2022.04.11

(Володин) — Ген, привет. Мы как, в формате вопросов к тебе начнём?

(ХГМ) — Ну я попробую начать пока без вопросов. Получилось так, что мы же вот вели беседу, да, ничего такого не предвещало. А я дежурю. Получилось так, что около часа, полтора наверно так, спал. Ну и пришли ко мне. Вот.

(Моисеенко) — Ближе микрофон, Ген.

(ХГМ) — А, пришёл Дедушка. Так как бы вот присел рядом, я понял, кого-то ещё ждёт. Ну действительно, пришли потом Мужчина и Женщина, пришли. И я как-то сразу насторожился, думаю: что случилось. Я сразу подумал, ну о своих, короче, я подумал. И потом уже Дедушка сказал, что Мабу <…>, что всё-таки произошла битва, но зная, что он погибнет, потому что ему, хоть и случайно там, был сеанс, и где ему забыли дать счёт, и он запомнил, что должно произойти. И поэтому постарался, как бы вот подготовился: обучил, все свои знания отдал своим, спускался к беркам, пытался с ними поговорить, встречался со старым монахом, единственным оставшимся. <…> убил. У него там с Гором… Ну в общем сделал так, что они подошли к реке, и Мабу обхватил Гора… Так-то он сильнее Гора, но только что не умеет сражаться, Гор всё-таки обучался сражаться, а Мабу нет. Он его обхватил, и уже умирая, как говорится, ну, в общем, оба в реку. Т. е. он забрал с собой Гору, тоже с собой забрал в реку. Река приняла. Что в принципе, как Дедушка сказал, что Гор равен по монашеству с Мабу. Т. е. теперь есть Мабу, Моба, точнее уже Мобба, и Гор, который обладает тем же могуществом. Вот такую я историю узнал, вот. Приходили Краски. Те самые Краски, которые разговаривали.

(Яременко) — Чуть-чуть погромче, не слышно, чуть-чуть погромче.

(ХГМ) — Да как я могу громче, у меня же с голосом проблемы. Постараюсь поближе так. Приходили Краски. Тоже так посидели-поболтали. Краски сказали, что меняется, меняется сейчас мир, меняются краски, меняются цвета, меняются оттенки, вот. Очень мало серого. Они были бы рады за то, что серый уходит, но причина не очень радует. Т. е. как бы говорилось о нашем мире. Первые, я почему-то понял, что это Первые. Понимаете, как-то вот, голос, куда ни глянь, куда бы я ни повернулся, или даже в себя взглянул — голос. Голос и оттуда, и оттуда, как бы такой, со всех сторон голос, вот. И я наконец-то услышал их, как бы не своим голосом услышал, а как-то, знаете… Даже трудно объяснить, многоголосьем каким-то, и в то же время как, может, хор какой-то, да. Но очень-очень такой легко разбираемый. Такое ощущение, что говорит множество, но они говорят так одновременно, так синхронно, что ощущаешь это многоголосье, но оно совершенно не даёт тебе такое вот запутанное выслушивание. (пауза)

(Володин) — Сейчас ждём.

(Сидоров) — Ген, ты попей воды! Раз кашель такой сильный, может попить воды нужно.

(ХГМ) — Да что, поможет, что ли? Да нет, оно наскакивает: ничего-ничего, а потом наскакивает. Не знаю, почему такое.

(Сидоров) — Ген, всё-таки попей воды. Если есть возможность, попей воды, и горлу немного легче будет.

(Володин) — Если что, тогда, наверно, прервём, если сильно раскашляется.

(Александр) — Тёплой воды лучше.

(ХГМ) — Ну вот. Я побыстрей забуду это всё, и полегче будет. Нет, не надо ничего забывать, откладывать не будем давайте.

— Мы хотели бы напомнить вам о возникшей беззащитности Переводчика.

(ХГМ) — Так что я думаю, давайте продолжать.

(Моисеенко) — Там, по-моему, Первые сказали что-то сейчас.

(Володин) — Об ошибке Переводчика речь какая-то идёт.

(Александр) — Про «умыться» они сказали.

(ХГМ) — Нормально всё, жить будем — не помрём. Нормально всё. Пройдёт, это просто ещё переживания, может, какие-нибудь. Делаешь какие-то резкие движения — начинаешь кашлять, вот. Или шут знает, непонятно. Могу полдня не кашлять, а потом начинаю кашлять.

(Моисеенко) — Ген, это если лежачее положение принимаешь — усиливается кашель.

(ХГМ) — Да нет, я встал сейчас, потому что лёжа, мне кажется, можно и задохнуться. Потому что и лёжа порой припирает.

(Моисеенко) — Ген, а Маргарита там что, что там про Маргариту?

(ХГМ) — Про Маргариту ничего не знаю. Знаю только, что как бы «разбилась». А вот понятие «разбилась» — не знаю, правда. Разбилась, а как разбилась: на самолёте, в машине или может по горам лазила — я не знаю, не могу сказать. Но ни она ни разу мне не приснилась, иными словами, не пришла. Ну и Мабу теперь, как я понял, теперь тоже не будет приходить. Как бы вот. Ну не знаю, в принципе.

(Сидоров) — Ген, расскажи, как ты видишь это? Пожалуйста, не задавайте вопросы, пусть он говорит, как может, и что хочет говорить. Не меняйте тему!

(ХГМ) — Не расслышал, Лёш.

(Сидоров) — Я попросил, чтоб тебя не прерывали. Говори, что ты помнишь, пока всё помнишь.

(ХГМ) — Ну, я не знаю, вот такое было ощущение, что мы с ними пьём чай, а приходят всё новые-новые, приходят. А приходили какие-то неизвестные мне как бы, а оказывается, они присутствовали на сеансах, и я как-то ненароком им помог. Я думаю, это <…>. Я говорю, что вот они по левую сторону стоят, они со мной не беседуют, а ждут как бы Первых. И похоже, что вот как бы они тоже пришли ко мне поблагодарить, что ли. Или скорей всего, наверно всё-таки посочувствовать наверно всё-таки. Потому что не очень-то мне было весело, если честно. Скорей всего.

— Вскоре отяготились миры звёздными войнами. Страшны бесконечные битвы богов. Не живёт жаждущий мира среди воинов, как не живут мёртвые среди живых. Задумали семеро братьев, отважные воины Соона, уйти от войны, найти приют в тиши созерцания, и кинули отца пред битвой. Остался Соон в бою без опоры сыновьей. Остановил бой Соон, в гневе упросил врагов о времени для мщения. Сыновья ушли на окраины миров, стали создавать мир свой, свободный от битв. По созданию дали имя отца своего — Соон. Но не живут миры без жизни. И есть глины планет: Титаны — из глин титановых, из красных глин — Нибиры, Мерцены — солнцелюбивые, Литейцы <…>. Множество глин, множество миров. Сотворённые из солнца, освящали новосозданное. Молодые миры. Семеро богов, что мать над дитём, оберегают, обучают <…>. Семеро богов, что отец над дитём, обучил огню и промыслу. Призвали себе немногих, дали права свои. Другим же сказано было о послушании к избранным. Моны — монахи — стали править полученными землями. Уверовали братья в дела свои, уверовали в неразумность учеников монахов.

— Создал Соон дочь Норе. Оградил от неё все беды и несчастья мира, запечатал в сосуд, что защищал её. Гнев Соона сократил время и расстояние до новых миров. Соон вступил в мир сыновей битвами. Гнев Соона ослепил его, не позволил увидеть любовь сыновью. Повелел дочери излить сосуд. Великаны пали в бедах и несчастьях высвобожденных. Оставили свои дома сыновья, ушли в пустоты, чтобы не разрушено было уцелевшее. Пришли сыновья к сестре, просили её о помощи, просили, чтоб услышал отец. В огне, в гневе многое не слышится. Слаб голос любви, даже к дочерям своим. Тогда Норе пред ликом отца умертвила себя. Кровь её стала рекою Сород. Печаль пришла, усмирила гнев. Соон, обходя новые земли, видел разрушенное. Живые сыновья принесли <…>. Опечалился отец, устрашился дел своих. Упросил детей, чтоб отвели его в чертоги невозвратные, ибо знал, что придут тени погибших, нашепчут о жажде мести и вернут гнев. Для спасения от крови реки Сород построили братья дамбу Хород. Воды Сород питают миры новые водою живою. Мир старый покоится на дне. Решили братья не возвращаться к землям своим, ибо скорбь поселилась в них. Остались ученики без учителей. Стали рвать листки книг, написанных богами. Пришли новые беды, рождённые незнаниями, забытые промыслами. <…> споря собой и другими, о сохранении или уничтожении. Разделились сперва на спорящих, далее на враждующих. И начался мор великий. От болезней, от войн новых, что стали болезнями, передающимися поколениям. Остановили монахи беды, но не смогли излечиться и излечить будущее. Отныне и до конца веков тяготеют над всеми знания добра и зла. Стало невозможным восстановить листки богов. Тогда <…>. Стали писать новые листки — кто по памяти, кто по нужде духовной, кто от трусости, кто от гордости, кто… да множество причин. <…> богов сохраняет тайны своих вдохновений и авторство приписывалось ушедшим годам. Никто <…> написано в легендах о первом монахе Терех. Никто не ведает прозорливости, божественное или земное, о начале новых времён без богов, безбожье, что нет страшнее. И монахи новых времён <…>. Новый поток. От него взрастёт новое древо перволюдей, и последний монах будет носить имя его. Стоит ли читать нам книги те? Стоит. И нужно. Ибо много написано верно, пусть языками местными, пусть словами обыкновенными. Ибо не знаем причин, и каждый из читающих увидит те причины, что живут в нём. И будут судить о книгах по-своему <…>. И будет главенствовать над ними Дооре. Станет помогать в очертании кругов ложных, отражаясь в них, принимая отражение за божественное.

— Родиться легко, но как удержаться от подражания. Даже зная, что живая рыба течёт против течения. Будем стараться плыть по течению, убивая себя. Дорога пугает нас, но и манит. Мудрость — не всегда помощник. Если ночь украла Солнце, и страх создаёт новое Солнце, но любое Солнце, созданное ночными тенями — ложно. Но даже оно освящает путь. Пусть порой <…> тепло согревает путника, и он встретит рассвет, и найдёт дорогу домой. У каждого живого должен быть дом. Если нет его, любое убежище станет домом, но не без труда. Если встречаешь врага — создаёшь стены с бойницами. Если ожидаешь друга — открываешь врата. Но как часто мы не узнаём пришедшего и друга принимаем за дарующего смерть. И твой последний <…>. И как трудно узнать друга — врачевателя твоего, спасителя. Всё чаще нам легче видеть в каждом врага, соглядая своих <…>. И сами лжём, принимая за проступок, за простого попутчика. <…> любовь порождает терпение, надежду. Любовь не признаёт расставание и разлуку. Любовь не признаёт насилия, и чаще спасает себя расставанием.

(ХГМ) — Кашель достал уже. Терпите, что же теперь делать — вот такой я кашливый.

(Моисеенко) — Ген, ну рассказывай дальше, что там у тебя.

(ХГМ) — Ну знаете, вот я так понял, что они хотели все такого повторения, как вот я был у Мабу в гостях в племени, да. И сидел, у костра сидели дети. Но что интересно, у костра нет главных. Сидят по кругу, и даже вождь не мог там ничего что-то. Потому что он на этот момент сидит около костра, а костёр… Нет такого, чтобы кто-то был главнее, или ещё что-то. И даже дети имеют полное право. Единственное ограничение — чтобы они умели говорить. Даже если будут говорить какую-то глупость, несуразицу какую-то, да, и все будут его слушать и ждать, когда он замолчит. А чтобы остановить его, они просто берут и его чем-то отвлекают. Ну, любыми способами: может кто-то шумнёт что-то так в сторону куда-то, или попросит подбросить огонька. Вот как бы так. Не примут отказом, не примут приказанием. Около костра нет… (кашель) Фух. Не знаю, пройдёт. Через час-два запросто, ну через три, опять не буду кашлять какое-то время. Не знаю, такое непонятное что-то.

(Моисеенко) — Это мокрота в лёгких, Ген. «Бромгексин» помогает.

(ХГМ) — Нет, нету ничего. Нет, ничего нету. Я уж к врачам ходил, там они. Этот у нас… он кроме коронавируса больше ничего не видит. Нерусский он там какой-то. Казах, что ль, по-моему — не помню.

(Сидоров) — Есть возможность чай попить?

(ХГМ) — Ну, попью потом.

(Сидоров) — Не, а сейчас не можешь разогреть?

(ХГМ) — Что сделать?

(Сидоров) — Сейчас чай нет возможности вскипятить попить?

(ХГМ) — Да нет, не буду отвлекаться. Давайте уж…

(Сидоров) — Но ты половину прям прокашливал, очень сильный кашель.

(Володин) — Да, если там пять минут займёт, — извини, пожалуйста, — если пять минут сделать чай — лучше сделай чай, мы подождём.

(ХГМ) — Нет, чай не поможет, я пил его. Я же… и телефон поставил на зарядку, чтобы не получилось так, чтоб батарейки сели, и чай попил.

(Моисеенко) — А вы заметили, как кашель выключили, когда Гена говорил?

(Володин) — Да.

(Сидоров) — Давайте эту тему не поднимать! Пусть он дальше говорит, давайте не отвлекайте, пожалуйста. Пусть он дорасскажет: что во сне было, и какую информацию хотели передать, кто ещё передавал.

(ХГМ) — Ну, информация. Если б какая-то беседа была, и… просто беседа, пожелание, и как бы вот Краски и обрадовались, и в то же время испугали. А, это я уже говорил, по-моему, о серости, что сейчас уходит серость. Мир становится более цветным, более ярким, но, к сожалению, причины яркости в том, что мы стали… Нас поставили перед выбором, вот. Т. е. нам создали сейчас как бы беды. <…> этих бед, мы должны преодолеть их. Т. е. сейчас наступило время экзамена, когда каждый раскрывается, и нельзя спрятаться. И снимаются маски. Оказывается, у нас… Маски тоже, кстати, приходили. Оказывается, у нас самая распространённая маска — это маска добродушия. Но она очень легко снимается, она практически <…> просто болтается, и порой её просто лёгким мановением срывает. Да, я вам сочувствую. Кашляю я наверно громче, чем говорю. Что я ещё хотел сказать? Я хотел сказать об Экипаже. О Корабле и Экипаже. Дело в том, что сейчас… Точнее, как выразился, я даже не знаю, кто. Но ощущение, что я всё-таки его знаю. Знаете, я <…> такой совершенно расплывчатый, я никак не могу сконцентрироваться на нём <…> встреча на Корабле, я почему-то представил его как пирата, и тогда он принял форму пирата. Пират такой добродушный что ли. И он <…> осталось немного, и Корабль пойдёт в новое плавание, вот. И он будет собирать… А я спросил: «Как же, не все члены Экипажа?» Сказал, что Корабль уходит. Он будет собирать Экипаж. Множество времён Экипаж собирался, вот. Уже практически порой собирался полностью, но были проблемы с Кораблём. Сейчас Корабль готов, и <…> сбор Экипажа.

— Мы хотели бы напомнить вам о возникшей беззащитности…

(ХГМ) — Я думаю, будет… Будут какие-то глобальные изменения. Самое главное. Я всё хотел понять, как же Мабу, <…>. Да, отражается. Отражается порой полностью зеркально, а порой повторяет один к одному. И река имеет свойство менять течение, и поэтому происходят сдвиги по времени. То, что сейчас происходит, допустим в мире Мабу, оно или уже произошло это событие у нас в миру, или только произойдёт. Потому что вот это течение реки, оно изменчиво. А когда Мабу погибал, он уже продумал это. Он продумал это всё, и он специально вывел Гора к реке, потому что… Дело в том, что он должен передать знания. Он понимает, что его поколение уходит, его эпоха уходит, и начинается другая эпоха. И он хочет сохранить, и обучает их, и хочет сохранить народности в новую жизнь. И для того, чтобы дать сыну Гору, потому что он теперь будет как бы править этим миром, он забирает его с собой, тем отдавая, делясь своими силами и своими знаниями. Т. е. в данном случае, вот. Но он должен это сделать так, чтобы его надолго запомнили. Т. е. если он просто сдастся, а воины — это всё-таки воинственные… Они всё-таки воинственный народ, и естественно, они никак не смогут понять того, кто просто сдался. И поэтому Мобба, уже Мобба, сражался до конца, применяя все свои силы, все свои возможности, чтобы его запомнили сперва именно как воина, как великого воина. И лишь только тогда благодаря, что легенды будут складываться о нём, как о воине, а потом уже когда они будут осваивать знания. Когда будут осваивать знания, его будут понимать уже не как просто воина, а воина как бы такого… В духовном плане, что ли. Как бы вот так.

(Сидоров) — Как можно помочь Переводчику в его беззащитности в данной ситуации? Снятия защиты.

(ХГМ) — Не расслышал, Лёш.

— Мы желаем удачной публикации работ Переводчика. Но на данный момент считаем её невозможной. Источниками фактов, форм, иных информаций в упомянутых работах являются: беседы, диалоги, именуемые вами контактами, работа третьих лиц, RST, письма Мабу, письмо монахов, автописьмо от представителей совета, внутренние беседы Переводчика с представителями иных миров, неустановленными нами источниками. Хранители <…>. В малой степени вы осведомлены о Корабле и некоем Экипаже. В настоящем <…> обнародовать более половины содержимого из-за множества неконтролируемых событий. Мы исключим на некоторое время выпуск упомянутых книг. Соавторы книг просят вас не заниматься различным толкованием <…> публикации и рассекречивании. Ранее была установлена договорённость о работе над книгами с участниками сеансов. Договор был нарушен со стороны спрашивающих. Ранность публикаций, неполнота опубликования бесед из-за личных причин, уверенный отказ от дальнейшей работы охладил пыл и уверенность в правильности наших действий.

(ХГМ) — Ой, не завидую я вам.

(Володин) — Извините, вы о каком Экипаже говорите? Вот этот Пират — он кто такой, вы можете сказать?

(ХГМ) — О чём я говорил? А, о Корабле. Дело в том, что здесь как бы… Сами понимаете, что Корабль, Экипаж — это всё-таки иносказательно, не в прямом смысле. А членом Экипажа может быть только <…>.

(Масленников) — Ген, возьми ложку мёда съешь, без воды. Смажь горло.

(Моисеенко) — Мы вас слушаем, говорите.

(Масленников) — Ген, ложку мёда съешь сейчас без воды. И всё будет нормально.

(Моисеенко) — Он выпал на мгновение. Сейчас опять. Можете продолжать, мы вас слушаем.

(Яременко) — Кого именно слушаем? Мы вроде Гену слушаем, но Гена как-то кашляет и, по-моему, плоховато себя чувствует. Что будем дальше делать?

(Сидоров) — Они два раза пожаловались. Они сказали два раза, что он без защиты, и он сейчас может вырубиться, вот это произошло.

(Яременко) — Потому что слишком много народу. Должно быть максимум 7 человек, и посчитайте, сколько нас сейчас собралось.

(Володин) — Да, об этом и говорилось изначально. Лёш, вот этот вопрос касался темы, давай эмоции утихомирь, пожалуйста. Не просто так спрашиваю, хорошо?

(Сидоров) — Т. е. ты хочешь сказать, что прерывать Первых вопросом о Пирате, ты прав считаешь?

(Володин) — Я не прерывал, это была пауза.

(Сидоров) — Ну а с чего ты решил, что ты модератор, что ты можешь менять тему?

(Володин) — Я не модератор, я не меняю тему, Лёш.

(Яременко) — Стоп-стоп-стоп, помолчите оба. Сейчас что с Геннадием вопрос. Нас больше семерых.

(ХГМ) — Я вас слышу, а не могу сказать ничего. Да что ж такое опять. Вы меня слышите? Алё.

(Володин) — Да, слышим.

(ХГМ) — Пропадает что-то всё, телефон похоже тоже кашляет.

(Масленников) — Гена, мёд съешь, пожалуйста.

(ХГМ) — Что сделать?

(Масленников) — Ложку мёда съешь без воды.

(ХГМ) — Где я сейчас возьму ложку мёда — я на работе.

(Сидоров) — Он на работе — какой мёд?

(Моисеенко) — Ну сахар пососать, может.

(Масленников) — Нет, только мёд.

(Володин) — Пусть Миша ведёт.

(ХГМ) — Редька хороша, говорят.

(Моисеенко) — Ген, когда Первые выходили, они отключали у тебя кашель.

(ХГМ) — Мне это ни о чём сейчас не говорит. Я не чувствую, чтобы кто-то где-то выходил, честно скажу.

(Моисеенко) — Да, выходили и говорили. И отключали кашель тебе в этот момент.

(Яременко) — А что они говорили о беззащитности Переводчика, о чём была речь?

(ХГМ) — Они лучше б мне подсказали, как его отключить, было б неплохо.

(Александр) — Геннадий, а можно посоветовать Вам умыться?

(Володин) — Нет, не надо.

(ХГМ) — Я не знаю, но думаю, хуже не будет. Сейчас умоюсь.

(Яременко) — Я выключаюсь, нас больше семерых. Идёт контакт, нас больше семерых, я ухожу, извиняюсь. Всем спасибо.

(Миссаров) — Дорогие друзья, я вас всех приветствую, просто молчал сидел. Я предлагаю на данный момент, я понимаю важность всей беседы, понимаю важность всей информации. Зная Михайловича, он будет сейчас говорить, что всё нормально, я могу, но видя, как он захлёбывается этим кашлем, это не по-человечески просто. Давайте просто перенесём это на завтра или какой-либо день, потому что мучить его, насиловать — это не вариант, я думаю. Какая бы важность ни была этой информации. Думайте, во-первых, о человеке, а не о своих хотелках знаний.

(ХГМ) — Да не, здесь дело не в этом, в знаниях. Просто я хотел бы <…>, а я не знаю, слышите меня, или нет?

(Володин) — Да, слышим.

(ХГМ) — Я просто хочу как бы от этой темы как можно быстрее уйти, развязаться с ней. Умылся, легче вообще-то. Чтоб потом не поднимать эту тему, она для меня как-то не очень хороша, вот. О Корабле же говорили, про Экипаж. Экипаж — это как бы образы Экипажа, образы Корабля. Членом Экипажа может стать каждый, только если он почувствует себя полностью по-настоящему членом Экипажа и сможет увидеть… Увидеть Корабль — это значит увидеть это вот именно единство это вот. Единство членов Экипажа. Если же у тебя достаточно энергии быть членом Экипажа, но ты не имеешь единства, то в принципе ты заяц. Ты заяц, вот. И самое что интересное, из жизни в жизнь это передаётся, т. е. как бы повторяется. Т. е. если ты был когда-то зайцем, то ты и в этой жизни заяц, и в этой, и <…> происходит эффект такого привыкания. И тогда ты уже умышленно, даже когда тебе даются шансы всё-таки стать настоящим членом Экипажа… Нет, всё-таки помогает умывание. То ты избегаешь этой помощи, потому что тебе привычнее быть… Ещё есть такое выражение - «рюкзачок». Рюкзачок знаний, да. Вот когда, дело в том, что Экипаж, он хитро, не какой-то твоей нужностью, необходимостью, а именно… Ты не просто член Экипажа, ты ещё и часть Корабля. Т. е. Экипаж без Корабля — это ничто, и Корабль без Экипажа — тоже ничто, это должно быть единым, вот. Не совсем так, как в «пиратах» там указано, где он врос в корабль, нет конечно. А вот об этом как бы вёлся разговор об этом. И знаете, меня что удивило, часа полтора наверно идёт, да нет, даже полтора часа-то не было. Но столько произошло событий. <…> множество. Получилось как… В пещере… А правда легчает. Какой счёт?

(Володин) — Может, тогда сходи ещё умойся?

(ХГМ) — Счёт давали что ли? Нет, что-то про счёт, счёт какой-то. Не, вода дюже холодная, чтобы умываться, нафиг. На чём я остановился? А, приходили, множество пришло тех, кто участвовал в беседах, те, кто как бы присутствовали на беседах, но может не мне задавали вопросы, ну «левая сторона». Может, помните, что на правой стороне спрашивающие, а по левую сторону приходили те, кто хотел общаться с Первыми. Первые, я их назвал Первыми, а они стали смеяться, что они Первые. Т. е. это как бы, ну я понял, что они знают, что их называют Первыми, но они почему-то сказали, что это как-то…В общем они мне показали, я <…> когда считал им этот, научился считать, и он начал считать всех этих, всех кого увидел, начал считать, и на него стали шуметь, ругаться, то да сё. А когда на корабль все погрузились, стали там <…>, капитан кричит: «Надо, чтоб было не больше десяти человек!», там, десяти животных, и он стал считать <…>. И почему-то мне этот мультик это сразу напомнило. <…>, красота какая. Что ещё? А на чём я остановился, я и не помню уже. А, я же вот это хотел сказать, что это всё происходило на полянке. А на полянке я же маленький. Алё, а меня слышно?

(Сидоров) — Да, все слышим.

(ХГМ) — А на полянке я же маленький всегда. А здесь я, получается… Не видел я, что маленький, показалось, что я такой, какой я есть, взрослый, всё. Вот. И очень много-много, ну поляна полная… И у меня не было такого ощущения, что какие-то похороны, не было такого ощущения. Я всё время натыкался на том, что я и Риту пытался найти, и Мабу пытался найти в толпе. <…> сказали, что сюда, а я сам их ищу. Вот, а потом такое, знаете, неожиданно путешествие такое произошло. Сперва я попал… Я чётко помню название этих рек, хотя как бы не было. <…> пошли к пещерам, а вдоль пещер, вдоль ходов пещерных — в пещерах их множество-множество ходов таких — река Бельстория. Бельстория. Почему Бельстория — потому что она содержит в себе все события. Однажды один из монахов решил упрятать некоторые события, скрыть печальные события, события его позора, события позора его народа. И он попытался очистить реку от этих моментов истории. А река сохраняет все эти исторические события. И он пытался её как бы обелить. И вот она как бы получила такое название, в нашем смысле, в человеческом. Там она по-другому как-то называется, а в нашем переводе Бельстория — белая история, очищенная <…>, вот. Что интересно, она протекает рядом с пещерами, а значит ты хочешь-не хочешь, а ты всегда, чтобы войти в пещеру, ты в любом случае столкнёшься с этой рекой. В любом случае история — это всегда с тобой рядом, и, как бы ты ни пытался спрятаться, она всегда будет воздействовать на тебя. И ты всегда будешь стараться её отбеливать. Т. е. стараться будешь забывать плохое. И тогда она Бельстория. Но если в тебе просыпается какой-либо гнев, какая-то ненависть или что, то ты начинаешь видеть в истории только плохое, только тяжёлое, которое просто топливо для твоей ненависти. И что удивительно, всё равно река не меняет название. Она всё равно <…>. Бельстория, вот именно почему Бельстория — это попытка изменить историю. Вот раскрыто, в чём название реки. <…> не видим полностью реку, а видим только то, что хотим в этой реке. <…> не слышали, наверно, похоже.

(Сидоров) — Как можно помочь Переводчику?

(ХГМ) — А я, Лёш, сейчас говорил о Бельстории, не слышно было, да?

(Сидоров) — Всё слышно было, просто пытаюсь понять, угроза есть твоему здоровью, нет. У тебя как самочувствие вообще?

(ХГМ) — Нормально у меня всё хорошо, замечательно. Простоя спрашиваю, есть смысл мне рассказывать про эти вот.

(Сидоров) — Есть смысл. Только если у тебя трудно, самочувствие плохое, давай, может, прервёмся.

(ХГМ) — Не, не, только не прерваться. Я сейчас всё выскажу, иначе я всё забуду, я буду стараться всё забыть, а кто-то всё время мне помогает это делать. Т. е. я как этой Бельсторией, рекой — очень хорошо. Я быстро забываю. Если мне что-то надо забыть, я быстро всё забываю. Я постараюсь. Ну, смотрите сами. Не, здоровье у меня нормальное, кашель — это не помеха. Если совсем буду кашлять, я просто микрофон отключу. Откашляюсь и буду говорить. Да я сейчас, по-моему, умывание действительно помогло. Так что я жду вашего, или вопросов, или продолжения истории, где он жил, о реках и о пещерах. Смотрите сами, чего вам, как.

(Моисеенко) — Игорь, мне кажется, хочет задать вопрос.

(ХГМ) — Игорь?

(Сидоров) — Ты что помнишь, рассказывай, если без вопросов можешь, что-то не дорассказал — рассказывай сам.

(ХГМ) — Про Бельсторию вы слышали или нет, почему она так называется

(Сидоров) — Услышали, расскажи ещё.

(ХГМ) — Да-да. Есть ещё река тут же рядом, река Систера. Я думаю, что я сейчас в таком состоянии, что вряд ли я название попутаю. Река Систера. Вот та самая река, в которую я <…> войти. Я очень долго привыкал к этой реке, точнее наверно, река ко мне привыкала. Т. е. и чуть-чуть только углублялся потом в конце уже. Это говорит о том, что я в этом миру как бы не освоен в этом миру, и мир как бы соглашается с моим присутствием, принимает меня, но как гостя, не больше. Я однажды у Мабу спросил: «А как брат?», туда получается. И он так удивился, и так понятно, что брат, естественно река его принимает. А тебя она не принимает из-за того, что она не признаёт двойственность. Потому что не могут два одинаковых человека быть одновременно. Река это прекрасно понимает, потому что река — это всё-таки изменчивость, неповторяемость, а здесь получается, что его брат, Убом, и я как бы мы едины. И поэтому река как бы… И я тогда спрашиваю, как она принимала б и меня, как Убома. Говорит — река изменчива, но не глупа. Вот как бы его такие слова были. Ну чуть-чуть я, чуть-чуть мог прогуляться, и всё. А вот в самой пещере есть река, довольно такая мощная, сильная река с водою жёлтою. А когда начинается разлив, <…> река Сород. Река Сород. Говорят, что есть легенды, и я слышал легенды, старейшина рассказывал… Старейшина, надо сказать, хоть и злой вроде бы как, да, но он всё-таки очень хороший рассказчик, и он рассказывал о реке Сород, что кровь… Ну я так понимаю, что если по-нашему, то Кронос, наверно. Он <…> детей, Кронос. Блин, уже <…> забывать, что было. Дело в том, что было время, когда миры исчезали. Исчезали, их проглатывало некое нечто. Ну по-нашему сейчас — Чёрная дыра, так сказать, по нашему языку. И однажды, ну это получается Кронос по-нашему, по легендам. И однажды Кронос извергнул из себя что ли, можно так сказать, детей всех, которых он съел. И обратно вернулись, но миры уже были изменённые. Что-то я <…> просто отвечать на вопросы, потому что я нить теряю.

(Александр) — Можно я вопрос задам?

(ХГМ) — Да-да.

(Александр) — Геннадий, напомните нам, в беседах сколько количество участников было, и что будет, если количество превышено, спасибо.

(ХГМ) — А я не знаю, я никогда не знал этого, мне кажется. Ну я помню, что говорилось, по-моему, не менее трёх и не более <…>. Но мне говорили, что я… Я в это не очень верю. Ну нет, уже верю, потому что я это слышал это от RST. Не буду спорить. Я когда-то лёг в аудитории, Белимов, когда собирал собрание, я лёг перед этой аудиторией, я не знаю, на столы, на стулья, куда. А там было явно очень много народа. Большое помещение, огромное, вот. И я там лёг в толпе, я не помню сам сеанс, мне рассказывали. Но я помню, что <…>. Всё, что связано с контактами, сами контакты я <…>, вот. А всё остальное я помню, я помню, что я не болел. Что-то мне <…> по-другому стало, я не знаю, где микрофон включал-выключал. Поймите, что сейчас вопрос… Людей же мало, ну вы знаете, это телефон, и здесь я честно говоря никогда не бываю один. В данном случае у меня здесь собака рядом. И она довольно-таки внимательно за мной следит. Но он уже привык к моему кашлю. Она как бы не обращает на меня внимания. Но если что-то другое вдруг, она поднимает голову и смотрит на меня. Очень ласковый такой. Почему-то все говорят, что глупая собака, а я не знаю, не умеют разговаривать, что ли, с ними. Очень радуется, когда я прихожу, ходит, когда рядом.

(Моисеенко) — Ген, у меня вопрос. Слышишь?

(Володин) — Кашляет сейчас, наверно. Поддержите, тему.

(ХГМ) — Ёлки-палки, как будто специально кто-то делает кашель этот… Пройдут беседы, и будет…

(Моисеенко) — Да, может быть даже специально. Ген, скажи, вот нам сказано было, что серое меняется на цветное сейчас в нашем мире. Можно объяснить, почему этот цветное становится, и как взаимодействовать с цветным, чтобы более качественно развитие шло нашего мира?

(ХГМ) — Это говорили Краски. Говорили Краски, что, когда в мире всё спокойно, спокойствие создаёт серые краски. Т. е. люди становятся такие более равнодушные, <…> спокойствие даёт, а начало спокойствия даёт краски яркие (не)желательные краски, как говорят сказать. Хоть они и говорят, что нет плохого понятия — злые краски, не злые краски. А есть оттенки краски. И даже не оттенки, ну оттенки, да, а вот именно как они собраны, краски. Т. е. одни и те же краски, нет никаких красок специальных злых, там, или добрых, а вот как они собраны, в каком порядке собраны. И в начале такого мира спокойствия краски собираются такое что-то добродушное такое, да. И вот это добродушие, постепенно-постепенно эти краски начинают тускнеть. И они уже показывают о некоем таком равнодушии. О таком спокойствии, переходящем в равнодушие. Очень тяжело заметить этот переход спокойствия и равнодушия. И многие, кто обучаются, йога, да. И порой они попадают именно в такой мир равнодушия. Не спокойствия, не внимания, стороннего внимания, не вмешательства, а именно равнодушия. И очень трудно <…>. Равнодушие, как качели, да, вот оно постепенно-постепенно начинает как бы возбуждать человека. Он ищет какие-то изменения, вот. И конечно сразу же приходит множество помощников, которые помогут ему развлечься, именно развлечься. Но дело в том, что он стал достаточно равнодушен, и его надо развлекать, соответственно, более чем-то таким… А чем это? Боевиками. Теми же самыми боевиками, чтобы были острые ощущения, те же самые ужастики почему у нас сейчас очень модны, боевики, ужастики. Ну естественно конечно, чтобы уж совсем так не заело, для развлечения дают нам мыльные оперы. Т. е. такие вот лживые любовные романы, которые тебя как бы удовлетворяют, но не дают тебе абсолютно никакой пользы. Некая такая жвачка, которую ты прожёвываешь и не напрягаешь свои мозги. Потому что, если начинаешь напрягать свои мозги, то это вообще-то уже лишает тебя какого-то равнодушия. И потом тебе уже хочется, ты уже начинаешь терять границы реального. И в принципе ты уже готов играть в настоящую войну, в живую войну. Потому что ты уже такой как бы вот… Ты перестал… Как бы твоё равнодушие сместилось. Равнодушие к жизни, оно стало проявляться уже в битвах реальных.

(ХГМ) — А битвы реальные создают к сожалению не только героев, но и предателей. Да, конечно, битвы реально срывают маски, срывают маски. Но мы всё равно судим по маскам. И краски меняются, сразу краски меняются. Но дело в том, что они меняются в человеке, да, ну как говорят, «розовые очки». Они немножко поскладней, чем я, говорили, конечно. Это розовые очки, т. е. в розовом цвете, видя всё в розовом цвете, соответственно, бед никаких не замечаешь — ну это глупо. Потому что они есть, они никуда не ушли. И если мы сейчас будем… Кстати, там говорили об <…> довольно-таки серьёзно, и даже несколько участвовало, не только Краски участвовали, о том, что сейчас, чтобы человека обмануть и как бы легче им манипулировать, есть такое сейчас учение… Ложное, надо сказать, учение, что ты есть то, что ты видишь… А, весь мир есть то, что ты видишь. И это подаётся таким… Само учение не ложное, но ложное её как бы трактовка. Т. е. тебя обучают, чтобы ты не видел зла, и тогда получается… Всё легче и легче мне становится, красота. И тебя обучают, тебя учат не видеть зла, а зло-то никуда не ушло, просто ты его не замечаешь и не больше. И когда тебе говорят, что мир зол, а ты: «Да брось ты», и применяют ещё пословицу, что молоток видит только гвозди, а пчела видит мёд, цветы, а мухи, соответственно, да. Это всё верно конечно, но преподносят всё в таком виде, что ты стараешься отрицать, не замечать это зло. А это есть признаки некоего равнодушия, которое спряталось под маску, что ты умеешь видеть только доброе. По-настоящему ты обманываешься. Очень сложная это психология такая, очень тонкая война. Война идёт, как Первые сказали, что ломаются копья, рвутся крылья ангелов, а вы живёте в неведении. Как-то так. Не знаю, наверно это самое главное, как все говорят. Быть человеком, поступать так, как ты хочешь, чтоб с тобой поступали. Но опять же есть крайности, не знаю. Понимаете, мы как-то беседовали без каких-то нравоучений, поэтому мало ли что сейчас я такого нравоучного скажу. Тут скорее всего просто я вас мучаю для того, чтобы выбраться отсюда, и всё. Вот и весь толк будет, для меня, а не для вас. Ну вроде так меньше кашляю.

(Сидоров) — Была инструкция по книгам от Первых, но плохо было слышно. Если есть возможность повторить, как взаимодействовать с Переводчиком по выпуску книг? Нужна ли публикация, и когда это нужно сделать? Какие нужны действия, чтобы сохранить эту информацию, и она не потерялась?

(ХГМ) — О книгах ничего не говорили. Не было разговоров о книгах, ничего, это я точно помню.

(Сидоров) — Сейчас было подключение.

(Володин) — Они сказали об этом, и сказали, что придержат выход книг.

(ХГМ) — В смысле, кто?

(Масленников) — Секундочку, Геночка, ты передал книгу RST, которую ты писал. Всё, она ушла уже, эта книга, которую она должна была прочитать и вернуть тебе? Всё, потеряли её?

(ХГМ) — Нет, там не было договора вернуть. Она должна была опубликовать. Я не думаю, что она потеряла, она женщина непростая. Она наверняка где-то что-то сделала что-то уже. Она рассчитывает надолго вперёд. Ну и у меня есть, конечно. Электронная, скажем. Я же писал сразу на компьютере. У меня в принципе есть это всё. Я не знаю, почему вы говорили о книгах. О книгах не было никакого разговора. Я <…> очень хорошо сейчас.

(Сидоров) — Подключение было сейчас, Ген, было упоминание Первых о книге, что взаимодействие в контактах было неправильное, и они передумали о публикации. Ну ладно, это отдельная тема. А я хотел уточнить, была версия, что Рита умерла за тебя, ты говорил. С какой стати, что позволило такой ситуации возникнуть?

(ХГМ) — Здесь как раз, к сожалению, всё просто. Дело в том, что у Мабу брат Убом. И получилось так, что Мабу однажды взял с собой брата. Ну, он взял с собой брата, и они вдвоём окунулись в реку. Но брат не был готов к этим событиям, и он как бы испугался, и как бы вот… Знаете, когда Мабу было очень больно, когда он залез на этот, на трон, скажем так. Старейшина его очень сильно избил, и у него были очень страшные боли. И он учился прятаться от этих болей в других мирах. В других мирах он заходил в другие тела, ну не знаю, как он, по глупости, ну прятался, так научился. И он почему-то подумал, что сможет передать это знание и брату. Но брат не был к этому готов, и он, получается, как бы раздвоился, что ли. Его сознание ушло, осталось в одном из миров. Как Мабу говорит — у меня. А сам он там сейчас, он всё, нормально, как бы живёт, дышит, не болеет, в таком смысле. А в плане это вот, ну сумасшедший, сумасшедший. Т. е. я как бы забрал его. И он там сейчас сумасшедший, вот. И Мабу… Почему он ко мне, как говорится, и приходит — потому что он приходит как к брату. Я для него родной, получается. Поэтому Мабу приходит. Вот. Дело в том, что, когда начнётся эта битва… Получилось так, что он узнал о битве за 11 лет. И я не знаю, здесь в реальности, когда он узнал. Но он, получается, за 11 лет до этих событий узнал о том, что он погибнет, и что он будет воевать, и там было упомянуто, что он будет с братом. Будет с братом. И поэтому он чтобы не нарушать… Потому что он знает, что невозможно нарушить то, что уже произошло, хоть оно и в будущем. Невозможно нарушить, но можно изменить, немножко изменить так, чтобы событие свершилось, но… Ну как бы вот. И получается, что когда эта битва, то я должен был бы стать как Белимов и уйти туда на битву. Вот как-то так.

(Масленников) — <…>

(ХГМ) — А?

(Масленников) — Я извиняюсь, Ген. Я немножко отвлёкся на 5 минут, тут внук звонит из Германии. У меня такой вопрос, смотри: <…> контакты, что Мабу приходил, когда 2 жены, когда 7 жён, потом 3 жены, 5 — время не существует. Т. е. как бы Мабу, если так в нашем понимании, он давно уже ушёл, но он приходит. И вопрос в другом, если все ушли, но как бы времени нет, может, они тебе говорят, что пришло время, они ушли полностью, они чем-то намекают? Потому что ты сам понимаешь, что времени нет, и Мабу мог приходить, хотя он давно не существует в том времени по нашему числоизмерению, его же нету. Вот это маленький намёк, что все вдруг ушли. Тебе не подсказывают, о чём это может говорить? Почему они ушли резко все? Как ты чувствуешь?

(ХГМ) — Дело в том, что времени нет как бы стороннего наблюдателя. А для нас время есть — для тебя есть время, для меня есть время, оно течёт равномерно всё. А благодаря этой реке, умению пользоваться этой рекой ты можешь пересекать времена. Но пересекать времена, и в итоге получается, когда Мабу… А вот первые его хождения всё-таки связаны были с болью. Он научился именно убегать от боли таким способом. И очень трудно ему было потом это всё… Как бы у него ассоциация <…> даже когда у него не болело, а когда он уходил куда-то, он сразу начинал ощущать боль, потому что у него оставалось это знание. И он тогда стал как бы вот. Ну сейчас сказали бы, что стал издеваться над собой. Он хотел преодолеть боль и увеличил количество этих вот путешествий. И эти путешествия <…> времена сеансов, и когда были открыты эти каналы, когда на одном из контактов, когда появился Петя, да… Вот именно тогда он пришёл как, не Мабу, которого мы сейчас знаем, а пришёл… Это было первое знакомство. Одно из первых знакомств с нами. И вот именно тогда он и потерял, в каком смысле, потому что с открытым каналом, и поэтому ко мне пришёл брат его. И это связало <…>. И если вот это, что третья жена, пятая жена, это вот кавитация реки времени. А ушёл — это значит всё-таки не погиб, это значит, что он не сможет пользоваться этой рекой. Понимаете как, Игорь? Он может прийти, воспользоваться этой рекой, воспользоваться, когда было 3 жены, воспользовался, когда было 5 жён. А учитывая, что река, как говорится, её течения и все события его мира откликаются в нашем мире… Но откликается с таким вот, с разницей времён. И поэтому получился эффект, что 3 жены, 5 жены, потом опять 3 жены. Но когда он погибает, то он уже не сможет путешествовать. Потому что он уже мёртвый, понимаешь, Игорь.

(Масленников) — Ген, я понял тебя, Геночка. Говори, и кашель пройдёт. Смотри, ещё вопрос. Я хотел сказать о другом. Смотри, проблема в том, что за полгода до всяких событий, которые должны произойти здесь с Украиной, со всем, я тоже начал терять контакт с нашими. И ты начал терять контакт тоже, это как бы связано всё? Такое впечатление, что как бы они замолчали все, и Мабу умер, ты знаешь, нет смерти, Рита. Просто это уход их и с моей стороны, и с твоей стороны. Они как бы молча хотят что-то сказать. Что ты чувствуешь, что они могут сказать этим уходом? Они вернутся, ты знаешь по любому, времени же нет. Этот уход почему-то у тебя и у меня, мне кажется, что они замолчали, и как ты чувствуешь, почему они замолчали?

(ХГМ) — Нет. Смерть существует для данного времени. Я сейчас такой-то, такой-то, я сейчас Геннадий Михайлович Харитонов, ты Игорь Масленников, всё это понятненько. Есть Женя, есть Роман, Дмитрий Ярёменко. Понимаешь, это сейчас. И у тебя есть друзья, которые знают тебя именно как тебя сейчас зовут, как ты сейчас есть. И когда умирают друзья, и потом в следующей жизни, встретитесь вы или не встретитесь — сейчас это не о том речь. А о том, что ты там будешь уже не Игорь. И Женя будет уже не Женя, и Дмитрий будет не Дмитрий, и я уже буду не я, а буду носить другие имена, я буду совсем иное, совсем другое. И я могу не узнать этих друзей, я могу не узнать, что они мои друзья. И дай бог, что мы заново познакомимся. А может получиться так, что и врагами станем.

(Масленников) — Ген, ты меня не услышал. Ещё раз, я по-другому, смотри. Перед этими событиями они замолчали, т. е. не было сообщений, они почему-то все замолчали. Они просто сейчас сделали паузу общения с нами. Почему?

(ХГМ) — Я не могу сказать, почему они сделали паузу. Понимаешь, это наверно я всё-таки немножко не сумел тебе объяснить.

(Сидоров) — Давайте вернёмся к теме сна всё-таки, вы уже в третий раз одно и то же, вопрос задаёте. Я хочу вернуть Гену к тому, что он нас всех собрал, чтобы сказать информацию. Ген, если у тебя есть ещё информация, которую ты недоговорил, пожалуйста, вернись к этой теме и дай нам информацию общую о сне, в котором к тебе многие приходили и давали то, что должен ты передать.

(ХГМ) — Ушёл не только Мабу. Ушла Рита, ушёл Мабу, очень многие ушли. Ушли причём именно из этой жизни. Т. е. в этой жизни я их уже не увижу и не услышу. В данном случае они, хоть Игорь и говорит о не-смерти, но в данном случае это всё-таки смерть. Смерть — я понимаю, следующие жизни есть, всё — но там будет иное, там будет другое. А здесь ушла Рита, ушёл Мабу, многие ушли.

(Масленников) — Ушла гулять.

(ХГМ) — У меня много друзей, у меня кладбище это прям какое-то. У меня и родной отец ушёл, и отчим ушёл, и я самый старший был в семье, а получилось, всех пережил. И брата пережил, и сестру пережил, мамку пережил, друзей сколько уже пережил. И знаешь, больно, когда тебе говорят: «Ой, да я, знаешь, сколько похоронил!». И у меня такое ощущение, что мы сейчас, покойниками хвалимся что ли? У кого покойников больше, тот круче что ли? Меня это очень пугает вот это вот, такие вещи. Я стараюсь сторониться таких людей. А если эти люди ещё и твои друзья, то я начинаю понимать, что в принципе я становлюсь таким одиноким. Не знаю, мне кажется, болеть легче, потому что ты понимаешь, что ты выздоровеешь, рано или поздно ты выздоровеешь. Для этого есть лекарства, для этого есть врачи и т.д. А когда ты теряешь друзей, ты в принципе понимаешь, что ты теряешь их навсегда. Не бывает <…> подобие друга, но не друг. Это страшно.

(Масленников) — Ген, извини, я тебя перебил — ты неодинокий. К сожалению, я понимаю, что тебе хочется, чтобы мы тебя обняли…

(ХГМ) — Не, я не говорю, что я одинокий. Я становлюсь одиноким больше <…>

(Масленников) — Ген, ты очень одинокий, ты очень одинокий. Поверь мне, что мне хочется сейчас тебя взять и обнять. И посмотреть в твои глаза. Просто пообщаться. Но мы далеко — так мир устроен, к сожалению. Но ты неодинокий, я знаю, что на тебя столько взвалилось всего, проблем, бытиё-мытиё. Я понимаю, что ты очень хрупкое создание, которое…

(ХГМ) — Беда в том, что я не могу с близкими, о том же Мабу поговорить, о Рите поговорить. И хорошо, что вы у меня есть. Почему и разговор этот идёт — потому что я с вами могу поговорить, выговориться. А представьте, я сейчас начну перед дочерью, перед сыном говорить. Они не поймут, скажут: «Пап, тебе не в дурдом пора?» Вот в чём моё одиночество.

(Масленников) — Гена, мы всегда рядом, всегда. Извини, я пока не могу приехать; сейчас война закончится — я приеду к тебе по-любому. <…> И кашель твой вылечу. На работе у друга есть мёд, он спрятанный, только бери не засахаренный, а свежий. Две ложки, и кашель пройдёт.

(ХГМ) — Не, чёрную репу надо взять. Именно чёрную репу. Взять и мёд положить, и всё это глотать. Такое ощущение, что я сейчас кашлять меньше стал.

(Масленников) — <…> ложка свежего мёда без воды, ты вообще бы перестал кашлять. У тебя сухой кашель. А сухой кашель — это ещё и верхняя гортань, это всё мелочёвка. Гена, мы с тобой всегда. Поверь, что мы очень за тебя. Далеко, но ты не стесняйся, говори, общайся с нами. И мы всегда рады тебя слышать, обнять, поцеловать. Но извини, телефон не позволяет этого. Поэтому ты неодинок, не переживай. Мы тоже страдаем, переживаем.

(ХГМ) — Спасибо, Игорь. Ты знаешь, у меня не осталось ощущений этих похорон. Множество народа пришло, и не было ощущения, что это какие-то похороны, проводы, нет. Это была просто встреча. Встреча всех. И удивительно, что пришло очень много. Пришли даже, понимаешь, другие «Я». Т. е. я узнал себя в других. И почему-то я такой, стал беспокоиться о них, что какая-то мысль, как кто-то шепнул на ушко: «А все ли ТЫ будут в Экипаже?» И я такой запереживал, и старался подойти к каждому там. А они стоят, улыбаются мне. И какими-то дежурными фразами обмениваемся, потому что мы боюсь произнести этот вопрос. А потом всё-таки произнёс. Так и спросил: «А ты знаешь что-нибудь о Корабле?» И, знаешь, понял, что в принципе я такую глупость сморозил. Потому что все, кто здесь есть — все они знают о Корабле, все до одного. А я тут хожу, умничаю. Я почему-то вот понял, что хожу и умничаю. Стало стыдно.

(Масленников) — <…> просто ищут, или догадываются, всё нормально. Корабль уже готов.

(ХГМ) — Ну вот, Корабль — это было бы сказать… Есть Совет Двенадцати, он как бы сплотил миры. И так же и здесь. Корабль — это именно подобие Совета, скажем так, ну общество. Общество, которое несёт… Нельзя даже сказать — страна, допустим, нет. Это что-то вне такого. Нельзя назвать страну почему — потому что страна связана с политикой, с торговыми отношениями, всё. А здесь Корабль. Корабль — ассоциация такого некого свободы, пространства, неведомого этого вот путешествия. И причём которое заставляет тебя всё-таки трудиться, потому что это не просто… Корабль просто так не поплывёт, и ты не пассажир. В том-то и дело, что ты не пассажир Корабля. Ты член Экипажа, а значит — ты управляешь этим Кораблём, ты часть этого Корабля, что очень важно. Ну я готов на вопросы отвечать.

(Масленников) — Ты одну грань показал. А покажи другие грани Экипажа.

(Володин) — Ген, дорогой, а можешь вспомнить, ты говорил о Пирате, он говорил то, что мозг нарисовал как пирата, и он с тобой заговорил. Ты помнишь об этом?

(ХГМ) — Да. Не, не заговорил — мы с ним говорили. Ну просто я не мог его увидеть чётко. Не мог его увидеть чётко, и поэтому я как бы представил его как бы таким вот. Ну, корабль — почему-то сразу пиратом. Потому что разговор шёл о Корабле как некоей свободе. Свобода от привычек, свобода от привычной жизни. Поэтому эта речь о свободе меня привела к тому, что как бы вот пират к этому. Потому что не забывайте, я всё-таки на поляне, и всё-таки я хоть и повзрослел, но я всё равно на поляне, а это ребёнок. А для ребёнка всё-таки ассоциация свободы — это пират. Поэтому я пиратом я и представил его.

(Володин) — А этот Пират может сейчас поговорить вообще?

(ХГМ) — В каком смысле говорить?

(Володин) — Ну если мы зададим вопросы?

(Сидоров) — Жень, перестань, пусть рассказывает, зачем ты вводишь его опять в свою версию.

(ХГМ) — Вы говорите о каких-то включениях что ли наверно?

(Володин) — Было включение.

(ХГМ) — Ну, я не знаю ничего, здесь я не в курсе.

(Володин) — Ну ладно-ладно.

(Сидоров) — Ген, скажи пожалуйста, у тебя, ты говорил, приходили Первые. Они смеялись, что ты их называешь Первыми. Что они тебе конкретно говорили, дословно можешь вспомнить, какую информацию они тебе говорили? И кому, тебе или нам? Что они, какую информацию дали? Если они разговаривали с тобой голосом вокруг. Что они говорили?

(ХГМ) — Ну получилось так, что я как бы назвал Первыми, потому что все их привыкли называть Первыми. Они стали смеяться, стали говорить, что Первыми как бы… Ну, объясню своими словами, не ихними. Первые — это твои родители. Твои родители — это Первые. И дальше потом они уточнили, потому что те, кто провожает тебя в дорогу перед твоим рождением, они не из этого мира, в который ты пришёл. И когда ты приходишь в этот мир, то Первые для тебя — это родители. Они тебя обучают, они для тебя и Монахи, они для тебя учителя. И ты пытаешься вторить им, пытаешься быть подобным им. И поэтому родители — такая очень большая ответственность. Это связано с тем, что мы беседовали о родителях, и поэтому это отразилось здесь вот. Они по праву являются Первыми. А беседа, получилось так, что… История такая, что я вроде как являюсь ихним соседом. Т. е. я жил в каких-то других иных мирах, а не в этой Вселенной. В другой физике и т.д. и т.п. В один прекрасный день я решил увидеть мир. Увидеть мир и в дорогу собирал меня отец, — Дедушка который. Не тот, который на рыбалку меня, нет, это настоящий реальный дедушка, воевал в Великой Отечественной, и мы с ним попали как-то раз в землянку к его друзьям в тот момент, когда они погибли. Нет, а это Дедушка именно с тех миров. И что удивительно, Первые, будем назвать их Первыми, они знали, что это они взбаламутили меня. Ну, меня того. Они меня взбаламутили на это такое, чтобы я… Но самое удивительное, как они сказали, что это, все эти события отражаются в нашей жизни. В каждой жизни отражаются маленькими, порой неприметными эпизодами. Например, это вот моё… Это кстати в разговоре было именно. Лёш, это я сейчас не ухожу куда-то в сторону, а это разговоры, которые были. Все события — они как бы повторяются из жизни в жизнь некими эпизодами.

(ХГМ) — Как бы знаете, как новая серия начинается с последних кадров предыдущей серии, что-то такое подобное, наверное. И вот этот мой побег из своего мира — он отражается тем, что я здесь трижды убегал из дома. Первый мой побег был… Причём он прямо кричал о том, что именно… Все подсказки были именно этого вот, первый побег был. Я же маленький был во времена развития космонавтики, и одел на себя маленький стульчик или табуреточку, уж не помню, типа шлем. Не шлем — скафандр. Ну а снять не смог — голова-то большая. И мама стала ругаться, что придёт папа, то да сё. Ну в общем я умудрился снять это как-то, табуреточку и убежать из дома. Правда, в колготочках, в январе, вот. И здесь повторилось что — то, что я не послушался отца, т. е. я там ушёл, не послушав отца. Когда он говорил, что «остановись, можно же всё узнать», а я решил вот другими путями всё узнать. Не послушался отца. Та же табуретка, тот же скафандр говорят о том, что это идёт о космических, как говорится, расстояниях. Т. е. как бы из другой Вселенной пришёл, это связано с космосом. То, что я ушёл зимой в маленьких колготках, неодетый — это говорит о том, что я был совершенно не готов к этому, т. е. это произошло всё неожиданно.

(Масленников) — <…>

(ХГМ) — А? (пауза) Не знаю, слышно меня.

(Сидоров) — Не прерывайте пожалуйста Геннадия, пусть он закончит рассказ.

(ХГМ) — Не, я просто испугался, что меня не слышно. И через вот эти вот они повторяются. И как бы в другом виде, конечно, в «мини» таких, но эти повторения всегда есть, всегда есть. И у нас пытаются обучаться этому, видению этих событий, да, их называют кармическими связями. Но это совершенно не относится к каким-либо кармам, нет, ни в коем случае. Карма — это чаще ответная реакция и не больше, всё, ответная реакция. А здесь идёт повторение истории. Это не относится ни к какой карме. От того, что ты сбежал из дома в данном случае, сбежал из дома — т. е. повторил когда-то пройденное, да. Это не есть последствие, а это есть повторение, это совершенно разные вещи. А когда люди не понимают, адепт, они применили слово «адепт», точно. Я давно не кашляю, тьфу-тьфу-тьфу. Вот, адепт. Когда адепт не видит разницу между напоминанием этим вот, повторением, мини-повторением событий и кармой — то он идёт по ложному пути. Потому что карма — это реакция на содеянное. А здесь просто идёт повторение. А для чего нужно это повторение? Чтобы ты мог… Чтобы не была разорвана нить. Нить твоя, которая твоего рождения. От самого первого твоего рождения создалась эта нить, и вот эта нить, она никогда нигде не прерывается. Никогда нигде не прерывается, и она всегда за тобой, Серебряная нить так называемая, вот. И естественно для того, чтобы тебя запутать, зациклить тебя, кто-то вяжет узлы на этой нити. Кто имеет доступ к твоей нити. А к твоей нити доступ имеет кто? Родители, друзья, которым ты доверился. И что удивительно, меня это очень сильно удивило — то, что друзья могут связать узелок ненароком. Узелок, который будет препятствовать тебе. А враги, что удивительно, они никогда не вяжут узелки твоей нити. Они всегда их развязывают. И когда я спросил, почему так, они сказали, что: «А ты подумай, почему». Вот. Т. е. такой акцент, такое внимание, что именно родители, друзья, близкие вяжут узелок. А враги будут только развязывать, они никогда не будут связывать эти узлы, они будут их развязывать. Вот это удивительно. Я в принципе догадываюсь, почему так, но не буду говорить, потому что… Ну потому что. Но это очень важный такой момент, хотя тогда во сне я не воспринял его, потому что столько много событий было. И что удивительно, во сне я всё-таки был более адекватней <…> чем когда проснулся. Вот об этом говорили мы. О ружье я говорил, которое стрельнёт. Что ещё? Блин, надо вопросы наверно какие-то.

(Володин) — Ген, а вот ты говорил о Корабле, об Экипаже, и я так понимаю, отголоски этого Корабля в нас, в этих сомнениях, в этих спорах и т.д. Правильно я мыслю или нет?

(ХГМ) — Нет. Нет, в том-то и дело, что сомнения и споры — это удаление от Корабля. И здесь вот такая тонкая грань, правда, об этом беседа не шла, но это было ранее, это было на сеансах с Машиной, и там тоже был вопрос один к одному почти. Что если не будет сомнений… Сперва было так: сомнение — это значит, ты засомневался, а значит, ты начал понимать, что ты неправильно живёшь или ещё что-то, то значит, это шаг стать членом Экипажа. Они сказали, что нет. Это наоборот уход, потому что ты перестал верить себе. Ну а тогда спрашивающий, не буду говорить, кто, говорит: «Ну я всегда себе верил, я всегда себе доверял, я понимаю, кто я, и поэтому не надо меня лечить». Именно «лечить», я помню эту фразу. «Не надо меня лечить, что я… Если б я сомневался, то я многих вещей не стал бы делать». Они сказали, что это тоже есть дорога — в противоположную сторону. Не должно быть никаких крайностей. Если ты сомневаешься, ты должен обосновать своё сомнение. Если ты уверен, то не стоит даже пытаться свою уверенность обосновать. Потому что чем больше ты будешь обосновывать свою уверенность, тем больше ты будешь заблуждаться. Ещё раз повторюсь. Если ты засомневался — ты должен понять, почему ты засомневался, доказать своё сомнение. Но ты не должен доказывать свою правоту, уверенность свою. Если ты начнёшь доказывать свою уверенность — это будет говорить о том, что ты перестал, как они сказали, обучаться.

(Володин) — Спасибо, я понял. Очень тонко. Слушай, а о свободе можешь что-то сказать?

(ХГМ) — Свобода. Однажды Машина сказала, спросила… Точнее, получилось так, что разговор пошёл о свободе, а, о Машине. Мол, а почему «Машина», почему не компьютер, такой вопрос был задан. А она сказала — машиной надо управлять. А компьютер может выполнять программу самостоятельно. Ну, управлять, не хочешь, что ли, свободы? А она сказала: «А какой свободы? О какой свободе вы говорите? Если вы бросили жену, вы стали свободны? И если вы…» Ну короче, решили уйти от каких-то проблем, даже не решив их, вы стали свободны, о какой свободе вы говорите? Вот. И чаще свобода воспринимается вами как вседозволенность. Никогда никто вам не даст полной свободы. Не из-за того, что просто боятся вас. А из-за того, что боятся за вас. Вот прям такая фраза была — что не из-за того, что боятся вас, а из-за того, что боятся за вас. Вот. Поэтому никогда вам свободы не дадут. Потому что вы уничтожите себя этой свободой. Потому вы ещё не знаете, что с ней делать. Вы не знаете, что самое… Почему дана свобода? Почему дана воля? Почему ум может принимать решение? И даже такой вопрос был задан Гере: «Вспомните, что Господь дал вам право назвать каждого по имени. И вы назвали рыб, каждую рыбу назвали и каждое животное назвали. Не бог назвал — человек назвал». Т. е. в данный момент была дана свобода. И у него спросили, почему. «Почему Господь дал вам право назвать имена, дать имена. А вы знаете, что имена влияют, и он дал вам право». Вот. Ну, там ответ не ответил, ушёл куда-то в сторону.

(Володин) — Т. е. вот это и предохранители перегорают из-за нашей вот этой свободы, да?

(ХГМ) — Вы знаете, почему-то считается, что предохранители — это некие такие отдельные существа, которые как бы отдельное что-то где-то там. Нет. Предохранители — это именно внутри нас. Те же Краски, они живут внутри нас, мы — симбиоз. Мы симбиоз. Когда-то, когда пришли… Когда из будущего пришли в прошлое, чтобы поселиться здесь, то увидели, что Земля уже заселена. Заселена энергетическими существами. Вот. И энергетические существа сказали, что они не уйдут отсюда, потому что они живут здесь, но и не будут мешать новой жизни. «И мы будем жить в вас, будем жить в вас». И вот они живут в нас этими биотоками различными, ну, электричество живёт в нас. А что я, вопрос не об этом был. А, свободе. Не, я что-то потерялся.

(Володин) — Да не, нормально-нормально, всё хорошо.

(ХГМ) — Задай вопрос, я потерялся просто ответить.

(Володин) — А ты Пирата этого видишь где-нибудь, предположим, среди нас или метафору. Я конечно цепляюсь за это, но мне интересно. Ты сказал, может, добавишь что-то.

(ХГМ) — Нет, я не думал об этом. Я понимаю, на что ты клонишь. Но я не буду говорить ни за, и ни против. Нет, здесь я не видел Пирата. Я просто там представил его как пирата. Он был расплывчат, а значит, он не был кем. Т. е. вряд ли он был Дмитрием, скажем так, или Евгением, потому что на данный момент он там всё-таки существовал, его не существовало здесь. Понимаешь, как тебе объяснить. Он не проявлен, не проявлен в этом мире. Значит, он не может сейчас быть Дмитрием, или там Женей, или ещё кем-то, не может.

(Володин) — Это твой личный образ, да? Для свободы.

(ХГМ) — Это не мой образ, нет, это не мой образ. Это иные, иные существа. Я вспомнил всякие… А, ну ладно, давайте другие.

(Володин) — Что ты вспомнил?

(Моисеенко) — Ген, ещё раз напомни, пожалуйста, почему они все пришли во сне? Какую цель преследовали все персонажи, которые пришли?

(ХГМ) — Знаешь, один раз вот уже приходили прощаться. Это было давно уже, когда контакты… Получилось так, что Первые решили уйти, они были разочарованы в наших действиях, и они решили уйти. Я довольно-таки сильно испугался тогда. Я помню тогда… С Москвы, Дебальский тогда ещё был, и я ему тогда рассказывал про это событие, как бы пришли, давно это было. Пришли все, но они пришли как бы провожать Первых, не меня. Не ко мне они пришли, а пришли через меня как бы провожать Первых. А Первые решили уйти. Бесповоротно, как говорится, поняли. Как они сказали, что они проиграли. Они проиграли, и нет смысла пока здесь быть. И вот все пришли, чтобы их проводить. Но пришёл Дедушка, и я не знаю, как он с ними говорил, о чём он говорил, это было не при мне. И они остались. Они остались, вот. Причём остались так, что они не пришли к какому-либо разочарованию для других, что, мол — вот, болтуны, хозяева слова, слово дал — слово взял. Обещали уйти, а сами не ушли. Нет. Как-то получилось так, что все прекрасно всё поняли, по-иному как-то. Я не знаю, о чём говорил Дедушка, поэтому врать не буду. Вот. Сейчас пришли… Я думаю, всё-таки пришли провожать Мабу. Провожать Мабу, Риту. А Рита… Оказывается это всё-таки не первая наша встреча, не первая наша жизнь с Ритой. Мабу — не знаю, не буду врать, хотя у меня всё-таки ощущение… Я помню, я хорошо визуально чётко помню 1648 год. Мальчишка, сидящий на цепи, рядом собака сидит на цепи, и мальчишке бросают тряпки, и он по этим тряпкам должен предсказывать. Получилось так, что появился некий друг… А один из монахов казался такой добрый к нему. А мальчишка очень сильно прятал это своё умение по тряпкам этим определять о судьбе хозяина, как говорится. И он это сильно скрывал. Но у него появился некий друг такой монах, и он ему доверился. А монах оказалось, что просто такой. Монах оказался вдруг, переделать если. И он рассказал всем. Его стали заваливать этими тряпками. А единственное спасение… А его пытали, чтобы вот вести контакты, и сваливали всё на Первых, как говорится. Что, мол, они его пытают-мучают, а монахи его спасают. Типа он больной, он болен сильно, и монахи его спасают. Благодаря им он ещё живой. И у него одно спасение от этого было — собака. И я почему-то ассоциирую эту собаку с Мабу. Может быть, я не прав. Я всё пытался у Мабу спросить про это, потому что все как будто… Ощущения, внутренние ощущения вот этого друга собаки, именно друга. Они как бы очень схожие с ощущением Мабу. Поэтому я не удивлюсь, что Мабу в данном случае проявлялся в собаке. Не скажу, что он был собакой, а проявлялся в собаке. Вот.

(ХГМ) — И Рита. Рита. Как-то один раз получилось так, что мы сидели, а у неё частный домик был. Частный домик такой деревянный, и я помню печка, настоящая печка прям, дровами топилась. А рядом железная дорога, электрички бегают-ходят. И получилось так, что подошла какая-то электричка, и начался шум какой-то громкий. И мы отвлеклись и стали разговаривать с ней просто о таком, о прошлом. Зацепились о прошлом. И она мне вдруг стала рассказывать об Амеле, о девчонке. В общем получилось так, что вот этот вот мальчишка, в которого она влюбилась… Я не знаю, знаете вы эту историю, помните, нет? Это 1200-ые года, Амела-колдунья, девочка с заячьей губой немая, вот. Там очень много про неё было историй. Так вот она влюбилась в парня, которого отравила потом Амела, потому что она хотела, чтобы девочка осталась девочкой, иначе она теряет свойства. Теряет силы и не может стать колдуньей. Вот этот парень, получается — это и есть Рита. Вот такая вот история. Т. е. она обладала знаниями какими-то. А может, это было где-то в сеансах, в контактах, и она озвучила. Я это тоже допускаю. Но мне почему-то кажется, что она сама очень много помнила, очень много знала. Я, по-моему, уже давно не кашляю — красота.

(Масленников) — Говори.

(Моисеенко) — Можешь добавить смысл прихода всех, именно проводить Мабу или, может быть, они хотели тебя как-то поддержать или нам какую-то информацию дать, спрашивающим?

(ХГМ) — Не, Миш, у меня не осталось ощущения похорон, потому что если бы они соболезновать мне, то у меня было бы ощущение всё-таки каких-то похорон. Нет, по-моему, он просто проводили Мабу. И какие-то знания давать… И понял, Миш, в принципе. Скорей всего я разочаровал вас, вы ожидали большего, но я, в принципе, что знаю — то рассказываю. А может быть, я даже знаю, и было больше событий — но нет вопросов на эту тему.

(Сидоров) — На самом деле ты сказал, что в прошлый раз они приходили попрощаться с Первыми, не со мной. Т. е. ощущение, что в этот раз они приходили попрощаться с тобой, Рита заменила собой твоё состояние, чтобы ты не впал в Белимова. Что, почему они пытаются отгородить тебя? Что-то недоговариваешь, может, всё-таки?

(ХГМ) — Я не знаю, мне кажется, знаешь… Дело в том, что сейчас вот, допустим, случилась какая-то, разве ты не поможешь другу? Поможешь. Это необязательно должно быть какое-то именно такое вот… Не знаю, мне кажется, это всё-таки не спасти меня ради какого-то там, чтобы я что-то где-то сотворил. Я думаю, нет. Скорей всего нет.

(Сидоров) — Ну а какой тогда смысл Рите занять твоё место, какой смысл тогда в этом?

(ХГМ) — Хорошо, давай тогда скажем так. Вот мы будем сейчас с тобой идти по краю обрыва. И кто-то из нас срывается, да. А мы на одной верёвке. Какой смысл нижнему резать верёвку? Он же погибнет стопроцентно.

(Сидоров) — Так а какая связка у вас общая, какая тема держит вас всех вместе?

(ХГМ) — Я не знаю, какая тема нас держит. Может, Экипаж. Я не могу сказать. Я просто рассказал сейчас историю о том, что Рита была тем парнем в 1200-ых годах. И я сказал, что она об этом знает. Я не знаю, знает ли она это из контактов, где-то это было озвучено, или знает сама по себе. Мы с ней были хорошие друзья, без всяких каких-то пошлостей, именно друзья хорошие. И я за неё сделал бы очень многое. Надеюсь, что если бы надо было отдать жизнь — отдал бы и жизнь. Надеюсь, что я так смог бы сделать. У меня нет ощущения какой-либо меркантильности. У нас просто. Я не знаю, правда, не знаю. Я не чувствую себя каким-то особенным. Я не чувствую себя каким-то особенным, что я должен что-то исполнить такое, ради меня все, даже Первые — нет, нет. Лёш, совершенно всё не так. Я самый обычный человек, который должны быть все такими человеками, когда должны слышать, видеть. Моё единственное преимущество только в том, что я слишком много знаю. И это преимущество мне не приносит счастье. Вот моё единственное преимущество, вот и всё. От которого стараюсь всегда убежать. Понимаешь, просто вот. Очень многие вещи творятся не из-за того, что для всех это слышно, что вот хотел весь мир сделать лучше, да. Да брехня это всё. Не хотел я сделать мир лучше. У меня не было таких идей. Я хотел просто, чтоб Гера перестал пьянствовать. Потому что он начал пьянствовать, поэтому я и озвучил эти контакты, и всё. Я стал говорить вслух, хотя до этого общался и без этих. Вот и всё, вот она вся правда. А всё остальное, что я хотел спасти мир, и вот это, дать какие-то новые знания — это всё глупости, это всё ложь. Скажу тебе честно. Это всё красивое, и всё. Но не настоящее. И контакты я не озвучивал, был против озвучивания контактов, публикаций, не из-за того, что там какие-то. А то, что мы просто, как тебе объяснить. Мы нарушили обещание, вот и всё, мы нарушили обещание, которое дали тем же Первым. Тот же Белимов, та же… Понимаешь, Белимов, Ольга, я и Гера — вот эти четверо, нас четверо, должны были написать книгу. Некую книгу. Ну, может, не книгу. Может, это было как что-то в другом. Но мы должны были совершить какую-то работу, которую мы не совершили. Мы их просто обманули, и всё. И поверь, эта работа, даже что Белимов инсульт… Но инсульт-то произошёл уже после публикации, согласен? Поэтому не стоит сваливать на инсульт Белимова. Поэтому скажу честно — никаких благородных целей я, глобальных, всемирных целей, я не… Не было у меня этих целей. У меня была прагматическая одна маленькая цель, которая для меня стала неким таким движением. Понимаешь вот?

(Сидоров) — Но на самом деле ты выполнил миссию, ты написал книгу. И были подключения, мы потом разберём более досконально. Серьёзное описание, что, зачем и когда выйдет эта книга. Ты сделал работу за всех четверых. И выполнил миссию за всех.

(ХГМ) — Лёш, я просто писал, и всё. Большинство там было автописьмо или диктовка.

(Сидоров) — Так это и была цель. Была цель перевести в материальный наш мир духовную эту книгу, которая от Первых идёт. Они об этом тоже говорили несколько раз.

(ХГМ) — Я понял. Я понял.

(Сидоров) — Ты свою миссию выполнил, я надеюсь, что на этом не конец. И я надеюсь, что у тебя со здоровьем всё будет в порядке, и мы ещё сможем всё-таки многое узнать от тебя. Что вообще человечеству требуется узнать.

(ХГМ) — Ну ладно, пусть будет так.

(Масленников) — Процесс пошёл.

(Сидоров) — Ребят, ну я предлагаю отпускать Геннадия, два часа мы общаемся. Если Геннадий всё сказал, то в принципе, может, стоит ему отдохнуть. Он всё-таки на работе находится.

(ХГМ) — Ну, на работе находится, как раз время даёт. У меня есть ощущение чего-то недосказанного, но я не могу поймать, что именно. О Красках я говорил. О Предохранителях. А, я остановился, так и не объяснил Предохранители кто.

(Масленников) — <…>

(Володин) — Давай-давай, хорошо, да.

(ХГМ) — Предохранители — это не какие-то отдельные вид, раса или ещё что-то, не отдельное существо. Они живут в нас. Это те, скажем так… Их можно назвать ангелами, которые предохраняют нас от наших… Порой от наших чувств. Порой если пришло горе, человек убивается, и тогда сгорают Предохранители, и они прерывают этот поток. А сгорают Предохранители — значит, происходит некое событие, цепь событий, которая восстанавливает новые связи. Новые связи, потому что этот Предохранитель сгорел, оборвалась какая-то связь между нейронами, скажем так, да. Начинаются создаваться новые связи. А для того, чтобы создались новые связи, нужны какие-то события, определённые события. И эти события должны быть сделаны так, чтоб прервать твоё горе, притушить горе, чтоб ты не сгорел. Понимаешь, вот это событие. И отвлекающее что-то. А как оно может проявиться? Оно может проявиться, учитывая, что всё-таки это мы уединённые, а вот эти более тонкие уровни, они намного больше на самих, и поэтому очень многие тонкие тела разных людей воссоединяются. И могут вести меж собой диалог. И когда у человека случается какое-то горе, да, и сгорают Предохранители, создаётся вот эта цепь событий, кто-то же должен принести это событие в мир. Кто-то должен. И тогда ближайший человек может сделать какой-то неадекватный для него поступок, скажем так, да. Чтобы удивить. Не удивить, а как-то вот сбить с этого направления горя человека. Ну знаете, как… Возьмём пример мультика этого, помните, Карлсон, он летал, и она его гоняла мухобойкой. И он такой останавливается: «А у Вас молоко убежало». И она такая: «ай-ай-ай», а потом: «какое молоко?» И вот, понимаете, сбил её. Так работает это вот, так работают Предохранители. А он перегорает, всё перегорает, разорвалась связь, и начинают создаваться новые, обходные связи. И благодаря тому, что новые связи, значит, были новые события. И всегда рядом найдётся кто-то, который воспримет на тонком уровне, его попросят что-то сделать. И он сделает что-то, чаще бывает невпопад, как бы для себя. И он потом не поймёт, зачем я это сделал. Но он это сделал, потому что на тонком уровне всё это происходило. Вот так работают Предохранители, Краски. Т. е. это, скажем так, внутри нас. Предохранители внутри нас, не где-то кто-то отдельно. Они живут внутри нас, это часть наша, это наши ангелы-спасители. Что ещё? Краски…

(Сидоров) — Я хочу спросить, в течение беседы было от Первых подключение, они сказали, нужен счёт и сказали, обратите внимание, что Переводчик без защиты. Вопрос к Первым, что можно сделать в этой связи?

(ХГМ) — Не знаю, что сейчас, действия какие.

(Володин) — Лёш, уже я думаю всё. Пусть в свободном полёте будет. Ген, всё тонко очень поясняешь, я тебе очень благодарен и всегда восхищался твоей прозорливостью и тонкостью заметить многие детали. Я тебе очень благодарен за это.

(ХГМ) — Это же не я, просто я наслушался.

(Володин) — Всё равно. Это ты, Ген. Я тебе очень благодарен, правда.

(ХГМ) — А те же Краски — почему Краски? Потому что они проявляют себя, проявляют именно физически себя как Краски. И очень хорошо видно это проявление в больших чувствах. А когда очень большие чувства, на грань уже перегорания, как говорится… Причём Предохранители могут перегорать и в счастье. Т. е. они перегорают в крайностях, не зависят от направления счастья или горя. И Краски мы можем увидеть вот этот год, розовые очки или когда мы видим всё в сером. Вот это есть проявление Красок. А для чего он нужны? Наш мозг, он всё-таки работает с материей, ему нужны материальные доказательства. А как принести материальные доказательства, как тонкий мир может проявить? Я говорю о тех слоях мозга, которые не работают с тонкими материями. На тонких материях хочет привести какие-то изменения на материальном. Напрямую он этого сделать не может. И напрямую на мозге это не скажется, потому что он не воспримет этого. И поэтому она просто создаёт Краски. Тонкие чувства создают Краски, и мозг, видя те Краски, начинает строить свою картину. И реагирует так, косвенное такое управление мозгом. По-настоящему мозг не бывает свободен никогда. Он управляем. Он управляем обстоятельствами внешними. Обстоятельства внутренние — это обслуживание нашего тела через боль, ещё через что-то. Это работа Красок. Кто там ещё? Карточки. Это карточки.

(ХГМ) — В отличие от нас, те, кто создаёт карточки будем <…> называть это часть нас. Это опять не отдельное что-то. Составляет карточки, т. е. создаёт планы. Соответственно, создав план, он начинает исполняться. Соответственно, тело начинает изменяться. Очень легко это понять на таком. Вот надо что-то сделать. Надо, допустим… Ну возьмём в данном случае на мне. Мне надо сегодня беседовать. Но у меня есть сомнения из-за этого кашля, получится беседа или не получится беседа. И вот составляется карточка, что там я планирую провести беседу. И там, значит, в этой карточке указан кашель. Указываются мои сомнения. Это всё выдаётся мозгу, мозг начинает читать. Ага, будет беседа, понятненько, подготовимся. О, кашель, он может мешать, угу. И тут есть два варианта. Когда мозг испугается, и он скажет: «Елки-палки, он будет кашлять, надо же». И он уже будет такой: «Да беседа может не состояться из-за этого кашля». Да, такой вариант. И есть другой вариант. Когда мозг скажет: «Кашель. Да ну, пустяки, разберёмся, беседа будет». Понимаете, чувствуете — два разных решения. А карточка одна. И вот представьте ситуацию такую, что вот зашёл я в автобус, еду, карточку уже… Составлена карточка, ну, это план на будущее. На ближайшее будущее составлен план, что вот я на такой-то остановке выйду и пойду туда-то туда-то. И вдруг резкое происходит событие. Автобус сломался, или ещё что-то, а если ты без билета, а тут вдруг уже кондукторы вошли, ты тогда выскакиваешь на другой остановке. Что, карточку выкидывать? Нет, ни в коем случае. Мы её переписываем. Мы пишем новую карточку, не так я сказал.

(ХГМ) — Мы пишем новую карточку, а вот эту карточку, то же желание, чтоб она не пропала эта карточка… А она не может пропасть никуда почему — потому что была проведена энергия, была проведена работа. А раз была проведена работа, энергия — то значит, что-то изменилось в этом мире, и оно должно дозавершиться. Значит, тогда эту карточку мы ближайшему отдадим человеку, ну на тонких уровнях, конечно. И тогда у человека возникает идея: «Блин, а не пойти ли мне туда?» Куда мы хотели пойти, да. Тот человек, может, даже об этом месте не знал, но вдруг такая идея: «Что-то я слышал, а не пойти ли туда сходить, что ж там такое?» И он туда пошёл. Т. е. действие началось, и действие закончилось, обязательно закончилось. Потому что в тонких мирах нельзя себя вести так, как мы сейчас ведём себя в «толстых». Мы можем запланировать что-то или сделать. Хозяин слова, всё. В тонких мирах так не бывает. Там всё, что началось, обязательно должно быть закончено. Там должно быть всё завершено, иначе в этом мире отразится разрухой. И если вдруг что-то всё-таки не свершилось, в тонком мире всё-таки не уложилось, что-то не закрылось — это отразится на нашем материальном мире, на наших болячках, на наших неудачах по жизни. Но чаще всего на болячках. Или нашей неудачной судьбе, скажем так. Мы будем считать, что судьба нас наказывает или что-то такое, такие наши будут неудачи. А это всего лишь то, что мы всего лишь просто чего-то не завершили. В тонком мире не завершили. Потому что все наши желания, они исполняются. Все до одного, абсолютно наши желания исполняются, только исполняются искажённо, потому что мы не умеем мечтать до малейшей тонкости. Мы даём только направление, вектор, и всё. Вот, я хочу быть богатым, и всё. Мы не уточняем, что и как — просто хочу быть богатым, и всё. Но мы не уточняем своё богатство, свой размер. И мозг не очень-то разбирается в этих деньгах. И он просто, если у тебя сейчас нету кусочка хлеба, то появится кусочек хлеба — и мозг уже будет доволен. Мозг уже будет считать, что задача выполнена, ты уже богатый. И когда мы говорим, что «какой я несчастный», то обязательно кто-то посмотрит и скажет: «А ты ещё не видел, что такое несчастье», и дадут тебе несчастье. И поэтому говорят, что надо говорить: «Я счастлив, я счастлив». И тогда кто-то придёт, посмотрит, скажет: «Разве это счастье? Вот счастье». И одарит тебя счастьем. Почему и говорят, что надо быть оптимистом, и стакан должен быть полуполным, а не полупустым. Ну что там ещё, спрашивайте.

(Володин) — Вот видишь, без тебя бы мы не услышали тех, кто с нами пытается заговорить, а ты говоришь, что не важен ты. Важен. Каждый важен, спасибо тебе.

(ХГМ) — Нельзя перехваливать — я кашлять начинаю.

(Моисеенко) — Ну, предлагаю потихоньку заканчивать. Если, может быть, есть наставления какие-то, советы, дополнения от Первых и других по взаимодействию в нашем изменяющемся мире и взаимодействию друг с другом в этом изменяющемся мире. Если нету, то тогда мы завершаем, если нет — то тогда мы слушаем.

(ХГМ) — Знаешь, Миш, дело в том, что я заметил, что вот когда… Бывает, что ты провоцируешь их. Вот когда ты их провоцируешь, то они не появляются.

(Моисеенко) — А если я 20 раз вопрос повторю?

(Сидоров) — Миш, ну на самом деле очень много было сказано, я с нетерпением жду записи, потому что было информации очень много выдано. Жалко, что связь прерывалась. Но там есть, что разобрать, и беседа достаточно ёмкая получилась в любом случае.

(Моисеенко) — Согласен, да.

(ХГМ) — Ну я не знаю сейчас никакие… У меня не было… Я же помню, ты, Миш, говорил, что у меня были ощущения какие-то такие прерывания. А здесь я прерывался, выключал микрофон только на кашель, а вы говорите, что какие-то включения были.

(Сидоров) — Были серьёзные высказывания, Ген, на самом деле. И я с нетерпением хочу их разобрать по слову.

(Моисеенко) — Да, во-первых, Первые выходили, во-вторых, был какой-то монолог, рассказ о чём-то, и при этом ты не кашлял. Т. е. твой кашель выключали в этот момент ответов. По-моему, около пяти минут ты что-то говорил и ни разу не кашлянул.

(Володин) — Это страница из книги скорей всего была.

(ХГМ) — Книги-книги, что-то вы мне напомнили. А, я вспомнил. Мы же ходили в пещеры. И мы приходили к пещерам. Я-то приходил в пещеру раньше с Мабу, и Мабу там: «Видишь ли ты книгу?» — у него был самый первый вопрос у него. Я сказал, что вижу. Он так обрадовался, как ребёнок, что я увидел книгу. Потому что он говорит, что это редко кто видит книгу, а здесь… Как бы очень обрадовался. И на сей раз мы ходили, и Первые, да-да, это было их предложение… А знаете, я ещё поймал себя на том, что у меня было такое ощущение, что Первые прекрасно ориентируются в этих пещерах. И я почему-то подумал, что они здесь не в первый раз, потому что они прекрасно ориентировались. Даже Мабу, допустим, когда мы гуляли, он иногда подзастревал, вспоминал, куда, чего, где. А здесь как-то очень свободно, получается, они проходили. И вы знаете, я ещё заметил то, что пещеры были пусты. Я никого не видел, абсолютно никого не видел. И мы вот зашли… Причём зашли все-все-все, и Краски, и тот же Пират — зашли все. Вот. И стали бродить, да. А я и Первые подошли к книге. И вы знаете, я вдруг понял, что они не видят книги. Видят Первые, и вижу я, причём, может, я и обманываюсь, но мне почему-то показалось, что Первые были очень заинтересованы, вижу я книгу или нет. Т. е. как бы было ощущение сомнения. У них сомнения, что вижу или нет. Это, знаете, говорит о том, что в принципе очень легко потерять тобой накопленное. Точнее, тобой прожитое. Накопленное-то теряется очень легко, потому что ты копишь и не применяешь. Но даже то, что ты применяешь, всё, твой опыт прежних жизней — всё это легко потерять, оказывается. Потому что это сомнение говорит об этом. Но, слава богу, я говорю, как увидел книгу, и…

(ХГМ) — Дедушка, вот что я вспомнил. Я стою около какого-то огромного шара, и мне говорят, что это Я. Я слышу чей-то голос, что «войди туда, это твоё Я». А я такой удивлённый, думаю: «Как же это будет моё Я и этот шар отдельный совершенно от меня?» И я слышу голос, что вот «Рядом с тобой Дедушка, дотронься до него, слышишь его или нет». Я такой удивлённый: «Как я могу не слышать Дедушку? Если бы я не мог слышать Дедушку, то не было бы ничего, не было этих сеансов, этих контактов, не было бы даже этого шара я не видел огромного большого, да». А я слышу такое настойчивое: «Это ты, это ты, соединись с собой, это твоё высшее Я». И я такой удивлённый: «Ну если это моё высшее Я…» А он огромный шар, огромнейший, с пятиэтажку такой, не меньше, да. Вот. И такой настойчивый голос: «Это твоё Я, это твоё Я». И я такой в недоумении: «Ну если это моё, значит, надо это забрать». И я беру этот шар, и почему-то он становится таким, что я могу его взять в руки, ложу его в карман. Ложу его в карман с такой мыслью, что приду на полянку, и я сделаю из него домик… Гараж, — не домик, - «гаражик». Причём не гараж, а гаражик. Сделаю из него маленький гаражик. Ну типа для игр, почему-то я так вспомнил. Странно, ну ладно. Видно это где-то в контактах каких-то что ли было. Потому что это именно реальное какое-то что-то, значит, это было в сеансах где-то. О чём-то я другом хотел сказать, а забыл. Наверно всё-таки эта привычка, что отвечать на вопросы.

(Сидоров) — Про шар — это был сеанс с Лукахиным.

(ХГМ) — Я не знаю. А, ну я не знаю о нём толком ничего, я же его не слушал. Этот… О книге-о книге. Дело в том, что каждый из нас не просто имеет право, а должен вписать в эту книгу себя обязательно. Обязательно, хочешь ты этого или нет. Умеешь писать или не умеешь писать — это не является каким-то оправданием, абсолютно. Ты оставляешь запись в этой книге. И знаете, как сказал герой Тихонова, от многих остаётся только две даты и между ними прочерк, т. е. дата рождения, дата смерти, а прочерк — это вся твоя жизнь поместилась в одном прочерке. Вот иногда есть и такие записи, есть. Но ты обязательно должен внести эту запись. Что удивительно, есть такое понятие… Вот о свободе вы спрашивали, да. Если человек уже близок к свободе своей, то он не просто вот, знаете, пишет. Записал пусть даже просто прочерк, и всё. А даты за него ставятся. Они ставятся, даты, а ты вот что между датами ставишь. Кто-то прочерк, кто-то ещё что-то. <…> свободы. У тебя появляется интерес, а что там было. Самое удивительное, что почему-то большинство пишущих начинает листать книгу дальше, хотят узнать будущее своё. Хотя это будущее ещё не написано, ты не вписывал эти строки. А он всё заглядывает, он видит там пустые страницы, и он, разочарованный в этом, уже не очень-то и старается писать что-то. И он уже — лишь бы отписаться, лишь бы отжить, как говорится. Лишь бы прошла жизнь, вот эта ассоциация, что лишь бы прошла жизнь побыстрее, да и всё, отстреляться, как говорится, и всё. Вот. И почему-то не возникает у него мысли выяснить, что было. И практически все листают вперёд.

(ХГМ) — И очень редко кто листает не вперёд, а листает прошлые страницы. И ещё реже — те, кто читает… Листает прошлые страницы и ищет не свою запись, а смотрит записи все. Это совершенно редкое, потому что чаще каждый пытается найти свою запись и совершенно не видит записи других. И он почему-то считает, что эта книга — только о нём. Т. е. даже вот, он даже сумел догадаться и листать то, что было. Оказывается. Есть вот это ограничение, которое создал он сам, что он видит только свои записи. И эта книга посвящена только ему и больше никому. Понимаете, самое страшное что? Он видит только свои записи, он не видит чужие, он не видит записи. А когда человек всё-таки как-то более близок к тонкому, истинному тонкому, а не выдуманному тонкому, то он видит записи своих друзей, близких, тех, кого встречал. И совершенно прекрасно, если он видит записи совершенно незнакомых людей, он тоже их увидел. Даже тех, кого не встречал по жизни своей, никогда. Но это очень трудно.

(Моисеенко) — Ген, ты что-то в книге прочитал тогда, свои воспоминания, можешь вспомнить что?

(ХГМ) — Я не читал, здесь я не читал книгу. Я видел её, но не читал. Потому что было много народу, и просто как бы я увидел книгу, Первые увидели, что я видел книгу, Дедушка был очень рад, что я видел книгу. И я почему понял, что, оказывается, можно потерять это знание, умении видеть книги. Оказывается, можно потерять, потому что… Ну как бы так я это понял. Этот сон, он богат тем, что малейшие эти какие вот… То же самое радость, что видел книгу… А здесь я наяву бы принял просто, что, ну, обрадовались. А здесь я уже вижу то, что за этим стоит. А за этим стоит то, что, оказывается, можно всё-таки терять. То, что ты умел, ты можешь потерять. Т. е. более глубокое понятие этого сна. Во сне более глубокие понятия, и притуплены чувства. Почему притуплены чувства — потому что я говорил, что я пытался очень Мабу даже найти. Моббу, правда, уже, не Мабу, а Моббу. Я почему-то чётко понимал разницу. И я порой то искал Мабу, то искал Моббу. Но почему-то я бы больше обрадовался, если бы увидел Мабу. Т. е. у меня бывает такое вот. А когда я проснулся, я уже окончательно понял, что я как вот так вот. Да, кого-то я перебил.

(Сидоров) — А брат Мабу жив?

(ХГМ) — Нет, не жив. Рита вместо него.

(Сидоров) — Нет?

(ХГМ) — Нет, не жив. Вместо него Рита, в том-то и смысл. Т. е. как бы сознание. Понимаешь, получается как. Получилось так, что Мабу взял в одно из путешествий с собой его. А тот не выдержал путешествия, и попал как бы, часть его попала в меня. Т. е. разумность его я забрал себе. Но я ограничен здесь в применении его разумности, поэтому не умею так, как Мабу. Но осталось у меня всё равно это умение, немного осталось, поэтому я умею контактировать, наверное. И может, просто каналы были открыты в этот момент, потому что был какой-то контакт. В общем смысл в том, что… И когда было, скажем так, Динара пророчествовала, что Мабу погибнет, там не Динара пророчествовала, не в том смысл, какая разница, связано с этим… Он же ещё ей спасибо сказал, когда дверями… Ну ладно. И во время битвы разум должен был вернуться к брату, и вот тогда они погибли. Но здесь, я так понимаю, может я не прав, что Рита пошла вместо меня, отдала разумность свою. Может быть, я не знаю, я правда, не знаю. Но почему-то у меня ощущение, что нет. Потому что пророчество это должно было сбыться. Его можно было изменить, но ненамного, как бы так. Понимаете, дело в том, что это не фатал. Я не знаю почему, мне очень трудно всегда было объяснить. Я понимаю, что это когда ты знаешь что-то, что должно произойти — это не фатализм. Это говорит о том, что кто-то просто успел заглянуть туда и увидел события, которые произошли. И когда Белимову пытались объяснить, он: «киноплёнка», приводил пример киноплёнки, там кадры уже все есть. Но значит, уже нельзя эти кадры изменить. Всё, это и есть фатализм. А ему пытались объяснить, что нет, «вы эту киноплёнку создаёте, вы автор, вы режиссёр этой плёнки, и от вас зависит. Но поймите, что если кто-то сумел заглянуть вне времени, он увидел, чем это всё закончилось, но это не говорит о фатализме. Это говорит о том, что он сумел заглянуть туда». И вот Мабу решил использовать вот это знание. И он решил изменить его. И поэтому он увёл Гора, увёл к реке, с целью, чтобы затащить его туда же, чтобы передать знания свои. И должен был сделать это он всё-таки в бою, в большом бою. Потому что это племя воинствующее, и оно никак не может обожествить или получить знание от труса, понимаете, в чём смысл. Как-то так. Не знаю, я могу ошибаться.

(Моисеенко) — Может, уже завершать потихоньку?

(ХГМ) — Как скажете.

(Александр) — Геннадий, можно я немножко в тему спрошу про то, что вы рассказывали?

(ХГМ) — Да.

(Александр) — Меня просто, раз Вы рассказываете, картинок таких насмотрелся. Мне кажется, Вы это всё-всё описываете душу свою. Вот это шар, книгу, всё-всё — это всё душа.

(ХГМ) — Да, это отражение души. Это как и мозг. Он же не видит конкретный холодильник. Он видит только отражение света, скажем и так. Да, это отражение души, всё верно.

(Александр) — Ну, может быть, у нас просто разнятся с Вами понятие, что такое душа. Я просто представляю, что это именно нечто такое идеализированное, что впитывает всё идеальное из нас. И каждый записывает строчку — самое идеальное из себя.

(ХГМ) — О, нет. Здесь я бы поспорил. Душа не может выбирать идеальное-неидеальное. Душа сама по себе — зерно. Зерно чистое, без каких-либо примесей. Но она любит одеваться в одежды. Она притягивает к себе множество-множество одежд. Состоящих из материи, субматерии, из своих желаний, мечтаний, хотелок, и боли, и счастья. Всё это не в душе, это всё снаружи души. Душа — это то неделимое, это та часть эфира, которая осознала себя, которая отяготилась Эгом. И глупо бороться душе с Эго, потому что она поняла, что она <…> отдельна от других, она совершенно иное. И она даёт себе имя. Имя, созвучное себе. Имя, которое <…> У ней есть жажда вернуться в эфир, не остаться собой. И она никогда не будет бороться с Эго. Борются шкуры, шкуры делят Эго, но не душа. Душа не имеет свойства бороться, ей незачем это делать. Если она цельная, и она знает, что она бессмертна — какой смысл? О какой борьбе идёт речь? Это бессмысленно, и душа прекрасно это понимает. А борются шкуры, шкуры, которые оделись, одежды этой души борются между собой. И принимают себя за душу, потому что так величественнее, так оправдываешь себя. Любая из этих шкур, которая посчитала себя душой, назвала себя душой, и она будет бороться за это звание любыми целями. Будет пытаться остаться душой. И пока она не поймёт, что она всего лишь только шкура — и будет идти эта ложная борьба. И мы все будем говорить об опыте души. А душе опыт не нужен. Она всегда сама по себе.

(Александр) — А шкура, Вы имеете в виду мы с Вами? Т. е. воплощение?

(ХГМ) — О, нет. Кто мы? Мы — материализованная душа. Отражение души в материи. А что отражается? Отражается всё. Отражается душа, отражается вся одежда этой души, отражается всё в этом мире и материализуется. Если с этой стороны говорить об опыте души, об её умении одевать одежду — ну хорошо, пусть это будет опыт. Но это будет ложный опыт. Потому что эту одежду рано или поздно придётся сбросить.

(Володин) — А вы могли бы продолжить чтение из книги?

(ХГМ) — Блин, уже на Вы со мной разговариваете, дожили, ёлки-палки.

(Александр) — Может, я чем-то помог просто что-то прочитать?

(ХГМ) — Да не читал я книгу, я же говорил, я не читал. Мы подошли к ней, была толпа народа. Ну если так сказать, воспринимал я как народ, конечно. Я всех видел как бы. И даже Эфиры, даже Эфиры — я их всё равно как бы видел, я их материализовывал, потому что по-другому я бы их не увидел. Т. е. те, я не знаю, частички живого, которые приходили с левой стороны во время контактов — они не ко мне приходили. Это я сперва по глупости думал, что они ко мне приходят, и я радовался: «Вон, сколько много!» И я даже останавливал движение руки левой, чтобы как можно побольше набрать их количество, да, была у меня такая первая заносчивость, признаюсь честно. А потом я прекрасно понял, причём мгновенно мне пришло понятие, причём оно пришло через стыд, через позор мой. Пришло понятие, что это вообще-то не ко мне пришли, а пришли к Первым. Просто я — некая дверца, и всё. Что-то подобие спрашивающих, которые пришли не ко мне, а пришли к Первым. Но разница спрашивающих и левых была в том, что спрашивающие были готовы выслушивать ответы, но не воспринимать их, а только услышать, не больше. А те, кто были слева, они… Их жизнь заставила задать эти вопросы, понимаете, жизнь. А раз жизнь заставила их задать эти вопросы, значит, эти вопросы были необходимы им. И были необходимы не сами вопросы, а сами ответы. Вот разница была между левой и правой стороной. И когда я это всё понял, вот тогда-то вся спесь с меня и сбилась вся. В хорошем смысле. И знаете, я всегда был рад приходу левых сторон. Никогда не количеству, а приходу. Что приходили. И я был рад не за себя. Не за себя, потому что было бы глупо с моей стороны. А радовался за Первых, что к ним приходят. Пусть через меня, но приходят к ним. Я за них радовался. И однажды они сказали, что это одна из причин, почему разговаривают они со мной. Это был ответ на вопрос кого-то спрашивающих, «почему мы пытаемся ложиться — у нас не получается. А вот у него это получается, не говорит ли это о его избранности?» И они сказали, что нет никакой избранности. Есть желание, и есть… А я забыл, о чём говорил.

(Володин) — О Первых. Т. е. важно очень желание и настрой для разговора с Первыми каждому из нас. Правильно?

(ХГМ) — Нет, просто желания — этого недостаточно. Наверняка те же Гера, Белимов наверняка желали тоже. Нет, здесь помимо желания должно быть ещё умение увидеть. Но самое главное всё-таки было — это умение уступить. Если честно, то уступить. Потому что во время этого сеанса приходит множество. Множество энергий. Энергий овеществлённых, энергий проявленных, непроявленных, иных, своих, множество энергий. И есть такая некая толкучка, которая не даст, приведёт только к беспорядку, расстройству и самого Переводчика, и самих их. Для этого нужно было умение отойти. Отойти в сторонку. Это, знаете, был такой социальный эксперимент, когда каждому раздали по шарику, по воздушному шарику. И попросили написать своё имя. И взяли шарики эти все и разместили в огромной такой комнате, зале. И множество-множество шариков. И попросили всех теперь найти свой шарик за короткое время. И началась такая огромная толкучка. И никто не смог найти свой шар, всё. Тогда изменили правила и сказали, что берёте любой шар с любым именем и отдаёте его человеку с этим именем, и всё. Не ищите своё, а любой шарик схватили, там — Серёжа. «Кто Серёжа? Ты? На, возьми свой шарик. Юра? Во-во возьми ты шарик». И вы знаете, практически все нашли свои шары. Т. е. все оказались со своими шарами. Чувствуете разницу? Что они искали не свои шары, а искали шары других. Ну, если повезло, то кому-то и свой достанется. Вот это умение уступить. Вот это умение… Чуть не сказал — компромисса. <…> бесился от этого слова — компромисс. Ему оно очень не нравилось, это слово. Он считал это таким словом, которое может оправдать любое действие, любое предательство. Компромисс — это ни тебе, ни мне, никому. Вот так он считал. Он довольно категоричен был к некоторым словам. Меня это очень удивляло всегда в нём.

(ХГМ) — Это, знаете, ещё такая притча есть. Когда мама зашла, а там ребятёночек, а у него два яблока в руках. И мама решила его проверить, говорит: «Угости меня яблочком». А ребёночек взял так — раз — первое и второе быстро надкусил, и мама, всё быстро, но мама успела уже расстроиться: «Вот, вырастила жадину». Вот. Т. е. успела осудить. А ребёнок даёт ей в это время яблоко: «Мам, вот это самое сладкое, возьми». Но его уже осудили. Это с Никулиным была история, настоящая история. Я с цирковыми был связан довольно-таки крепко в своём детстве, значит. И поэтому эти истории знал. Получилось так, что с Японии приехала делегация цирковых представителей довольно-таки крупных, Коаци (?) японский такой знаменитый. И вот приехали и ждали Никулина. Никулин в это время шёл, оделся, как положено, костюм. В костюме и галстуке — всё, как положено. И на его глазах сбивают женщину с ребёнком. Женщина успевает оттолкнуть ребёнка, а сама погибает. Никулин снимает пиджак, укрывает женщину, вот, и пытается отвлечь ребёнка, пока собирается толпа, народ, всё. И вот этот галстук, он дарит ребёнку этот галстук. Ребёнок ещё маленький, ничего не понимает, но отвлечь-то всё равно надо от мамки. Как бы вот так. И он на два часа, получается, опоздал. И вот представьте себе состояние этих японцев. Они ждут Никулина, заходит Никулин. Без галстука, без пиджака, с засученными рукавами. Они это приняли как за оскорбление. Встали демонстративно и ушли. Прошло десять лет, где-то около десяти лет, и Коаци узнаёт настоящую причину его опоздания. Знаете, что он сделал? Он <…> самолёт, попросил Никулина прилететь в Японию. И когда Никулин прилетел, все стояли без пиджаков, в рубахе, без галстука и с засученными рукавами. Т. е. надо уметь признавать всё-таки свои ошибки. И нельзя спешить с выводами, какими бы они ни были. Мы видим факты. Мы видим факты, которые подтверждают наши предположения. Но мы не видим, что за ними стояло. Мы видим, что ребёнок укусил два яблока. И мы это выдаём за жадность. А ребёнок просто хотел отдать лучшее. Но мы успели осудить, и мы в жизни постоянно делаем так. Мы постоянно кого-то осуждаем. Нам проще осудить, чем понять. Мы торопимся, мы торопимся быть судьями. А потом неумело пытаемся играть роль адвоката.

(Сидоров) — Спасибо.

(Прощания. Дополнение)

(Моисеенко) — Алексей считает, что Убом остался одинокий в пещере. Справится ли он с собой, не останется ли он там голодный, обездоленный? Не будет ли резонанс идти? Т. е. его вот это беспокоит. Но мне почему-то кажется, Ген, что у тебя столько смотрящих на твою линию жизни, что они что-то делают для помощи. Как-то так. Но Алексей считает, что то, что Мабу спрятал Убома в пещере — это типа… Если он там не выживет, то это типа на тебе отразится здесь. Вот как-то так. Но мне кажется, что очень много у тебя помощников, и они что-то сделают.

(ХГМ) — В третий раз пытаюсь записать, не записывается почему-то. Не. С Убомом, я думаю, всё нормально, потому что он вёл… Мабу вёл всё племя и увёл его вместе с Убомом, конечно. Так что Убом неодинок. За ним будет ухаживать само племя, жёны Мабу. Так что с этой стороны, я думаю, спокойно.

2022.04.11

Добро пожаловать на сайт Иные!

Как сообщить?