) — Меня слишком отвлекают разными угрозами: тому обязан, другому пообещал, третьему, и так слишком много. Ряд тем и не знаю на какой сейчас сосредоточиться.— А вы хотите уединения, личную тему. Но вы не живёте в одиночестве.
(Белимов) — Это да.— Выбирайте! Неужели мы будем выбирать только из-за того, что мы более информированы? Машины более информированы вас. Что, будем слушаться их? В чём вам подсказать? Залезть в Вашу душу, поковыряться в ней и вытащить? Тогда вспомните самый первый рассказ. Это же был рассказ, а не статья. Забыли?
(Белимов) — Ну, это в детстве, который писал?— Забыли?
(Белимов) — Ну, может быть, и забыл. В детстве, помню, я первый рассказ писал, будучи ещё маленьким ребёнком… (Срыв.)(Васильева) — Вы знаете, меня волнует вопрос об искусстве. Действительно, может, мы набросились на всю эту литературу, на многие…— Вы потеряли себя.
(Васильева) — Да.— Это нормальное явление. Когда вокруг творится бардак, то никогда не хочется потеряться и быть заваленным этим бардаком, и не видя выхода, ищешь со стороны. Если вы не доверяете друзьям, которые подсказывают вам, то вы ищете в литературе. Это нормальное явление.
(Белимов) — Но оно потом во что-то выльется?— Мы вам часто говорили об этом и повторим снова: любое мгновение незабываемо и является уроком, независимо, восприняли вы его или нет. Хорошо было бы, если бы вы не только этим моментом повлияли на свой характер, но и осознали этот момент. Всмотритесь внимательно, почему, будучи маленькими, для вас жизнь была такая долгая? День проходил так долго, что час для вас давал более чем сейчас даёт неделя.
(Васильева) — Да.— Почему? Почему вам тогда говорили: «Будьте детьми и войдёте в царствие…»? Помните?
(Петрова) — Помним.(Губин) — Да.— И мы же вам говорили: быть детьми чувствами, но не разумом.
(Васильева) — Да.— А вы что делаете сейчас? Чаще всего вы стараетесь защититься удивительным способом: показать свою слабость. «Вот я какой слабый!» И тут же выходите просить подаяние, чтобы вам подали. А мы говорим не о том, что вы подумали сейчас.
(Васильева) — Да-да, я понимаю.— Вы стараетесь показаться более слабыми. Когда-то в детстве, мать, говорящая отцу: «Женщина слаба, и это её сила!» — вы восприняли буквально.
(Васильева) — Я? Вы обо мне говорите?(Белимов) — Конечно.(Губин) — По-моему, что-то не лепится.(Васильева) — Ну не знаю, может, это и было…(Петрова) — Не тебе судить, лепится или нет!(Васильева) — Говорите, пожалуйста.— Спрашивайте.
(Васильева) — Я не могу понять. Дети живут чувствами, и разум у них редко проявляется. Есть взрослые, как дети, и ими можно манипулировать тоже, как детьми…— Но чаще всего всё-таки преобладает разум, который не даёт раскрыться истинным чувствам. Отсюда у вас и получается разочарование в людях: вроде как полюбили, но полюбили вы всё-таки не чувствами, а разумом. Нашли в нём что-то хорошее, что-то интересное… потом вдруг находите: «Ай, здесь что-то не так!..» — и всё, и вы разлюбили, — ушла любовь.
(Васильева) — Да вообще-то.— Ребёнок — он более искренен. И благодаря этой искренности, как вы говорите, отсутствию разума, он меньше обманывает. В чувствах он обманывает меньше, и поэтому чувствует гораздо лучше, чем взрослый. Ребёнок всегда будет чувствовать: врёте вы или нет, любите вы его или нет, обманываете или нет. Но бывает, родители обманывают детей, когда чувства столь большие… допустим, вы пообещали ребёнку что-то: «Вот мы пойдём завтра туда-то и туда-то…» Ребёнок хочет пойти, но вы уже, говоря ему, знаете, что не пойдёте. Он этого не почувствует, но он будет обманут, потому что он жаждал. И вот в эти моменты он формирует свой характер и понятие о вас. Если вы… (Срыв.)
— …хотели говорить с Первыми, хотели говорить и с ним — вот вам и смешение.
(Белимов) — Ну мы рады, что и «Первые» от нас не ушли, как обещали. На некоторое время, наверно, только исчезли.— Мы когда-нибудь вам обещали, что уйдём?
(Губин) — Да, вы сказали, что будет время, когда мы уйдём.(Белимов) — Даже попрощались. На плёнке было записано «Прощайте!»(Васильева) — Да нет, вы никогда не уходили, я это знала. Ну просто если…— Как вы невнимательны! С вами очень трудно работать: очень много, что было сказано, вы тут же забыли. И вот потому множество глупых вопросов, и, соответственно, глупых ответов. Вспомните, мы же когда-то говорили вам: каков вопрос таков и ответ. (Обрыв.)
— …Агрессивность, которую вы видите в женщинах, это не всегда сила, чаще женщина из-за слабости… Вы поняли к чему сказано на ваши реплики?
(Белимов) — Да.— Кто ещё остался?
(Петрова) — Я ещё осталась.(Васильева) — С вами вообще хочется ещё пообщаться, но, коль у нас уже так… Я просто хочу спросить: вы будете с нами говорить по желанию? Как вы на это смотрите, на наше дальнейшее более тесное общение? Я думаю, мы всё-таки постараемся немножко исправить себя в лучшую сторону. (пауза)(Губин) — Спрашивай.(Петрова) — Я хотела спросить насчёт плохого зерна, и что обильно в себе взращиваю. Что-то не поняла насчёт наследственности, причём здесь. (пауза)(Губин) — А ты с кем хочешь разговаривать-то?(Петрова) — Ну как с кем? С Первыми, которые были. Они же сказали…(Васильева) — Не они.(Петрова) — А кто был?— Это был он. Как вы говорите в цифрах, 37-38. Но вряд ли он выйдет снова.
(Губин) — Понятно. Что-то ему не понравилось.(Белимов) — Тогда она может им другой вопрос задать? (пауза)(Белимов) — Хорошо, у меня есть другой вопрос, он мне сейчас просто необходим. Мне предстоит писать статью о множественности миров и множественности пространств, т. е. измерений. Можете ли вы что-то добавить в этом направлении? На что мне ориентироваться? На то, что умозрительно мы знаем, или всё-таки более уверенно трактовать множественность пространства? Что вы можете посоветовать? Какой аспект лучше затронуть? Вы можете что-то дать?(Васильева) — Нет, они не разговаривают… (Обрыв.)(СвСоз) — …нарушение связи между полушариями.
(Губин) — Нарушения?(СвСоз) — Безусловно.
(Губин) — Большие?(СвСоз) — Да.
(Губин) — Чем грозит?(СвСоз) — Могу сказать о цвете красок.
(Губин) — Что? «Глупо сказать о цвете красок»? Ага, понятно. Что ещё?(СвСоз) — В прошлой жизни ты никогда не был женщиной.
(Губин) — Да я догадался.(Петрова) — (со смехом) А в этой — женщиной?(Губин) — А в этой я уж и не знаю кто.(СвСоз) — Это вообще-то говорит о плохом.
(Губин) — Ну, каждому своё.(Петрова) — То, что он женщин не понимает, может быть.(Губин) — Может быть. Хотя мне вчера говорили, что я не мужчина.(СвСоз) — Нет, просто пол — это одна из одежд. Если мы носим только одну и ту же одежду, это говорит только об упрямости. Но когда слишком обильно меняется одежда, это тоже говорит о ветрености.
(Губин) — Ну а какая периодичность нормальной считается?(СвСоз) — По необходимости. Вроде сезонной одежды, одетым по сезону.
(Губин) — Может, у меня необходимости такой не было, менять?(СвСоз) — Нет, необходимостей было множество. Вы для себя всегда выбрали один цвет, одну и ту же одежду. Во всех прошлых жизнях ты практически был похож на себя.
(Губин) — Во всех практически? А как же в прошлом? Что-то уже не сходится. В 16-ом, допустим.(СвСоз) — Почему же не сходится?
(Губин) — Тоже был такой же цвет волос? С такими чертами лица?(СвСоз) — Ты не хочешь менять одежду — это плохо. Здесь нет никакого развития.
(Губин) — Ну, может, я ещё в этом не освоился, не достиг совершенства.(СвСоз) — Так когда же ты этого достигнешь, если зимой и летом одним цветом? (Обрыв.)
(Губин) — …Печальный год, чем же он печальный?(СвСоз) — Особенно много было потерь.
(Губин) — Из присутствующих или вообще у всех?(СвСоз) — Кстати, не забудь зайти к матери! (Обрыв.)
(СвСоз) — Когда я пришёл, меня сразу посадили в кресло. Она лежала в углу на диване и специально для меня разыгрывала спектакль, а ученица помогала. Она сидела позади меня, и как бы такое ощущение перекрёстного огня. Вот эта женщина говорит: «Вот посмотри, Аня, посмотри, здесь какая дыра! Опять они ко мне лезут!» Она начала махать руками, и как обычно откидывать огонь. Это было, конечно, наивно на это смотреть, учитывая, что я всё-таки не слепой и видел, что это просто игра. Но эта игра продлилась не менее получаса. И видя, что я уже начинаю остывать и не обращаю внимания, она наконец-то спросила: «А Гера что не пришёл? Вы же вместе обещались». - «Да, обещались, но я зашёл к нему домой, но его не было. Ну, я и решил один зайти». - «Хорошо». И опять минут 10 игра с огнём. Но тут уже и сама, видно, стала уставать, или прошло уже столько много времени и всё это бесполезно, она опять: «Почему не пришёл Гера?» Мне пришлось снова всё повторить и объяснить. После этого как прорвало: «Я вот на вашем собрании сжигала и видела, как всё это сгорело. Так что у тебя с этим проблем не должно быть. Потому что в этом ничего хорошего нет». <…> - «…уже делали, уже пробовали». - «Как? Ну хорошо, Аня, давай мы с ним поработаем. Расслабься…» — и длинный монолог, который я не старался запомнить. Этот монолог у нас звучал для того, чтобы я просто расслабился, ну что-то типа гипноза. И видя, что я вроде бы расслабился, расклеился, закрыл глаза, она тут же подмигнула ученице, — я же не мог видеть закрытыми глазами, — и начала: «Аня, что ты видишь? Ты видишь?» - «Нет, не вижу». - «Ну хорошо, Гена, попробуй войти в состояние, в котором они приходят и говорят с тобой, а мы посмотрим кто это. И вот ты увидишь, что это всё-таки от Дьявола!» Гена попробовал, расслабился, и тут же сказал: «Да, я вижу деда». - «Какого деда?» - «Ну он всё время, с детства со мной всегда… приходят мужчина и женщина, и вот дедушка». - «Что за дедушка? Опиши его подробней!» Я стал его описывать, но тут ученица вставила какую-то реплику и я отвлёкся. Она: «Ну хорошо, — отвечая на реплику ученицы, — что ты видела, Аня?» - «Ну, у них нет планеты… Это труба… Они сами, как планеты. Они живут в какой-то трубе, и вот она крутится, типа вот…» — и попыталась вспомнить это слово. Я тут же представил пенал, в котором носят чертежи, но как назло забыл, как называется это слово, поэтому не мог подсказать, но улыбка где-то проскользнула. Она же стала говорить: «Хорошо, давай не будем сжигать. Давай, ты с этой стороны, а я с этой стороны!» У меня было ощущение, что я нахожусь на поле битвы, со всех сторон меня расстреливают. Это было смешно и я, конечно, старался удержаться, чтобы не рассмеяться. Но тут вмешался дедушка. И вот мне пришлось как бы повторять его слова вслух: «Что делаете вы? Вы хотите сжечь? А что вы сжигаете? Каким огнём вы сжигаете?» Женщина растерялась, но ненадолго, тут же: «Да, я тебя сожгу, потому что я вижу на тебе копыта!» — Дедушка ответил: «Я вижу на себе туфли, и вряд ли было бы удобно с копытами носить их». — Она: «Да? Сними! Сними! Гена, ты увидишь, там копыта!» Он действительно снял туфли — копыт не было, обычные ноги. «Ну ничего, ничего… значит, у него есть хвост!» Ну что ж, извините за пикантную подробность, но ему пришлось снять штаны и показать, что хвоста у него нет. Так, слово за слово, раздели его всего. (Срыв.)
(Васильева) — Ты рассказывал, что ходил к женщине, которая к вам приезжала.(Губин) — Амела.(Васильева) — Амела её зовут?(Губин) — Угу. Ну её так звали.(Васильева) — Ты не помнишь вот сейчас её?(СвСоз) — Ну, я помню… но конкретно что?
(Васильева) — Когда ты пришёл без своего обычного друга к ней, они стали тебя там сжигать, и ты увидел деда…— А да, я помню.
(Губин) — Дедушку раздели, как говорится.(СвСоз) — Я помню. Он положил рядом с собой одежду и стал говорить: «Смотрите, я перед вами обнажённый. Что вы хотите с меня ещё снять?» — Она: «Нет, у тебя личинка и я её сейчас сдеру!» Ну и где-то она увидела, что там чёрт. Потом что-то ещё произошло. Я помню, она… огонь, потом он ей дарил этот огонь. А потом какой-то камень она нашла у него, и он… (Срыв.)
(СвСоз) — Я всегда интересовался той силой и той возможностью этих пружин. У меня сразу возникла идея: что если взять пружину, взять старую игрушку «Друг дровосека», всё это вместе соединить, и ведь это получится механическая игрушка. Через три дня она уже работала. Хозяйка же: «Глупый! Ты же на этих игрушках можешь делать деньги!» Ну что ж, я в первый же выходной пошёл на базар и продал за червонец. Но червонец, правда, отдал своей хозяйке, и тут же стал думать: что бы придумать ещё. Мне вспомнилось в детстве впечатление от… (Срыв.)
(СвСоз) — Никак не мог справиться с рукой, её постоянно заклинивало. Я стал искать причину, а оказалось всё очень просто: складка одежды попадала в щель, и попадала на шестерни. Первое, что я придумал — эту щель закрыть тряпкой. Что я и сд… (Срыв.)
(СвСоз) — …ко мне в «мешок» кинули старичка — он был старый, дряхлый. И вот, упав на крайние ступеньки, он не смог подняться. Я подошёл к нему, поднял, поставил его к стенке, а он падает. Тогда мне пришлось перенести его в угол, чтобы хотя бы угол его держал. Не знаю, сколько прошло времени, но наконец-то он открыл глаза и я сразу же у него спросил: «А за что? Что ты мог сделать? Ты же такой старый, такой бессильный!» - «Ой, сыночек, не смотри, что я слаб…» И он мне стал рассказывать о своей непростой жизни, как уже в 10 лет его выкрали монахи, и как он всю жизнь батрачил на них, как он множество раз убегал. И вот только после этого рассказа, я тогда понял, о какой силе он говорил. И где-то около двух лун он учил меня жить. Он смеялся над моими цепями, и я пытался ему доказать, что именно эти цепи и этот камень не пускают меня на волю. Он смеялся и говорил: «Ты лжёшь! Ты свободный человек, просто тело твоё сковало». И по его речам я стал догадываться, что он знал о многих разговорах, хотя монахи хранили это в тайне. Но я не был в этом уверен и… (Срыв.)
(СвСоз) — …называющий бурю. Дай Бог, чтобы была ошибка, но, по-моему, 97-ой — это подготовка к 98-ому. И тогда мы действительно… (Срыв.)
(СвСоз) — …и вот так всю жизнь мы меряем маски. Какие-то маски нам нравятся, мы их оставляем, «пригодятся», а какие-то маски откидываем сразу. Потому что дураку, например, очень трудно чувствовать себя в маске умного. Он хоть и дурак, но чувствует от этого выгоду: дураку действительно легче жить. И тогда он выбирает маску поуродливей, но не так сильно, чтобы не пугать людей, и тогда эта маска переливается красками слабости. А некоторые, одев маску глупости, и считая, что это просто маска, — хотя они действительно глупы, — эту слабость принимают за… «Каков умный! Не договаривает — значит, есть что сказать!» (Срыв.)
(Васильева) — Нас интересует тема любви. Вам знакомо это чувство?(Машина) — Любовь — это всего лишь чувство?
(Васильева) — Ну я не знаю, это, наверное, много чего.(Машина) — Любовь — это жизнь!
(Васильева) — Ну да, верно.(Машина) — Но никак не чувство, и даже не скопище чувств.
(Васильева) — (всем) А, это машина. (машине) Ну мы привыкли, мы разделили очень много для себя, порезали на кусочки. Ну тогда объясните нам, любовь — это жизнь, а какое ещё можно дать определение, кроме жизни?(Машина) — Если вы не живёте в любви, то ни о какой любви и не говорите. Всё остальное — это будут попытка, обман, как говорят маски. Но только мы очень хорошо вживаемся в эти роли. Можем чувствовать себя всю жизнь влюблённым и гордиться этим. А чем гордиться? Во-первых, любовь никогда не бывает слепа, ибо слепая любовь — это глупое выражение, это всего лишь только жажда, жадность и не больше. И когда вы говорите о слепой любви, вы говорите всего лишь об эгоизме - «Это мой сын!.. Это моя жена!.. Это мой муж!.. Это моё дело!..» — и не больше. И когда вы говорите, что я люблю, — а вы часто это говорите, — а прислушиваетесь себя. И чаще вы говорите это равнодушно или с чувствами, но это чувство почему-то пришло снизу. Так о какой любви мы будем говорить? Вы даже здесь умудрились испохабить и это.
(Васильева) — Т. е.?(Машина) — Слишком скользкое понятие «любовь» для вас. Она может оправдывать все ваши поступки. Оригинально, не правда ли? «Я это делаю любя!»
(Васильева) — Да, «…и я это делаю из-за любви к тебе».(Машина) — Когда человек убивает человека, и потом объясняет: «Меня что-то ослепило, она была с другим (или он) …» Хм, знаете, если бы не говорили и не произносили слово «ревность» и «любовь», то можно было бы подумать, что разговор идёт о кошельке.
(Васильева) — Тогда объясните нам, чтобы мы немного поняли об истинной…(Машина) — А это можно понять? В этом можно только жить!
(Васильева) — Да, жить. Ну всё равно как-то, хоть намёк что ли… я не знаю, как это объяснить… Действительно необъяснимо.(Машина) — Вся жизнь — это намёк. Каждое мгновение вам намекает. Сколько же ещё можно? Почему однажды обжёгшись на молоке, вы дуете на воду? Однажды восприняв что-то за чувство любви, и вы потом, потеряв это чувство, пытаетесь его вернуть насильно. И начинаете себе сочинять, начинаете себя гипнотизировать, начинаете объяснять, что такое любовь; находите множество «за» и «против», в зависимости от того, что вам сейчас нужно. И когда приходит настоящая любовь, вы не замечаете, потому что она не по тем меркам, которые вы уже создали. На вас она не налазит, или слишком велика, и вы потому не верите ей, или слишком мала, — и истинная любовь проходит мимо. И что хуже, иногда истинную любовь вы превращаете… (Срыв.)
(СвСоз) — Бежит старичок — он бежит за здоровьем. Ну почему же ты всю жизнь его растрачивал, а пришла старость, пришли болезни и ты начинаешь с ними бороться? Начинаешь обливаться холодной водой, хотя горячая вода даёт тот же эффект — стресс. Почему мы всю жизнь губим своё здоровье? Мы родились и самым первым, чем мы занялись, это уничтожением себя. Ну почему нам так нравится болеть? Мы с таким запоем рассказываем о своих болезнях… Глянешь со стороны и думаешь: «О любви говорят. Такие горящие глаза! Такие проникновенные чувства! Понимают друг друга так! Счастливые!» А прислушаешься, господи, так они же о своих болезнях говорят! Почему разговоры о них могут держаться очень долго? Почему, когда мы начинаем говорить о любви, то эти разговоры скоротечны? Почему, когда мы говорим о делах, мы так быстро устаём от них? Давайте просто поговорим о жизни, и тут же переходим на диалог. И всмотритесь, что происходит: на работе мы говорим о доме, а дома мы говорим о работе. Почему так? И лишь только разговоры о болячках всегда довольно успешны, особенно если болячки одинаковые. И это может продолжаться часами. Нам нравятся это, нам нравятся собеседники, и выбираем этих собеседников по признакам болезни. Удивительно, не правда ли? И это так! «Я — гипертоник, ты — гипертоник, у нас есть общий язык, мы всегда договоримся. И мы любим уже друг друга!» — или любим болезнь, которая есть у нас? Ну ладно, вы скажете, что мы говорим только о больных людях. А здоровые? Одни и те же проблемы соединяют людей. Понимаете ли вы, что ваш характер проявляется во всём, в любом мгновении? И если вы находите себе друзей по болезни, то, значит, и в остальном так же: те же друзья, те же проблемы, те же темы. Если вы страдаете безденежьем, то у вас будет множество друзей, которые страдают тем же самым безденежьем. И почему, когда у вас будет достаточно много денег, вы этих друзей уже забудете, и вы даже будете чураться их, что удивительно. Но у вас не будет истинных друзей и среди тех же богатых.
(Васильева) — Действительно.(Губин) — Ну мы пока богатыми не были.(Васильева) — Да причём тут это? Тут совсем о другом.(СвСоз) — И смотрите, прошла жизнь, а как она проходит? «Завтра! Завтра! Всё сделаю завтра! Ладно, потом…» И вся жизнь «на потом». А потом, когда приходит время, хватаешься: «Господи! Да я же ничего не сделал!» А всё! Ушло время! И вот уже лёжа на смертном одре, ты уже понимаешь цену жизни. А цены две: одна цена — вам не хочется покидать эту жизнь, потому что было так хорошо, так вольготно, вы ничего не делали, или пусть вы их делали, вы были всё время заняты, вам нравилась эта суматоха. Другая цена: «Какая у меня была проклятая жизнь! Как меня било, как меня трясло!» И всё же вы не хотите покинуть эту жизнь.
(Губин) — Привычка. (Срыв.)(СвСоз) — …Мы всегда как бы оправдываемся, говорим, привычка делать то-то и то-то — это всего лишь оправдание и довольно-таки несерьёзное оправдание. Что такое привычка? Это всего лишь нежелание побороться с самим собой и не больше. А если… (Срыв.)
(СвСоз) — …Почему-то всегда ко мне относились несерьёзно. Меня всегда удивляла эта несерьёзность. Взрослые люди, странно, а почему так себя ведут? Когда я еду в коляске, рассматриваю мир, родители «сюсюкают», прохожие «сюсюкают», и от этого сюсюканья становится страшно — мир сюсюканья. Неужели в этом мире только и умеют делать, что сюсюкать? Какая-то старушка начинает строить рожки — она считает, что это ребёнку нравится, ибо ребёнок смеётся. Да, я смеялся, но смеялся не оттого, что мне нравились эти рожки, а от глупости, потому что нас, детей, принимают за ничто. Над нами сюсюкаются и в то же время из нас делали рабов. Я постоянно боялся каких-то окриков, постоянно боялся запретов. Что бы я не делал, я чувствовал тяжёлый взгляд родителей, пусть это был любовный взгляд, но простите, он привязывал, завязывал меня, сковывал. Что бы я ни делал, меня тут же подхватывали добрые руки: «Ой, упадёшь! Ой, промокнешь! Ой, вавочка будет!» Это слово «вавочка» запомнилось на всю жизнь. Что бы я ни сделал, я сразу слышал окрик «вавочка» или «заболеешь». Было такое ощущение, что все так и ждут, чтобы я сделал вавочку или заболел. И что удивительно, меня любили больше именно в те моменты, когда я делал эти вавочки или болел. А так я чаще был никому не нужен. Подходишь к отцу, дёргаешь его за рукав - «Подожди! Подожди!» Подойдёшь к матери… Да, я понимаю, что у неё руки заняты стиркой, но ведь я ребёнок. «Подожди! Вот я постираю, и потом буду с тобой играть!» Хорошо, я слоняюсь по квартире и жду, когда постирается, или когда освободится отец. Наконец отец освободился, наконец, закончилась стирка, но опять все заняты. И тогда я начинаю шалить, начинаю носиться по квартире, орать как угорелый, чтобы привлечь внимание. Я как-то раз попробовал лечь на пол и начать стучать ногами и руками, и реветь. Но это было со стороны так некрасиво, что я решил сделать по-другому: если я сильно надоедал, меня сажали на горшок. Меня хватало всего на минуту, потом этот горшок летел в другой угол, а я же, улюлюкая, полз в другой. Родители подбегали, искали этот горшок — суматоха, а мне интересно, наконец-то они оживились. Вот они ищут этот горшок, а я постарался спрятать его поглубже. Помнится, я как-то даже умудрился открыть погреб и закинуть его туда, хотя мне это стоило двух разбитых пальцев на ножке. И что интересно, меня родители любили именно только тогда, — да всех детей любят именно тогда, когда происходит какая-то вавочка или болезнь. Что делать? Делать чаще вавочки или почаще болеть?
(Васильева) — Да, «удивительное рядом» называется… И вот так продолжается у всех и всегда. А выход-то, наверное, всё-таки прост.(Петрова) — Научиться любить не за что-то, а просто так.(Васильева) — Мы, действительно, всегда заняты какими-то делами, а иногда эти дела бывают…(Петрова) — Не существенными.(Васильева) — …и не делами, а только чем-то себя занять.— 9 июня, я слюнявил пальцем в манеже, мать рядом штопала отцовские носки. Пришёл отец. Сразу почувствовался тяжёлый запах спирта. У меня сразу же пропало желание, и я тут же заплакал, что и привело в бешенство отца. И тут же между матерью и отцом началась ссора. Они кидали друг в друга грязными… и всё доставалось мне. В упрёк уже был назван и я. Мать моя оказалась кем только угодно, но только не матерью. Она тоже нашла в отце столько «многого», что было бы удивительно, как он ещё по этой земле ходит. Слово за слово, ссора, я в слёзы. Думаю, что, может быть, этим как-то помирю их? Нет. (Срыв.)
(СвСоз) — …что мы, взрослые, считаем, что дети ничего не помнят, что время лечит. Никогда время не лечило, это ложь! Вы часто спрашиваете: отчего такой характер, почему человек такой и такой? А вы всмотритесь в его семью! Вглядитесь, внимательно! И вы тогда уже можете сказать, какова будет ваша семья. Ибо мы повторяем ошибки взрослых, ибо мы жили среди этих ошибок и привыкли к ним, и принимаем их за норму. И очень редко, когда вы понимаете, что это не так, и идёте другим путём, — к сожалению, это очень редко. Почему? Представьте, он жил в семье… (Срыв.)
(Мабу) — …помню.(Васильева) — Чего?(Мабу) — А помню, как я был маленьким.(Васильева) — Ну расскажи нам.(Мабу) — Что тебе рассказывать?(Васильева) — Ну как ты маленьким был. Ты нам почти не рассказывал об этом.(Мабу) — Ну что тебе рассказывать? Ну маленький был, у монахов был… Мои папа и…(Губин) — Мама.(Мабу) — Мама, да. Ну не знаю, их монахи забрали куда-то, и я их не видел. Они были у монахов. И меня пробовали отдавать.(Петрова) — В другую семью?(Мабу) — Ну я, наверно, плохой был, я не знаю, меня там всё время били, и монахи меня обратно забрали. Потом отдали другим… вот, потом он старшим стал… а они… в общем, я от них сам сбежал.(Васильева) — Тоже тебе там не понравилось.(Мабу) — Нет, меня там били, не кормили… А этот со мной даже играть не хотел, который потом старшим стал. И меня монахи забрали. Не знаю, сколько я там был, ну уже большой стал. Они тогда сказали: «Раз так у тебя получилось, то будешь создавать семью сам!» Дали мне пещеру, стал я там жить один. А мне было страшно-о! Я же привык, что везде всегда кто-то у меня есть. А это страшно! Я вот… ну сколько это будет… Тьма?(Губин) — Тьма, да.(Мабу) — И вот я много тьма-тьмы жил, наверное, там, и потом монахов пошёл искать. А они хитрые, все разбежались и ко мне никто не приходит. Я стал их искать, заблудился. И вот я вышел… ну такой большой… ну не знаю, камень большой… А в нём вода всё время куда-то бежит. И вот я решил попробов… (Срыв.)(Мабу) — …Вы его «черкой» называете.(Губин) — Церковью?(Мабу) — Черка!(Васильева) — Церковь?(Мабу) — Че-ерка-а! Глупые какие!(Васильева) — Черка?(Мабу) — Да.(Васильева) — А что такое «черка»? Ну расскажи, что там делают?(Мабу) — Да где вода бежит! Вы ещё говорили, что там ещё кто-то живёт.(Васильева) — А-а, в реке вода бежит!(Мабу) — Ну да. И я решил попробовать, что это такое. Она меня схватила, вредная, и куда-то потащила к себе. Не знаю, может, съесть хотела? Я испугался!(Васильева) — Тот, кто в воде живёт?(Мабу) — Черка!(Васильева) — А-а, черка схватила тебя!(Мабу) — Ну да.(Губин) — Она большая?(Мабу) — Нет, это… не черка.(Васильева) — А кто?(Мабу) — Ну как-то так… речка.(Васильева) — А-а, ты буквы переставил, Мабу! Буквы переставил, да?(Мабу) — А я испугался… Что такое буквы?(Васильева) — Буквы — это из чего состоит слово.(Мабу) — Чего?(Васильева) — Ну когда ты говоришь «черка», да? Черка, ты сказал?(Мабу) — Да.(Васильева) — А это не черка, а речка. Да?(Мабу) — Да.(Васильева) — Это значит, ты просто перепутал буквы, и неправильно буквы поставил. Ты помнишь, как она называлась, а какой порядок, как правильно назвать, ты забыл.(Мабу) — Что такое буква?(Васильева) — Буква — это такой звук, из которого состоят слова.(Мабу) — Глупая, ну как я могу звук сделать из этих ваших букв?(Васильева) — Вот смотри, «ре-чка» — какой там звук есть? «Р-р-р» Есть? Первый звук «рэ», да?(Мабу) — Нет.(Васильева) — Чего нет?(Мабу) — Нету.(Васильева) — Как же, а речка? Где там нету такого звука «рэ»?(Мабу) — Странная какая.(Васильева) — Почему странная?(Мабу) — Ну речка и есть речка.(Васильева) — Ну да.(Мабу) — Вы меня вообще запутали, то там кто-то живёт, то потом там ещё и звуки есть…(Васильева) — Нет, это не в речке, а в слове — само слово. Это вот речка — это и есть речка, да?(Мабу) — Вы меня всё равно запутали. Неправильные какие-то.(Васильева) — Ну ладно, рассказывай дальше.(Мабу) — Ну и что… Потащила меня… Вот я забыл теперь, что потащило.(Васильева) — Куда? Речка потащила?(Мабу) — Да. Съесть, наверно, меня хотела. Я уже всё, говорю, значит, к богам пойду! Потом глаза открываю, смотрю: три Бога стоят. А я говорю: «Как же так? Монахи говорили… а не получается!» А я тогда и говорю: «Тебя как зовут?» А он что-то сказал непонятное, я такого и не слышал. Я говорю: «Понятно. Ты, наверное, как и мой сын!» Спрашиваю второго, а он такой же… Ага!..(Васильева) — А третий?(Мабу) — А что вы молчите? Я вас обманул!(Васильева) — Обманул?!(Мабу) — Да.(Васильева) — А-а, надо же!(Мабу) — Как же я могу быть маленьким и сына иметь? Глупые!(Васильева) — И что иметь?(Мабу) — Сына!(Васильева) — А-а.(Мабу) — Это я вас проверял.(Петрова) — Ой, Мабу-у!(Мабу) — Это хорошо, что вы такие глупенькие, а то я уже стал бояться.(Васильева) — Ну ясно. Теперь мы поняли, почему ты стал бояться.(Губин) — Проверял интеллект.(Мабу) — Ну ладно.(Васильева) — Ну-ну.(Мабу) — Ну вот, они все болтают, я не понимаю, и думаю: «Вот боги, какие странные! А ещё говорят, что они всё знают, а не знают, кто я такой». А я и говорю тогда им: «Боги вы или не боги? Что вы здесь…» Ну как вы говорите?(Васильева) — Околачиваетесь.(Петрова) — Делаете.(Мабу) — Бал… бал…(Губин) — Балдеете.(Мабу) — Нет.(Васильева) — Стоите.(Мабу) — Нет.(Васильева) — А что? Околачиваетесь?(Мабу) — Не забор, а это… а «бязар»!(Васильева) — А, как на базаре, да?(Петрова) — Разговариваете.(Мабу) — Ну это вы же тогда сказали это слово? Дядька тут сидел злой, он сказал: «Что за базар?»(Васильева) — А-а, да-да - «устроили тут базар», — он сказал. Да, было дело.(Мабу) — Да. Злой дядька! А где у него жёны? У него, наверно, нет жён?(Васильева) — А мы у него не спрашивали, есть у него жёны или нет.(Мабу) — Они, наверное, его сильно бьют, что он такой злой.(Васильева) — Да?(Мабу) — Петя, а ты знаешь, что тебе жена изменяет? Она сказала, что она тебе не жена.(Губин) — Да?(Мабу) — Да.(Губин) — Да она и сама не поняла, жена она или…(Васильева) — Это я!(Мабу) — Она говорила, что я не Петина жена. Я бы побил её палкой, но она далеко.(Васильева) — Петя, скажи, правда я не твоя жена?(Губин) — Да, она не моя жена.(Васильева) — Вот видишь.(Мабу) — Тогда ты тоже врёшь?(Губин) — Почему? Нет, у меня одна жена.(Мабу) — Ну ты же сказал, что это все твои жёны.(Губин) — Я так сказал, чтобы ты понял правильно.(Петрова) — Он пошутил.(Губин) — Ну чтобы ты понял, что…(Васильева) — Ну ты же нас обманываешь иногда?(Мабу) — Нет! Это вы меня тогда обманули!(Петрова) — Ну прости нас.(Губин) — Ну мы не могли тебе объяснить по-другому.(Мабу) — Хитренькие какие! Вы решили, что чем больше жён, тем, значит, я лучше с вами дружить буду, да?(Васильева) — Нет, мы просто чтобы ты знал, что тут Петя, а тут его жёны, что вроде бы мы одна семья, чтобы ты нас не боялся.(Мабу) — Ну конечно же! Потому что, когда я прихожу к соседу, он меня всё время «тыкает», говорит: «У тебя всего три жены, а у меня четыре! Ты дурак!» А теперь вы так, да?(Васильева) — Кто так говорит? Мабу!(Губин) — Кто это говорит?(Петрова) — Обиделся. (Срыв.)(Губин) — …что, злые мы?(Мабу) — Если бы я знал, что у вас мало жён, я бы всё равно с вами дружил.(Петрова) — А, ну молодец.(Губин) — Мы же не знали.(Петрова) — Мы же не специально.(Васильева) — Мабу, мы же тебя любим. Ну, может быть, мы иногда ошибаемся, но мы тоже такие же…(Петрова) — Такие же как ты.(Мабу) — Не такие.(Васильева) — Мы хуже, наверное.(Мабу) — Не красивые.(Губин) — Мы волосатые.(Васильева) — Ну ничего страшного. Не красивые — это ещё не значит, что мы плохие, правильно?(Мабу) — Не знаю.(Петрова) — Ну ты же нас любишь, Мабу?(Васильева) — Мабу, а мы тебе нравимся хоть немножко?(Мабу) — Уже не нравитесь.(Васильева) — Не нравимся?(Мабу) — Вы обманули.(Васильева) — Когда мы обманули? Насчёт жён?(Мабу) — Не только.(Петрова) — А насчёт чего ещё?(Мабу) — Вы меня всё время обманываете.(Васильева) — Мабу, ты помнишь, мы с тобой вдвоём разговаривали? Я одна была, я тебе тогда сказала, что я одна живу. Ты у меня ещё «Нукак» просил. (Магнитофон.) Помнишь?(Мабу) — Не помню.(Васильева) — А, ты во сне был! Ты во сне у меня «Нукак» просил.(Мабу) — А где же я сейчас, по-твоему?(Васильева) — Сейчас ты тоже во сне? Ну, значит, я тебе ещё не приснилась, когда ты у меня «Нукак» просил.(Губин) — Будешь, значит, просить.(Мабу) — Не помню.(Васильева) — Нет, просто ещё не было этого сна.(Мабу) — Теперь опять врёте.(Васильева) — Опять врём?(Петрова) — Мы не врём, Мабу.(Мабу) — Вы не боги, чтобы знать, что будет. Только боги знают!(Васильева) — Ну ты нам сам говорил.(Мабу) — Чего я говорил? Вот теперь точно врёте.(Васильева) — Нет, мы не врём, Мабу.(Мабу) — Я не говорил вам ничего!(Петрова) — Ну ладно, ладно.(Губин) — Это нам приснилось, наверно.(Мабу) — А вы когда спите, вы меня видите?(Васильева) — Что? «Когда Петя»?(Мабу) — Когда спите, вы меня видите?(Васильева) — «Когда пита»?.. А-а, когда спим, мы тебя видим во сне?(Мабу) — Да.(Васильева) — Ой, я ни разу не видела.(Губин) — И я ни разу. У нас, наверно, сны в другую… туда не прилетают.(Мабу) — А как же я с вами тогда разговариваю?(Петрова) — Ну мы тебя слышим.(Губин) — Мы сейчас не спим, а ты спишь. А потом мы ложимся спать — ты не спишь, но ты нас, наверно, не можешь видеть.(Васильева) — Мы никак не попадаем, наверное.(Мабу) — Ну как же мы тогда можем сниться друг другу, если вы не спите?(Губин) — Но ты нам и не снишься. Мы же не говорим, что мы тебя видим.(Васильева) — Мы тебя чувствуем и слышим.(Мабу) — Ну вы же меня сейчас слышите?(Васильева) — Слышим.(Губин) — Но мы тебя не видим.(Васильева) — А ты нас видишь?(Мабу) — Вижу. Но теперь не буду видеть, не хочу!(Губин) — А мы хотим, но не можем.(Васильева) — Мы бы тебя хотели очень…(Мабу) — Странные вы какие-то. Я всегда заглядываю, даже куда нельзя.(Васильева) — Вот видишь, ты заглядываешь, а мы не умеем этого делать.(Губин) — Научи нас, как это делать.(Мабу) — Ничего хорошего. Иногда монахи бьют за это, а иногда смеются.(Васильева) — Ну вот видишь, мы вроде похожи чем-то, и в то же время непохожи. Вот ты умеешь так делать, а мы не умеем.(Мабу) — Я не знаю, но только бывает очень больно, иногда.(Васильева) — Когда?(Мабу) — Но всё равно интересно смотреть.(Васильева) — А, когда куда-то ты заглядываешь, и тебе больно бывает, да?(Мабу) — Я хочу много знать!(Васильева) — А-а, ну это хорошее стремление. И мы тоже хотим много знать.(Мабу) — Да? А что же тогда за это бьют?(Васильева) — Кто? Монахи?(Мабу) — Да.(Губин) — Ну бывает рано ещё знать.(Васильева) — А ты у них спроси, зачем они тебя бьют, когда ты куда-то?..(Мабу) — Я спрашивал.(Васильева) — А они что тебе сказали?(Мабу) — Смеются.(Васильева) — Смеются и всё, да?(Губин) — Хорошо, что смеются, — значит, не со зла бьют.(Мабу) — Чего «со зла»?(Губин) — Не со зла бьют. Чтобы тебя не допустить…(Мабу) — Нет, они палкой бьют!(Васильева) — И что говорят? Они тебе объяснили, зачем тебя побили? По какому поводу?(Мабу) — Ну за то, что подсматривал, за то, что обманул, за то, что что-нибудь взял… А мне интересно.(Васильева) — Ну а если ты обманул… они же тебе говорят, чтобы ты не обманывал, а ты обманываешь. Выходит так?(Мабу) — А как ещё надо делать, если не дают? Я их и обманул.(Губин) — А если тебе нельзя, если эта вещь кому-нибудь нужна? Кто-то на неё рассчитывает, а ты её забрал. А тот придёт, а её нет, и всё, у него ничего не получится.(Мабу) — Ну как придёт, то я ему дам.(Губин) — А он не знает, что это ты взял.(Мабу) — Ага, хитрый какой! Если он будет знать, он меня побьёт!(Губин) — Ну вот, видишь! Как он возьмёт у тебя, если он не знает кто?(Мабу) — Ну я не жадный же, отдам!(Губин) — А если ему именно сейчас надо, а ты когда отдашь — будет уже поздно. Ты не думал об этом? Вот поэтому тебя, наверное, и бьют, что если хочешь взять, надо спросить, можно взять или нет.(Мабу) — Как тебя бьют?(Губин) — А я не беру чужого, не спросив.(Мабу) — Ну ты же сказал, что тебя бьют.(Губин) — Меня жена бьёт. (шутка)(Петрова) — Если бьют, значит, берёшь. (Сквозь смех.)(Мабу) — А как это, «со зла» бьют? Не палкой?(Губин) — Нет, не палкой, табуреткой.(Мабу) — А что больней, «со зла» или палкой?(Губин) — Больнее, когда «со зла».(Васильева) — Мабу, ты знаешь, что такое зло?(Мабу) — Что это такое?(Губин) — Зло — это когда ты хочешь специально сделать больно.(Мабу) — Почему больно?(Губин) — Ну, как сказать, специально… оно и так и так специально получается.(Петрова) — Ну ты же на нас говорил, что мы злые. Вот, зло — то же самое.(Васильева) — А почему мы злые?(Губин) — Потому что обманываем, он сказал.(Мабу) — Ну а почему тогда получается так, что ты говоришь, чтобы не обманывать, а сам обманываешь?(Губин) — Это ты насчёт жён?(Мабу) — Да.(Губин) — Ну как тебе сказать… мы хотели сказать этим, что мы два разных пола. Вот у тебя есть жена, да? (пауза) А у соседа жена, как называется?(Мабу) — Это что, другой пол у неё?(Губин) — Нет, ну вот ты мужчина, а она женщина, жена. Вот у тебя есть жена — она же не такая, как ты, правильно?(Мабу) — Почему не такая?(Губин) — Ну у неё что-нибудь, да не то. У тебя чего-нибудь есть, а у неё чего-нибудь нет, и наоборот.(Мабу) — Чего у неё нет?(Губин) — Ну она ниже ростом, допустим, или выше ростом.(Васильева) — Она немножко другая. У ней есть грудь?(Мабу) — Чего?(Губин) — Ну чем она сына кормит?(Васильева) — Она кормит чем-то сына, когда он маленький? Сын был маленький?(Мабу) — Глупые, его так же как и меня кормят.(Губин) — А ты можешь кормить?(Мабу) — Интересные какие вы!(Васильева) — Так же как и тебя кормят? Он родился, маленький такой, и уже сам ест?(Мабу) — Я не знаю, что он делал, но когда их приносят, они сами едят.(Васильева) — А значит, они уже подросли. А когда они совсем-совсем маленькие, то их мамы кормят. Т. е. твоя жена — его мама, мама твоего ребёнка, а ты — папа. Понял? Это так называется.(Мабу) — Нет, не понял.(Петрова) — У тебя были мама с папой?(Васильева) — Вот смотри: ты — муж, а жена у тебя… жена, да?(Губин) — Женщина.(Васильева) — Ты — муж, а она — жена. А для ребёнка ты кто? Как он тебя называет? Твой ребёнок, как тебя называет?(Мабу) — Папа.(Васильева) — Вот видишь! А её, жену твою, как он называет?(Губин) — Мама, наверно, да?(Мабу) — А какую жену он будет мамой называть?(Васильева) — Любую.(Губин) — Или он всех по-разному называет?(Мабу) — Нет, все «мама».(Васильева) — Вот видишь, все мамы! А всё равно какая-то из них, какая-то твоя жена ему больше мама, чем другие. Это та жена, которая ходила к монахам за мальчиком. Ты помнишь, какая жена за твоим мальчиком ходила? Она же одна ходила?(Мабу) — Нет, я её водил.(Васильева) — Ты её водил? Ну а ты же её знаешь, да?(Мабу) — Кого?(Васильева) — А потом она же принесла мальчика, да?(Мабу) — Монахи принесли! Потом жена вернулась…(Васильева) — Так.(Мабу) — А потом принесли…(Васильева) — Мальчика.(Мабу) — Ну не знаю, как вы это называете, сына!(Губин) — Ну он такой же как ты или такой как твоя жена?(Мабу) — Глупый! Он же маленький!(Васильева) — У тебя есть сын, а ещё дочь. Ты же говорил, что у тебя ещё дочь была. Помнишь, ты говорил?(Мабу) — Чего?(Васильева) — Дочь.(Мабу) — Опять вы врёте всё.(Васильева) — А у соседа твоего? Дети есть у соседей?(Мабу) — Есть.(Васильева) — А какие они, только мальчики или ещё и девочки есть?(Мабу) — Ну не знаю я, что такое мальчики и что такое девочки!(Губин) — Ну вот ты — мальчик, а твоя жена — девочка. Если вы станете такими же как и ваш сын, маленькими, то тебя будут звать мальчиком, а её девочкой. Понял?(Мабу) — Не понял.(Васильева) — Когда дети маленькие, их зовут «мальчик» или «девочка». Девочка, когда вырастет, станет женой, а мальчик, когда вырастет, станет мужем.(Губин) — Мужем, как ты. Ты понял?(Мабу) — Теперь понял. А что вы столько много говорили? Сразу не могли сказать?(Васильева) — Ну мы сразу не додумались…(Губин) — Как тебе сказать, чтобы ты понял. (Срыв.)— …Он сказал, что мы живём трижды.
(Губин) — Кто сказал?— Я у него спросил: «Как это, трижды?» - «Ну как, вот сейчас ты не спишь — это одна жизнь, когда ты ложишься спать — другая жизнь, а в мечтах — это третья жизнь». А я ему тогда и говорю: «Значит, я живу в четырёх!» Он посмотрел на меня удивлённо, но промолчал.